Лифчик для героя. Путь самца - 2. - Роман Трахтенберг

Ох, Лили-Лили!!! А она уже подбежала ко мне:

— Пойдем.

— Куда?

— Туда! Вон сидит директор, тебе надо с ним познакомиться! — Она указала на бородатого, на вид приятного, гномоподобного, разухабистого «обезьяна».

Он подливал выпивку таким же гамадрилам, как сам. Я чувствовала себя как в зоопарке. В этот момент «милый обезьян» трансформировался в злобного орангутанга в пылу битвы за территориальную целостность загаженного обезьяньего питомника, его шерсть (борода) встала дыбом, и он набросился на провинившуюся хрупкую официантку. Бешеный павиан стучал ложкой по железной фашистской каске, надетой поверх клоунского парика халдейки, и издавал нечленораздельные вопли. Он, безусловно, был Тарзаном, но официантка никак не смахивала на Читу. Скорее прослеживалась аналогия между Дюймовочкой и Кротом. Мне еще никогда не приходилось договариваться о работе с пьяным животным, по-моему, это глупость, но Лили толкнула меня, сообщая, что днем его просто не бывает. У хищников, вообще, вся активная жизнь протекает ночью. Может, она права. К тому же здесь есть и положительные моменты, в частности, директор не учует, что и я тоже выпила. Что ж, новое тело — новые правила.

— Извините, я насчет работы…

Он на секунду обернулся, потом бросил через плечо, что уборщицу уже взяли. Я оторопела.

— Да я… не уборщицей.

— А кем? Не танцовщицей же!

Сидящие с ним «мартыганы» закатились в подобострастном ржании. Переждав приступ клакерского смеха, я внутренне приготовилась к решающему броску.

— Вообще-то да… Вместо Лили. На время отпуска.

— Ах, это… — Он все понял без мучительных для меня объяснений и наконец удостоил вниманием. — Тогда иди… К Роману Львовичу!

Компания вновь закатилась.

— Ну что ты вылупилась? За артистов отвечает Трахтенберг. Че ты ко мне приперлась?! — и, обращаясь к собратьям: — А вы спрашиваете, где мы их берем? Сами приходят. За баб и дублеров!

Лили поджимает губы, слыша наш разговор. А мне приходится идти к разозленному Трахтенбергу, ужинающему в уголке.

— Извините, я насчет работы.

— Какой работы? Персоналом занимается хозяин. Иди к нему. — Он жадно закусывает бутербродом только что выпитую рюмку виски.

— Я только что от него. К вам прислал. Ведь вы отвечаете за шоу.

— Я. А вы, простите, кто?

— Я могу поработать пока… Вместо Лили. Пока она в отпуске…

— Оно уходит в отпуск? Слава богу! — Он оживляется. — Приходи завтра к шести, посмотрим.

По дороге домой Лили, надувшись, молчит: еще бы, я нашла общий язык с ее «врагом». А я… Мне даже не до нее. В голове куча мыслей. Хорошо, что умею шить, сегодня раскрою старые бархатные портьеры и завтра до шести уже сделаю себе костюм настоящей царицы… А под него подойдут красные туфли, накидка из тюля и песня Аллегровой. Ветер пыльных улиц подвывал в такт шагов: «Гуляй, шальная императрица, страна, которой правишь ты, берет с тебя пример… Легко влюбиться… Когда так сладко смотрит офицер…»

В глубине души раздался мужской голос: «Тоже мне, пидор-рукодельник!» Но я запела еще громче, более того, теперь уже под представляемый аккомпанемент симфонического оркестра, и враждебные комментарии постепенно потерялись в этом музыкальном эфире.

— Нет! Нет! И еще раз нет!

Арии Аллегровой наступили на горло, нажав указательным пальцем на кнопку «стоп». Новое платье едва успело стыдливо сползти с плеча. Он что, не хочет, чтобы я раздевалась?

— Нет! — продолжал Роман Львович. — Ну какая из тебя, на хуй, императрица? Ты же, вообще, хуй поймешь кто, и музыка должна быть — хуй знает какая! — Со сногсшибательной прямотой он моментально перечеркнул мой выбор.

Я собралась открыть рот. Как это, не поймешь кто? А как же мое роскошное королевское платье мои усердные домашние репетиции — я не спала целые сутки! Пока шила, пока готовилась — и НА тебе?!!!

А Трахтенберг уже уселся за пульт и роется в залежах дисков.

— У меня тут есть сборники Лебединского с автографом, он мне подарил потому, что я недавно в его клипе снимался «Пьяный Винни-Пух». Может, ты видела? — Он взглянул на меня и поймал мой недоумевающий взгляд.

А к чему сей рассказ?

— Я не буду танцевать под Винни-Пуха!

— А под кого? Под Сову? Тебе что, Сова ближе? — хмыкнул он.

— Да что вы несете?

Что он себе позволяет?! И тут я бросила гневны взгляд на обидчика. В зеленых невинных глазах РОМАНа Львовича не читалось никакого даже отдаленного желания оскорбить или унизить. Он улыбнулся и продолжал копаться в дисках…

— О чем это я? Ах, ну да. Тут вот одна песня есть, «Единственная моя», Лебедь ее написал для Фильки, а потом адаптировал под себя. Сейчас поставлю.

Пропито-прокуренный мужской голос оглушил диким воем: «А скажи-ка, друг Петруха, самый умный среди нас, сколько денег сэкономил, сколько нервов себе спас! Резиновая твоя-яяяааа…»

— Здорово, да? — поинтересовался довольный Роман, когда кошмар закончился.

— Нет. Не очень.

— Ты что? Это же пародия, а ты тоже будешь как хард-пародия на женщину. Вполне в духе кабаре.

Мне хотелось поспорить. Но есть ли смысл? Уверена, что он все равно сделает так, как хочет. Иначе не я бы на него работала, а наоборот. Лили тоже отстаивает свою точку зрения, а чем это закончится? К тому же тридцать долларов за вечер, которые обещают, — совсем неплохо. Где еще столько заработаю? Я приняла сторону «наимудрейшего»:

— Ну хорошо. А что мне делать?

— Да в принципе все равно. Что хочешь. Главное — соблюдать правила: номер должен идти по нарастающей. На первом куплете надо расстегнуть платье, на втором снять лифчик, на третьем — трусы. Остальное «полирнём» по ходу пьесы, — и он попытался оборвать беседу.

Со стороны казалось, ему все равно, как пройдет мой дебют: если получится — под веселые комментарии и овации продолжу свой путь к творческому Олимпу; если с треском провалюсь — под те же шуточки-прибауточки вылечу отсюда.

— Будешь Дерьмовочкой, — сообщил он. — Здорово я придумал?

— А что плохого в моем имени?

— Претенциозно звучит, — он словно повторял лекцию моего психиатра. — К тому же я всех баб переименовываю. Ну пойми, как может девка, которая перед толпой народа голой пиздой сверкает, называться Эсмеральдой, Евой или Джульеттой?! Глупости это все! Я тут речи произношу, что все бабы бляди, иллюстрирую анекдотами, так зачем мне дешевый пафос. Раз шоу матерное, так пусть и имена соответствуют. Раз оголяешься публично — будешь… Голожопкой какой-нибудь.

— А вдруг у меня не получится публично раздеться?

— А?… Нет, у всех получается. И у мужчин, — он выразительно взглянул в мою сторону, — и уж тем более у женщин. Ты же все-таки женщина?

— А что, не похожа?

— Вот, видишь! Значит, у тебя получится обязательно! Просто в музыку можешь не попасть, но это не самое страшное, — и, не давая мне задать очередное вопрос, скрылся за дверью туалета.

Не годится на пол — пригодится на кол

— Рабинович, если бы вам предложили трахнуть Машу один раз или Колю два раза, что бы вы предпочли?

— Ну, Маша — это, конечно, Маша, но два раза — это два раза!

…Гм-гм-хм, читал и пытался вспомнить, как проходила наша первая встреча, и не мог. Я больше запоминал симпатичных девчонок, тех, кого хотелось трахнуть. Хельга меня не интересовала в этом плане и как творческая единица не была сколько- нибудь интересна. Она являлась странным дополнением к, так сказать, «суповому набору», этакой приправой, к которой у меня, конечно, имелся ряд вопросов, но задал я их несколько позже.

А тогда… надеюсь, что был любезен. Меня ведь очень раздражала Лили, и я радовался возможности слить ее к чертовой усть-зажопинской матери. Кстати, я слышал, что она после увольнения одолжила у Хельги тысячу или полторы долларов на запись собственного музыкального альбома, Хельга ей дала, но назад денежки так и не получила. Все танцовщицы были в курсе этой истории, потому она и дошла до меня. Так что Лили по-любому стоило уволить, она не являлась украшением нашего танцевально-анатомического коллектива.

В наш клуб попадали самые разные артисты: порно-акробаты, пиздо-банано-совальщицы, жопо-прядильщицы, голо-каучукщицы, обруче-вертельщицы (тоже голые). Не подумайте, что утрирую, — я всего лишь пытаюсь подобрать точные названия для старых номеров артистов оригинальных жанров, но в новой, присущей только нашему заведению интерпретации. Хельга вписывалась в этот «оригинальный» ряд как нельзя лучше.

Так вот: кто-то приходил сам, кого-то специально выписывали из далеких мест либо в силу дешевизны, либо уникальности, как, например, факира или, говоря по простому, по-русски, йога Николая Шахлевича. Его вызвали из Белоруссии, где он являлся чуть ли не национальным достоянием, а у нас в клубе он «просто» глотал шпагу длиной 42 см, вбивал в ноздрю здоровенный гвоздь, протыкал себе спицей руку. Ну а если среди публики находились отчаянные герои, дававшие Коле денег, он мог и пенис себе проткнуть крючком для ловли крокодилов.