Бумажные книги Лали - Федор Кнорре

Никого теперь не могло удивить, если он, проснувшись в своей квартире, обнаруживал рядом со своей подушкой свернувшегося калачиком пушистого енота, целую стайку зеленых птичек, усыпавших люстру, а в кресле рядом выглядывавшую из-под пледа, угревшуюся там мартышку, которая по водосточной трубе забралась на десятый этаж.

Никому в голову не приходило гнать от себя внезапно появившуюся во дворе или в садике львиную семейку. Когда случалось такое, матери кричали из окна своим ребятишкам, игравшим во дворе:

— Эй, не видите, что ли? У нас же львы во дворе! Чего вы зеваете, они, может быть, есть хотят?

И львы безропотно дожидались своей очереди, когда дети из рук раздавали им еду.

Вся давняя, древняя вражда, предубеждения и распри, по мере приближения кометы, слабели и теряли свою силу, и все ярче, мощнее становилось для всех существ то, обычно непростительно забываемое людьми, главное, общее, что неразрывно связывает всех: их общая жизнь на одной планете.

И вот, в эти дни приближения Срока, когда никто ничему уже, казалось, и удивиться не мог, все директора Центров Связи «Земля — Космос» были все-таки изумлены.

Шло обычное, безотменное и безрезультатное заседание директоров. По всему земному шару в Центрах Связи в восемнадцати совершенно одинаковых круглых небольших залах, за одинаковыми круглыми столами сидело восемнадцать директоров, и все они учтиво обменивались мнениями, разместившись на соответствующих стереоэкранах. Все выглядело традиционно, совсем как на каком-нибудь старинном заседании.

Председатель, по обычаю, предложил обсудить текущие дела, но так как никакие дела по контактам никуда не текли и даже не двигались с места, было решено их не обсуждать.

— Что поделаешь? — сказала представительница Центра «Аконкагуа» в Андах (все ее звали просто Анда). — Мы выложили все, что у нас есть. У них по-прежнему «нет заинтересованности». Вот и все. Последнее странное их включение о «возможных отклонениях» ничем не подтверждается.

— Абсолютно ничем, — бесстрастно согласился Председатель. — Есть у кого-нибудь из уважаемых участников если не новая информация, то хотя бы соображения по поводу какой-либо непоступившей информации?

Все участники держались очень достойно, обмениваясь чопорными полупоклонами. Тревога и печаль, которая у каждого была на душе, совершенно не отражались на их лицах. Судя по внешнему виду, можно было предположить, что эти восемнадцать невозмутимых мужчин и женщин, смуглых и белых, совсем черных и желтых, молодых и пожилых, собрались, чтоб, не торопясь, обсудить какую-нибудь археологическую находку в гробнице царства Урарту или Ниневии.

— Никаких гипотез о передаче, которую Новая якобы от нас принимает, ни у кого из коллег, вероятно, нет? — равнодушно, но добросовестно исполняя до конца все формальности, рассеянно осведомился Председатель.

— Собственно, какое это теперь может иметь значение? — мягко заметил смуглый индеец, директор Центра «Попокатепетль».

И тут профессор Ив сделал легкий, но странно порывистый полупоклон. Все удивленно посмотрели на него.

— Мы в свое время совершили решающую ошибку, — очень сдержанно, самым бесстрастным академическим тоном, скрывая волнение, произнес Ив. — И сделали мы ее очень давно. Выкладывая все наши великие… для нашего времени воистину великие достижения в электронике, бионике, астрофизике и тому подобное, мы непростительно упустили из виду, что есть одна-единственная область, где они действительно нуждаются в нас, где мы их опередили!.. Я предвидел все, что вы мне сейчас возразите. Предвижу бесконечные недоумения, вопросы, споры. Я со всей ответственностью предлагаю провести сегодня же совещание здесь, в моем зале. Собраться всем здесь, то есть сделать на ракетах необходимый часовой, полуторачасовой перелет. Я жду вас как гостей!

Глава 27

ЗАСЕДАНИЕ ПО-СТАРИННОМУ

С затихающим посвистыванием межконтинентальные ракеты одна за другой приземлялись на крыше Центра Связи.

Профессор Ив, как радушный хозяин, встречал гостей у подножия эскалатора, плавно спускающегося в залу приемов. С интересом осматриваясь, они неторопливо ступали на упругий, травяного цвета ковер. С легкими шутливыми и радостными восклицаниями многие впервые в жизни обменивались рукопожатиями. Долго вглядываться, узнавая друг друга, им не было надобности; десятки лет на сотнях заседаний, докладов, симпозиумов и конференций они часами сидели друг против друга. Многие были знакомы с ранней молодости и встречались теперь пожилыми людьми, учеными с мировой известностью, и все изучили каждую черточку лица и звук голоса друг друга, но только тут впервые в жизни протягивали друг другу руку. И таким непривычным и неожиданным было это живое прикосновение и пожатие рук, черных, белых, желтых, смуглых, сильных ручищ и сухих, как птичьи лапки, маленьких ручек, что к собственному удивлению лица ученых невольно расплывались в какой-то беспомощной детской приветливой и обрадованной улыбке, вовсе не предусмотренной программой встречи. До того непривычно было ощущение жесткости или бархатистой нежности женской руки, летучего запаха сигарного дымка или легких духов… Словом, удивительное это для них было сознание, что при желании можно протянуть руку еще раз и дотронуться до собеседника. Конечно, никому и в голову сделать такое не приходило, но от одного сознания, что это можно сделать, как-то теплее становилось у всех на душе. Наконец появился и сам Председатель. Сердечно, как и все, пожал по очереди всем собравшимся руку и тоже улыбнулся.

— Как бы там ни было, а удачная это была идея: собраться разок всем вместе. Ведь легко могло получиться, что вся наша научная деятельность подошла бы… к концу, а мы не успели, так сказать, развлечься… Побаловать себя вот таким… странным способом! — и, любезно обратившись снова к профессору Иву, величайший математик столетия, директор Центра «Килиманджаро» дружески подмигнул: — Может быть, вы собрали нас, чтобы удивить тем, что в последнее время отмечены кое-какие отклонения от орбиты?

Все сдержанно рассмеялись. Действительно, все Центры с некоторых пор отчетливо регистрировали некоторые отклонения Земли от орбиты. Но все понимали, что это могло бы заинтересовать только теоретиков-наблюдателей с Юпитера на ближайшие десятки лет.

Робби, которому тут было вовсе не место, прятался за спиной у профессора Ива, стараясь не обращать на себя внимания.

— Робби, — не оборачиваясь, тихо сказал профессор, — приготовь ужин всем собравшимся. И помни, мы угощаем весь земной шар. Покажи, на что ты способен! Опять ты переключаешься на вранье. Не трясись, Лали будет ужинать с нами.

Робби мгновенно утих и отрапортовал:

— Я способен! Хорошо сказано! — И забормотал: — Все насквозь просочится, пропитается с хрустящей корочкой, аромат не поддастся анализатору!..

— Теперь попрошу всех вместе со мной… Пойдемте!

Лифт нырнул вниз, потянулся длинный коридор перехода, другой лифт взвился вверх, все молча, покорно следовали за хозяином.

Бесшумно сработал электронный ключ, и раздвинулась дверь. Все, недоуменно переглянувшись, вошли в полутемное помещение.

Далеко впереди, в просторе громадного оперативного зала, в полутьме неярко светился и, как бы дыша, точно живой, слегка пульсировал, изменяя свою форму, перламутровый грот, многоцветно переливаясь золотисто-розовым светом.

В пестрых его отсветах, на подушках, брошенных прямо на ковер, полулежала девочка-подросток. В руках у нее была книга до того большая, что, упирая переплет об пол, ей приходилось широко держать руки.

Посреди светящегося грота покачивалось в гамаке весьма странное существо, в изумрудно-зеленом старинном кафтане, туфлях с серебряными пряжками и с довольно уродливой, но весьма добродушной физиономией. Синий колпак со свисающей кисточкой на конце не оставлял сомнения в том, что это гном из сказки о Белоснежке или какой-нибудь другой. Вернее сказать, его подобие, и довольно своеобразное, потому что гномик этот был никак не меньше, чем с трехэтажный дом ростом.

Над головой Лали, чуть слышно жужжа, мерцали своими перебегающими, то и дело беззвучно пыхающими точечками двенадцать полусфер. Но теперь в их жужжании слышалась едва различимая музыка, тревожная мелодийка неуверенно прокладывала себе дорогу, пробираясь, как струйка ручейка по песку, к новому руслу.

Лали молчала. Пухлая физиономия гномика-великана изображала жадное внимание и горестное изумление.

Столпившиеся у входа в оперативный зал ученые в недоумении, но с напряженным вниманием все это разглядывали. Терпеливо ждали.

— Да-а… — вдруг жалобно проговорила Лали, — до-олгие годы… Долгие, долгие годы (чудовищный гном понимающе тихонько закивал головой, причем все двенадцать пуговиц его шикарного желтого жилета налились разными оттенками рубинового цвета). Долгие годы прекрасная принцесса в темнице плела своими обожженными руками рубашки из крапивы, чтоб освободить своих заколдованных братьев!.. — Лали опять сделала долгую паузу. И всех ученых охватило какое-то неясное тягостное чувство тоски, одиночества или далекого воспоминания об одиночестве, как сами они впоследствии объясняли.