Хмурый - Николай Кудрявцев

— Блаженный, говоришь?

— А он никогда не врал. Все было так, как он говорил. Он и про военных говорил, но все подумали, что обойдется. Только мы с Машкой решили спрятаться в лесу в норе под деревом. Нас и не нашли.

— Мы с Сележкой тихо сидели. А плохой дядька подошел и стал стлелять в нолу. Мне Сележка весь лот заклыл и лег на меня. Ему пуля в луку попала. Мы тли дня в ноле сидели, а потом ушли. — И она начала кривить губы. — А в делевне никого не нашли.

Маша заплакала. Хмурый взял ее у Светланы к себе на руки.

— Ну все, красавица, все. Я теперь тебя никому не позволю обижать.

— И Сележку не позволишь?

— И Сережу тоже. Пока стрелять не научится.

— А потом?

— А потом его будут бояться обижать.

— Как тебя?

— Хм! Как меня.

Они подходили к блокпосту «Долга».

— Сталкеры! Вы находитесь на территории контролируемой групп… Хмурый! Ты, что ли?

— Я с друзьями.

От блокпоста, по направлению к ним, быстро шел Сталкер. Он подошел, протянул руку Хмурому и поздоровался с его спутниками.

— Здравствуйте! Меня зовут Старый. Я здесь старший. Меня послали сказать, что все наши будут рады, если вы у нас переночуете. Мы хотим загладить нашу вину.

— Принимается. Только нет вашей вины передо мной.

— Это тебе так кажется, а мы места себе не находим.

— Кстати, тебе привет от Бати.

— Добрая весть. Спасибо. Мы с ним побратались.

Они дошли до ворот и Старый распорядился:

— Закрывайте ворота. Кому надо — постучатся. Первый по графику заступает на пост, а остальные спускаются под землю. Шустрый! Сбегай на те ворота и распорядись.

Они спустились под землю. Хмурый сказал Светлане:

— Оружие сдать надо. У них такие правила. Нож можно оставить.

— Все правильно, Хмурый. — Старый подвел их к оружейке. — Только, сдается мне, что нет никакой разницы, с оружием ты или без оружия. Нам Шустрый все уши прожужжал.

— Наврал, небось, выше крыши.

— Хороший он парень. Врать не умеет. Сказал, что ничего не понял. Пока падал от удара, ты пятерых вояк на ножах уделал. Похоже, что ты стреляешь хуже, чем ножом работаешь.

— Стреляет плохо? — Света гневно глянула на Старого. — А ты видел, как он стреляет?

— Стоп ребята! Не надо при мне, обо мне говорить. Не люблю. Давайте перекусим, выпьем мировую и спать. Вон Маша с Сергеем носами клюют.

— Тогда к столу. Я уже распорядился, когда к вам на встречу пошел.

— Знал, что согласимся?

— В Зоне говорят, что ты не любишь обижать тех, кто к тебе с душой.

— Ну ты жучара.

Старый засмеялся. Они подошли к столу. Он уже был завален всем, что было на БП. Деликатесов не было, но все было щедро. Сталкеры с детьми расселись. После них стали усаживаться «Долговцы». Всем, кроме детей, налили водки. Для детей нашли сок.

— Ну, парни! — Старый поднял пластиковый стакан. — Можете не корить себя. Зла на нас не держат. Это мне Хмурый сам сказал. Давайте выпьем за здоровье наших гостей!

Все подняли стаканы и стоя выпили. Потом сели, задвигав стульями и табуретами, и стали закусывать. Хмурый ел не торопясь. Он больше следил за тем, чтобы у ребятишек не пустели тарелки, пока они не наедятся. Когда дети наелись, он налил им еще сока, а сам закурил.

— Светлана! — Старый закурил сигарету и глубоко затянулся. — Ты сама-то видела, как он стреляет?

— А то!

— Стоп! Я же просил. — Хмурый вытирал губы Маше. — Где мы можем спать?

— Шустрый! Покажи. Ты, Хмурый извини, но мы без тебя ее сейчас колоть будем.

— А я их. — Света подмигнула Хмурому. — Посиди с Машей, братишка. Я тебя потом сменю.

— Да ладно уж. Сиди. Обижать будут — крикнешь.

— У тебя обидишь! — Старый махнул на него рукой. — Иди, дрыхни. Все равно ничего рассказывать не будешь. А мы все хотим знать.

Хмурый взял на руки засыпающую Машу и пошел за Шустрым, который повел Сережу. Уложил детей. Укрыл их одеялами и уселся на пол оберегать их сон. Ребятишки уснули мгновенно. Сережа хмурился во сне, а Маша вздрагивала. Разбередили их воспоминания.

За столом продолжались посиделки. Это хорошо. Светлане тоже надо отвлечься. Да и парни вели себя корректно. Хмурый не вслушивался. Он сидел, откинув голову на, примыкающие друг к другу, спинки двух коек. На левой, головой к нему, спала Маша. На правой спал Сережа. Рядом, у ног, пристроился Друг. Обстановка в казарме была такая спокойная и умиротворенная, что он не заметил, как уснул.

«— Серый! Откуда фингал?

— Да ладно, Саш! До свадьбы заживет.

— Не ладно! Я твой друг! Если спущу, то до свадьбы тебе столько наставят, что до пенсии не заживет.

— Да я ночью на дверь налетел.

— Козлов прикрываешь, добряк. А они потом твою девчонку обидят. Потом отца инвалида толкнут. Да я, сейчас, сам тебе накостыляю! От твоего добра люди могут пострадать.

— Не желай другим того, чего не желаешь себе.

— Правильно сказал! Вот и подумай теперь. Или мозги тебе тоже вышибли?

— Во-первых не я это сказал. Во-вторых, чего тут думать, если все сказано.

— Ну ты, Серый, и Ванек! Сам меня учил, что у всех умных слов, есть иносказание. А буквально их только торопливые принимают.

— Чего тут иносказательного-то? Зло порождает зло. Добро порождает добро.

— Хреново рассудил, но неплохо. В смысле не до конца. Ладно! Придется высказаться за тебя. Будем считать это зачетом. Значит так. Они применили к тебе зло, которое породило зло во мне. Раз! Ты применил к ним добро, вот теперь пусть они подобреют ко мне. Два!

— Но так же нельзя рассуждать!

— Рассуждать можно по всякому и правил рассуждения мне не устраивай! Не понял, что я сказал, тогда скажу по-другому. Они тебя побили, значит хотели, чтобы их тоже побили.

— Саш! Ты сбрендил? Кому же охота, чтобы его побили?

— Ну ты же сам говорил, что не желай другим того, чего не желаешь себе. А раз они пожелали кого-то побить, значит они желают, чтобы их побили. И ты, кстати, тут вообще ни причем. Они это задумали, еще не видя тебя.

— Ха! А вот теперь я понял.

— Ну наконец-то! Прикрывая их ты нарушаешь закон мироздания. Понял? Умник!

— Понял. Ну, короче, это братья Хорьки и Гвоздь.

— Ага! Этим близнецам вечно неймется. За что?

— Я тоже так спросил. Они сказали, что больно умный.

— Понятно! Ну я пошел! А ты сиди здесь.

И он пошел на другой конец деревни. Саша был чуть выше среднего роста. Нормального телосложения. Ну, может быть, чуть худоват. Хотя на первый взгляд, этого не скажешь. Просто когда он был одет, то одежда на нем болталась. Но если его видели раздетым или купающимся, то рты, конечно, разевали. Перед ними представал жилистый паренек, восемнадцати лет. Его кости обтягивали не накаченные мышцы, а жгуты, узлы, канаты и прочий крепеж. И все это постоянно двигалось, натягивалось, шевелилось. Зрелище было и восхитительное и жутковатое.

Отношение к нему в деревне было противоречивое. Если нужна помощь, то звали его. Знали, что он всегда поможет, если, конечно, по делу. Но и ругали, конечно, на все лады. Саша был слишком суров. Для него не существовало адекватного наказания. Если кого-то обидели, дав подзатыльник, то он мордовал обидчика до потери пульса. Но все знали, что зря он никого не трогал.

Правда его отцу на него не жаловались. Потому что его отец мог убить виновного. А его сын, каким-то образом, никогда не ошибался. А вот матери его жаловались. Она была добрейшим человеком. И если про сына и отца говорили: «Яблочко от яблони…», то мать называли ангелом. Саша любил свою мать. Даже очень любил. Но повлиять на него она не могла. На ее упреки он отвечал: «Я сделал то, что считал нужным. А если ты думаешь, что стоит лишь пожурить хулигана и он больше не будет, то попробуй. Я буду только рад».

Саша подошел к дому в котором жил Гвоздь. Он остановился за калиткой и крикнул:

— Эй! Дома есть кто-нибудь?

Никто не ответил.

— Ну, если дома никого нет…

Он открыл калитку и пошел по тропинке к крыльцу. На крыльцо выбежал дядя Костя, отец Гвоздя.

— Саша. Ты чего-то хотел?

— Мне Гвоздь нужен.

— А у меня гвоздей нет.

— А вот это я сейчас и проверю. И если Гвоздь дома, то вы, теперь, оба мне понадобитесь. Ты, дядя Костя, за укрывательство.

— Саша. Да я пошутил. Ты что, шуток не понимаешь?

— Почему не понимаю. Да я сам шутник, еще тот. Сейчас вам тут шуток навешаю и пойду дальше шутить.

— Не уважаешь ты старших, Саша.

— Сегодня не уважаю, это точно. Завтра посмотрю на поведение. Короче пусть выходит. К Хорькам пойдем.

На крыльцо выскочил Гвоздь и спрятался за спину отца.

— Я его не трогал. Это еще доказать надо.

— Во! Видишь, дядя Костя. А за что ты его не трогал?

— Много знает. Умный слишком. А много знаешь — плохо спишь.