Путешествие - Станислав Дыгат

У женщин, для которых житейская самостоятельность является в одинаковой степени и необходимостью и вопросом самолюбия, нет времени для размышления над этим удивительным явлением. И это отнимает у их красоты то, что больше всего вызывает благоговение и восхищение мужчин. Их легко и охотно признают красавицами другие женщины в своем тесном кругу, но редко на них оглянется на улице какой–нибудь мужчина.

Виктория рано потеряла родителей. Она окончила романское отделение филологического факультета, зарабатывала уроками, а во время оккупации вела занятия в подпольных группах. У нее никогда не было ни времени, ни условий, чтобы стать по–настоящему красивой и привлекательной.

Однако красота — вещь коварная и обманчивая. Она с дьявольской злобой будто нарочно сеет между людьми недоразумения, часто неразрешимые.

В результате стечения различных обстоятельств Виктория показалась Генрику самой прекрасной из женщин, каких он встречал в жизни, так же как смешанный запах накрахмаленного полотна и лаванды показался ему самым прекрасным ароматом на свете. Быть может, если бы дальнейшие обстоятельства сложились иначе, чем они сложились, у Генрика с Викторией начался бы флирт на несколько дней или даже на несколько недель, который закончился бы чем–нибудь определенным или вовсе ничем.

Во всяком случае, в течение этих нескольких дней или даже нескольких недель Генрик мог бы разобраться в том, что Виктория совсем ему не нравится и не подходит ни с какой точки зрения. Он мог бы также убежать от нее, если бы это оказалось необходимым, как подсознательно хотелось ему это сделать уже на пути в больницу. Угрызения совести, не вплетенные в сложную сеть долголетних связей, совместных переживаний и осложнений, очень быстро проходят, потому что угрызения совести, как и большинство чувств, рождаются из любви к самому себе.

Итак, если бы все разыгралось нормально, Генрик просто влюбился бы в Викторию и затем очень быстро разлюбил бы ее.

Но обстоятельства сложились таким роковым образом, что, давая Генрику великолепную возможность влюбиться, они отняли у него возможность быстро обнаружить свою ошибку.

— У вас нет такого чувства, будто вы оставляете своего несчастного ребенка на произвол судьбы? — спросил Генрик, когда Виктория поместила его в больницу в Миланувеке.

Виктория улыбнулась.

У нее было именно такое чувство, и это доставляло ей удивительную, неведомую ей раньше радость. Она слегка похлопала Генрика по плечу.

— Ну, ну, не капризничайте. Я несу за вас ответственность. В определенном смысле, разумеется. Доктор займется вами и решит, нужно ли вам лечиться дальше. Вы здесь пробудете всего несколько дней.

— Несколько дней, — повторил Генрик язвительно.

— Ничего не поделаешь, — сказала Виктория строго, но с улыбкой.

Она знала, что помещать Генрика в больницу совершенно не нужно, но она ни за что не отказалась бы от этого нового, неизведанного чувства, которое Генрик определил как беспокойство о ребенке, брошенном на произвол судьбы.

Нет. Это не большие муравьи, и они не говорят по–польски. И не мы к ним, а они к нам приезжают первые.

Может быть, они немного похожи на людей, но несколько крупнее и с крыльями. Крылья эти не для того, чтобы летать, но зато они придают легкость их походке. Волосы у них льняные и гладкие, подстриженные спереди челкой, одеты они в грубые рубахи из дерюги, подпоясанные красивым голубым шнуром. Их речь состоит из музыкальных звуков. Наша буква соответствует у них ноте. Когда они разговаривают, кажется, что слышишь фугу Баха. После их приезда в мире необычайно возросло значение музыкантов, так как только они могли служить переводчиками и преподавателями нового языка. Самый могущественный земной политический деятель оказывался совершенно бессильным, если не имел при себе какого–нибудь музыканта. Требовались именно выдающиеся музыканты, способные улавливать все нюансы, чувствующие малейшую фальшь и дисгармонию. Один выдающийся политический деятель могущественной страны сказал:

— Если бы я мог иметь при себе Баха! Я бы всем задал перцу.

Марсиане уже давным–давно кружились над Землей, но все не решались приземлиться, так как земляне не пользуются в космосе хорошей репутацией. Иногда какой–нибудь смельчак–марсианин решался спрыгнуть с межпланетной повозки на Землю. Он легко парил среди полей, лугов и лесов, нараспев зовя людей, пока какой–нибудь мужичок не убивал выродка камнем. Отсюда, очевидно, и пошли всякие легенды об ангелах. Имеются также весьма убедительные данные, говорящие о том, что в знаменитом пястовском «пострижении» принимали участие именно марсиане.

В настоящее время марсиане отважились произвести открыто массовую высадку на Землю, исходя из соображений, что земляне все–таки достигли какого–то уровня цивилизации и примут охотно и с благодарностью помощь и наставления существ, стоящих значительно выше их во всех отношениях.

Так и произошло. Черпая данные из богатых исследований и достижений Марса как в области науки и культуры, так и в области общественной практики, пользуясь их непосредственной помощью и советами, веками мучавшимся землянам наконец удалось установить на своей планете мир, порядок, правосудие и общественное равноправие. Воцарилось неслыханное благоденствие и всеобщее счастье. Но внезапно что–то начало портиться, ясный горизонт межпланетной дружбы и солидарности покрылся тучами. Нашелся идеолог, который начал завоевывать все большее количество сторонников объявив, что все это земное счастье должно быть ликвидировано, так как оно достигнуто внеземными методами и на Земле оно недействительно. Конечно, воцарившееся в настоящее время счастье является идеалом, но нужно его уничтожить и создать заново правильным и не оскорбляющим гордость и достоинство землян способом.

Приверженцы основоположника новой идеи (который уже втайне мечтал о том, чтобы провозгласить себя Властелином Земли) начали организовывать покушения на марсиан, совершать диверсии, сеять смуту, бросать повсюду клеветнические листовки и бомбы.

И они привели мир снова к упадку, войне и анархии. Опечаленные марсиане, в отчаянии разведя руками, сели на свои межпланетные корабли и отплыли в пространство. А их разговоры, должно быть, были очень печальны, так как из заоблачных сфер плыло «Размышление» из оперы «Таис» Массне.

Генрик подумал о том, возможна ли любовь между землянином и марсианкой. Это должна быть очень чистая и возвышенная любовь.

Любовь, которую тщетно ищут здесь, на Земле.

Еще бы.

Поезд остановился на большой станции. Должно быть, Катовицы. Скоро граница. Скоро он пересечет границу. Первый раз в жизни. Первый раз в жизни наступит то, о чем он мечтал всю жизнь.

Его пронизала какая–то странная дрожь. Это не был трепет радости или удивления. Просто физиологическая дрожь, озноб, охватывающий дремлющего человека, когда он осознает необычность своего положения.

Мечта Генрика исполнялась слишком поздно, когда радость уже измята и поблекла, а счастье кажется привилегией детей не старше семи лет вместе с леденцами на палочке и переводными картинками.

Мечта Генрика исполнялась неизвестно зачем в хмурую весеннюю ночь, под моросящим дождем, в металлической коробке, похожей на банку из–под сардин, с сопящим и ко всему равнодушным спутником на верхней полке.

По дороге к вокзалу они проезжали мимо гостиницы «Полония». В зале светился желтый свет, Виктория была всецело поглощена тем, чтобы скрыть свое волнение. Адама с ними не было. Он объявил, что очень сожалеет, но проводить отца на вокзал не сможет, так как вечером занят.

Виктория была взволнована, но, по–видимому, не столько предстоящей разлукой, сколько смутным подозрением, что Генрик может не вернуться. На перроне ее слегка знобило, Генрик заметил это, когда взял ее под руку. А когда кондуктор крикнул: «Прошу садиться!» — у Генрика сжалось сердце, он почувствовал дикий страх, ему стало жаль всего, что соединяло и продолжает соединять его с Викторией. Жаль не любви, ибо о ней не могло быть и речи, жаль уз более сильных — уз повседневности. Почему ему было этого жаль? Почему, если ему ни на минуту не приходила в голову мысль о том, чтобы не возвращаться из Италии и навсегда расстаться с Викторией?

Он хотел только отдохнуть от нее. Но разве можно знать, чем это кончится. А что будет, если окажется, что действительность совпадает с мечтами? Нет, нет! Ни за что, ни за что! Он едет только для того, чтобы немного отдохнуть и разочароваться. Он ничего не хочет! Хочет только разочарований. Разочарований, которые позволят ему с улыбкой превосходства и чувством полной безопасности пользоваться маленькими, обманчивыми соблазнами большого мира.

А если…

Кондуктор снова закричал: «Прошу садиться!» Собственно, не закричал, а на этот раз как–то буркнул, утвердительно, но без убежденности.