Вуали Фредегонды - Жан-Луи Фетжен

— Как тебя зовут?

— Пупа, дама Фредегонда.

— Раздуй огонь в камине и зажги свечи, хорошо?

Служанка тут же засуетилась, счастливая, как собака, повинующаяся приказам хозяина. Когда в комнате стало достаточно светло, Фредегонда посмотрела на свои руки и невольно поморщилась от отвращения. Бинты насквозь пропитались кровянистым гноем.

— Нужно сменить вам повязки, — Пупа протянул к ней руки.

— Нет!

И тут же Фредегонда снова заметила на лице служанки выражение ужаса, которое, очевидно, появлялось у той при малейшем возражении госпожи. Должно быть, Хильперик, отправляя ее сюда, пообещал этой несчастной самые страшные кары, если вдруг с его любовницей что-то случится...

— Нет, — повторила Фредегонда уже спокойнее. — Мои ожоги, кажется, загноились. Тебе нужно пойти и поискать целителя или кого-нибудь, кто в этом разбирается. Понимаешь?

Служанка торопливо закивала.

— Я тут знаю кое-кого, — сказала она. — Одну женщину, которая служит кухаркой. Она меня вылечила, когда я обожглась о котел.

— Ступай скорее за ней...

Как и в первый раз, служанка бросилась из комнаты с такой поспешностью, что забыла закрыть дверь. Фредегонда откинулась на подушки, натянула простыню до подбородка и наконец испустила стон, так долго сдерживаемый. Прошло немного времени, и из коридора снова донесся шорох ткани и перешептывания, а вслед за этим на пороге комнаты появился женский силуэт.

— Пупа? — прошептала Фредегонда, уже зная, что ошибается.

Не отвечая, женщина приблизилась к кровати, и, когда на нее упал свет, Фредегонда широко распахнула глаза от изумления.

— Дама Одовера!

— Дамуазель Фредегонда...

Королева была невероятно бледна. На голове у нее был простой белый чепец, завязанный под подбородком, все остальное было скрыто складками плаща, в который она куталась, прижимая обе полы к груди. Дойдя до изножья кровати, она остановилась.

— Лежи, — велела она, когда Фредегонда попыталась приподняться. — Кажется, это у тебя лучше всего получается.

Фредегонда почувствовала, как горло у нее сжимается, и ее явное волнение не ускользнуло от королевы.

— Меня уверяли, что я должна поблагодарить тебя за спасение моих сыновей, — продолжала она ироничным тоном. — Хотя Мерове рассказал мне совсем другую историю... Но какая разница, если все трое живы и никто никогда не узнает, что произошло на самом деле? Не так ли?

Фредегонда не отвечала, и это лишь усилило презрение Одоверы.

— Не бойся. Я хочу, чтобы ты как можно скорее выздоровела и вновь заняла свое место возле меня... и короля. По правде говоря, я предпочту тебя той, с кем он развлекается сейчас.

Удар достиг цели — у девушки перехватило дыхание, и она стиснула перед собой пронзаемые болью руки, чтобы вернуть себе самообладание. Королева задержалась еще на мгновение, потом на ее лице появилась презрительная усмешка.

— Отдыхай как следует, — сказала она наконец и, отвернувшись, направилась к двери.

Потом, уже стоя на пороге, обернулась и добавила:

— Ах да, я совсем забыла. Думаю, тебе следует знать, что это я попросила Хильперика, чтобы ты не занималась больше детьми. Ты, конечно же, понимаешь почему...

Королева вышла, и до Фредегонды донеслись смешки придворных дам и их удаляющиеся по коридору шаги. Когда они совсем стихли, она разразилась рыданиями. И, словно бы судьба не хотела, чтобы у нее было хоть немного покоя на этом ложе скорбей, послышался стук деревянных башмаков Пупы. Фредегонда едва успела смахнуть слезы краем простыни и увидела целительницу, приведенную из кухни. На мгновение ей показалось, что это Одовера вернулась, чтобы сполна насладиться ее страданиями, — на женщине был почти такой же длинный плащ, полностью скрывавший фигуру.

Некоторое время она стояла на пороге, словно в нерешительности, затем медленно закрыла дверь, оставив служанку в коридоре. Уже наступила ночь, и лица женщины было не различить — Фредегонда услышала лишь ее необыкновенно мягкий голос, донесшийся из полумрака:

— Я знала, что это ты.

Этот голос... Фредегонда снова ощутила головокружение, измученная самыми противоречивыми чувствами, к которым добавлялись физическая боль и угрызения совести.

— Я позабочусь о тебе, девочка моя, Belisama gatalis... Спи, Geneta, я здесь, и тебе нечего бояться, dibu e debu[44].

Женщина наконец приблизилась. Увидев ее лицо в красноватых отблесках пламени, Фредегонда сначала подумала, что видит призрак, вырвавшийся из преисподней. Но этот призрак улыбался, и голос его был нежным.

— Uiro nasei es menio, olloncue medenti. Langom nathanom esti. Ты помнишь? Спи, малышка. Теперь старуха Уаба о тебе позаботится.

* * * * *

Баптистерий[45] часовни Сен-Медар, согласно обычаю, был щедро украшен цветами — особенно там, где на стенах отсутствовала побелка, или в тех местах крыши, которые еще не были покрыты черепицей, так что сквозь них можно было видеть небо. Базилика, где похоронили короля Хлотара, была далека от завершения и, скорее всего, ей предстояло оставаться в таком состоянии еще долго. Королевские сокровища, доставшиеся Хильперику, новоиспеченный король Суассона почел за лучшее раздать своим сподвижникам в награду за верность, а на оставшуюся часть — укрепить войско, вместо того чтобы тратить на прихоть вздорного старика, который вдруг под конец своих дней превратился в святошу. Поэтому вся знать Суассонского королевства, прибывшая на крестины юного принца, вынуждена была собраться во дворе, среди нагромождений бревен и камней, на грязных немощеных дорожках, под ледяным дождем. Увидев, как тесно внутри часовни, большинство приглашенных предпочли остаться снаружи, несмотря на дождь и холод.

Внутри было немногим лучше. От епископа Котиния, который должен был распоряжаться церемонией, даже издали разило вином, и он едва держался на ногах. Он и его помощники стояли вдоль стены, рядом с которой находился маленький восьмиугольный бассейн, служивший купелью. Детских купелей не было — во-первых, из-за того, что часовне требовалось много других, гораздо более насущных вещей, а во-вторых, из-за того, что совсем маленьких детей крестили редко. Франки соблюдали древний обычай: на восьмой день жизни младенца крестный отец окунал его в ванну и называл имя. Даже самые набожные признавали, что принятие религии Христа должно быть делом сознательного выбора, которое может совершить лишь юный человек, вступающий в мир взрослых[46]. С полдюжины новообращенных, из которых самому младшему было около десяти, а самому старшему — в три раза больше, тряслись от холода в длинных шерстяных рубашках, стоя босиком на полу в ожидании, когда епископ закончит крестить принца Хловиса и совершит таинство над ними.

Хильперик и королева сидели чуть поодаль, на деревянных тронах, поставленных у соседней стены, в окружении свиты и стражников, державших факелы, — таким серым был день и таким слабым был здесь свет. Не считая золотых корон, на которых играли отблески пламени, они ничем не отличались от остальных собравшихся, поскольку из-за холода все украшения, вышивки и золотая шнуровка были укрыты под теплыми плащами, ниспадавшими спереди и сзади до середины бедер и сколотых фибулами на плече.

Между тем как Котиний мазал головку младенца Хловиса священным елеем и неразборчиво и негромко произносил ритуальные слова, ливень снаружи еще более усилился, и вороха цветов, закрывавшие дыры в крыше, упали на пол. Дождь зашелестел по поверхности воды в бассейне. Холод, свист ветра и стук дождевых капель по дырявой черепичной крыше, размокшие цветы на полу вызывали у собравшихся все более заметное уныние, так же как запинающееся бормотание епископа и эта бесконечная церемония, в которой никто ничего не понимал. Как ни странно, конец ей положил major domus Осаний, крестный отец юного Хловиса: он громко поблагодарил епископа (от неожиданности все даже вздрогнули) и, повернувшись к нему спиной, передал младенца матери.

Ни от кого не укрылось, что епископу понадобилась помощь двух священников, чтобы вернуться к своему креслу, после того как он поручил завершающую часть церемонии провести одному из своих помощников. Тот действовал быстро, сознавая и то, что вода в бассейне, куда по очереди окунались новообращенные, очень холодная, и то, что собравшиеся с нетерпением ждут, когда можно будет отправиться в расположенное неподалеку аббатство Круи, где в очаге горит огонь и наверняка найдется чем достойно отпраздновать сегодняшнее знаменательное событие. Конечно, смотреть на этих несчастных, погружавшихся в воду, было довольно забавно, но присутствие епископа и в особенности дворцового управителя Осания мешало откровенному веселью. Наконец обряд завершился, и все уже устремились к дверям, когда король поднялся с места.