Тайна архивариуса сыскной полиции (СИ) - Зволинская Ирина

– «N», – огласила княжна.

С шипением погасла свеча. 

– Run? – хмыкнул Одоевский. – Бежать.

– Хороший совет, – рассмеялся Дмитрий, поднимаясь на ноги. – Только он опоздал. Идите за мной, Мария.

– Куда, дорогой? – вновь попыталась вступиться за меня Анастасия Алексеевна, мне же было так плохо, что на вопросы и возражения не осталось сил. Я встала рядом с его высочеством.

Пусть эта ночь закончится. Хоть как…

– Будить медика, тетушка. Разве вы не видите, у Марии Михайловны снова жар.

*Мы ждем тебя.

Глава 14

Алиса падает. Нора бездонна, и время здесь то растягивается, то играет с гостями в прятки. Поезд ускорил ход, мы же шли против движения, и мне казалось, что у нашей странной прогулки никогда не будет конца.

– Ложитесь на кушетку, – приказал мне Дмитрий, и я вздрогнула от его голоса.

В нос ударил знакомый запах спирта, и от яркого белого света слезились глаза.

Я легла и закрыла веки. Мы всё-таки добрались до медика, только в этой компактной больнице на колесах никого кроме нас двоих. Никого. Только я и мой страх.  

Его высочество загремел какими-то склянками, я не видела и не хотела знать.  

– Медика не будет, – догадалась я.

Дмитрий присел рядом, я чувствовала, как касается его бедро моего бедра.

– Зачем нам медик? Я в состоянии поставить вам укол. Переворачивайтесь, Мария Михайловна, и юбку спустите, – он наклонился к моему лицу и холодно уточнил: – Вы ведь не станете стесняться? Не разочаровывайте меня.

Я наощупь нашла ровный ряд пуговиц на застежке и, открывая одну за одной, ответила:  

– Полагаю, что мне нужно съесть или выпить что-нибудь. Но вот трудный вопрос – что же именно?

Дмитрий тихо рассмеялся.

– Одна сторона сделает тебя выше, а другая сторона сделает тебя ниже.

Я расстегнула юбку и, спустив на бедра ткань, перевернулась на живот:

– Одна сторона чего? Другая сторона чего? – спросила я, чувствуя на пояснице его ладонь.

– Мухомора… – тихо ответил он, сдвигая ткань.

Я не сдержала дрожи, когда холодная вата обожгла кожу.

– Хочешь, открою тебе секрет, Алиса?

– Хочу, – я повернула голову и, заставив себя открыть глаза, посмотрела на царевича.

– Самое сладкое в приеме лекарства вовсе не его действие, а его ожидание.

Игла легко вошла в мышцу, мой царственный лекарь ввел мне лекарство и, как это ни парадоксально, ощущение это не причиняло боли. Наоборот, казалось ненормально приятным.

– Это … морфий? – хрипло спросила я.

– Морфий? – удивился он вопросу. – Конечно, нет.

Дмитрий прижал ватку к месту укола и со смешком спросил:

– А вы хотите попробовать морфий?  

– Пожалуй, воздержусь, – пробормотала я, одергивая блузку, переворачиваясь на спину и пытаясь ухватиться за стежку на юбке. Совсем как утопающий за спасательный круг.

Он перехватил моё запястье:

– Лежите. Я сам.  

Сердце пустилось вскачь, запоздалый стыд смешался со страхом и … ожиданием.  Дмитрий запустил ладонь мне под блузку, ледяные пальцы обожгли кожу. Они танцевали, рисуя круги, едва касаясь обнаженного живота. Комом встал в горле страх, тихим вздохом сорвался с губ.

Ангел, несомненно, станет кричать. Неужели … сейчас?

Дмитрий поймал мой взгляд, усмехнулся.

– Ожидание, Алиса, – будто читая мои мысли, сказал он, подтягивая мою юбку к талии. – Ожидание… понимаете? – он медленно застегнул каждую пуговицу, поднялся на ноги и подал мне руку.

Я воспользовалась помощью. Села и, поправив блузку, призналась:

– Да. Я понимаю.

– Мы проехали Колпино. У вас час, чтобы поспать. Останетесь здесь или вернемся в салон?

Я оглядела белые стены и металлические стеллажи. Помещение это напомнило мне нашу прозекторскую, на уютной кушетке отлично уместился бы мой хладный труп. Его высочество решил растянуть удовольствие. Это, в некотором роде, чудачество, но меня, похоже, сегодня не убьют. Ожидание. Оно будет у двоих.

– Вернемся, – решила я.

Мы вышли в коридор. Как меняет восприятие болезнь … всего два вагона, и мы на месте. Я услышала голос Анастасии Алексеевны и тихий смех Одоевского.

Дмитрий вдруг остановился, развернулся ко мне всем корпусом. Положил свою ладонь мне на затылок и, притягивая меня к себе, приказал:

– Не закрывайте глаз.

 Алиса мыслит ясно. В прозрачной зелени взгляда, захлебываясь воздухом и своими страхами, она поняла всю прелесть падения в бездонную нору. Там, на глубине черных зрачков, словно в зеркальном тоннеле, многократно отражающем её лицо, она узнала, каков морфий на вкус. Он вязкий, он обжигающий, он лишает воли. Вкус поцелуя его высочества... точно такой.

Из горла его вырвался тихий стон, словно вторя этому звуку, заскрежетали колеса, и покачнулся вагон. Дмитрий ударился спиной о поручень у окна, но удержал меня в руках и крепко прижал к себе. Анастасия Алексеевна испуганно вскрикнула. Стулья, газеты, бокалы с глухим звуком падали на пол. Исполинская машина наконец остановилась, грохот металла стих. Я попыталась высвободиться, но неожиданно сильные руки были подобны тискам.

– Что там, Константин?! – крикнул царевич.

Одоевский стремительно вышел в коридор и, поклонившись Дмитрию, отправился к машинисту узнать, что стряслось. Я подняла голову, его высочество отпустил меня и поморщился.

– Дорогой? – тихо спросила княжна, выглядывая к нам. – Ты … поранился?

– Не делайте такое скорбное лицо, тетушка, я еще жив, – холодно ответил он и замолчал.

Молчали и мы с княжной, к тихому ожиданию новостей присоединился сонный Толстой. Утро нового дня пришло незаметно – за окном стало светло.

Одоевский вернулся и буднично заявил: 

– Впереди сошел пассажирский поезд. Часть дороги уничтожена взрывом. Боюсь, наше путешествие придется продолжить менее комфортным способом.

– А ведь мы задержались…– задумчиво заметил Дмитрий. – И пассажирский, надо полагать, сошел в то самое время, когда по дороге этой должен был идти наш состав…  

– Возможно, – осторожно ответил Одоевский.

Царевич бросил на Толстого острый взгляд:

– Кто на этот раз, Андрей Федорович, как думаете? Коммунисты? 

Толстой расправил плечи и, отдав честь, нарочито бодро отрапортовал:

– Человек, задавший вопрос, в чем разница между коммунистом и ослом, и сам не знает ответа!

– А вот это хорошая шутка, – усмехнулся Дмитрий.

– Рад услужить, – браво ответил Толстой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Жар спал, осталась слабость, но я снова начала подмечать … тревожный взгляд Толстого, напряженные движения Одоевского, излишне радостное лицо Анастасии Алексеевны и … ставшие почти черными глаза Дмитрия. Его высочество едва заметно поморщился. Я посмотрела на княжну, она чуть кивнула, подтверждая еще неоформившуюся до конца догадку.

Толстой предложил ждать дрезину в салоне и сидя, и подал Давыдовой локоть.

Его высочество шагнул ко мне и качнулся, едва удерживаясь на ногах.

– Андрей! – крикнул Одоевский, подхватывая его. – Медика!

Толстой, извинившись, стремительно направился в другой вагон. Нас с княжной отправили с глаз долой. Анастасия Алексеевна подхватила меня под руку и, усадив в широкое кресло, вручила кружку с морсом. Где только нашла?

– Пейте, – сказала мне женщина, усаживаясь напротив.

Я сделала глоток. В небольшом зеркале на стене отражалась часть коридора. Дмитрий, князь Одоевский. И одетый в черное врач. Его высочество расстегнул верхние пуговицы рубашки, без слов повернулся к мужчине спиной и стянул её через голову. У меня задрожали руки, холодный морс пролился на белую блузку. Под рубашкой у Дмитрия был огромный багровый синяк во всю спину.

Меня затошнило от жалости и страха. В ушах зашумело. Слова врача я слышала урывками: «категорически против», «полный покой», «я настаиваю».

Я вернула княжне кружку, она подала мне салфетку. Пиджак давно был оставлен на вешалке, в салоне было тепло, и теперь красное пятно, будто кровь, расползалось по моей груди.