Узкие врата - Антон Дубинин

Фил, все еще напряженный, смотрел ему в спину, сжав зубы. Гнев оставил его так же стремительно, как и накатился; теперь ему стало неприятно от самого себя. Тьфу ты, как все мерзко… Обидели деточку. Того и гляди, заплачет маленький.

Однако когда Алан, миновавший уже серый дом, запнулся о какую-то выбоину на асфальте и едва не упал, Фил плюнул и устремился за ним следом. Ну не мог он так. Почему-то совсем не мог.

Некоторое время они шли рядом. Ал глядел в сторону; лицо его пылало, по крайней мере, та сторона, что была обращена к Филу. Ощущая смутную гадливость — будто делал что-то очень постыдное — Фил спросил, глядя в другую сторону, на черное пустое шоссе, исполосованное белыми дорожными линиями.

— Эй… Ты как? Я тебя вроде не сильно…

Голос его был сухим и грубым. Ал ответил почему-то наоборот на полтона выше, чем обычно.

— Все в порядке.

Все получалось совершенно по-идиотски.

Фил, собиравшийся сказать какую-то назидательную речь, вроде того, что «Правильно я тебе врезал, и еще получишь, если не перестанешь вести себя как балованый младенец, будь неладен тот день, когда я с тобой связался, но уж ладно, с этим покончили, а теперь слушай, наш дальнейший план действий таков…», — вместо этой речи он остановился на полпути. Чуть искоса заглянул спутнику в лицо, но опять не встретил взгляда — пришлось удовольствоваться слегка оттопыренным красным ухом и отпечатком собственной пятерни на щеке. Он не нашел что сказать. Теперь уже весь назидательный смысл акции куда-то делся, и Фил себя чувствовал прегадко. Ладонь у него чесалась, время хотелось открутить минут на десять назад. Ал заговорил первый, все так же глядя в сторону и наступая в самую середину лужи.

— Ты знаешь, — тонким голосом заметил он, — раньше за такое могли… И на поединок вызвать.

Фил хмыкнул, но не от смеха и не от возмущения. Вместо того, чтобы разозлиться, он ощущал себя изрядной свиньей. Нечего сказать, очень рыцарский поступок — бить того, кто и ответить толком не может! А кроме того, это очень достойно и мудро — раздавать пощечины своему единственному спутнику в походе, каким бы идиотом тот не оказался. Очень помогает укреплению взаимного доверия, мастер Годефрей. Раньше на подобную речь о поединке он предложил бы попробовать — но сейчас промолчал и сам себе удивился.

— Если… так пойдет и дальше… То вряд ли мы сможем вместе продолжать поход, — тихо и как-то отчаянно выговорил Алан, и Фил наконец-то понял, почему у него такой голос. Похоже, тот старался не разреветься. Боже мой, мысленно возопил он, и это от одной оплеухи, что же будет, если цыпленочек, не дай Бог, сломает руку или ему выбьют пару зубов!.. Фил, с которым случалось и то, и другое, просто не знал, что ж тогда настанет за Апокалипсис.

— В общем, ты… Извини, — выговорил он с трудом, щурясь на солнечный диск. В слабых глазах его начинали плавать зеленоватые пятна. За двадцать два года жизни этот парень извинялся третий, не то четвертый раз — первый раз как-то в детстве, перед мамой, а второй — на тренировке перед Йоханом, которому заехал мечом в голову и не успел зафиксировать удар. И вот теперь — третий. Непривычное слово показалось на вкус как полицейские гнилые бутерброды.

Алан остановился, быстро повернулся. Пару раз сморгнул.

— Извиняю, — просто сказал он — похоже, с жутким облегчением. Кажется, ему этого-то и было надо, удивленно осознал Фил, встречаясь с ним взглядом; глаза у него были точь-в-точь как у Рика, и это было очень жаль.

— Ладно… Можем пойти в твою церковь, все равно делать пока нечего. Только ненадолго.

— Месса короткая, — тихонько сказал Ал, опять отворачиваясь. А что, собор — не самое плохое место отдохнуть и поразмыслить. Там по крайней мере есть лавки и крыша над головой, а на улице, похоже, скоро опять будет дождь. Солнце сияло вовсю, но уже в разрывы бегущих облаков, и среди этих облаков попадались сероватые и неприятные, а с запада наползала совсем уж подозрительная темно-серая дрянь… Я посижу там и попробую отдохнуть, наверстать упущенное за ночь, подумал Фил, меряя шаги, а цыпленочек пусть проявляет свое благочестие, сколько ему влезет. Почему если кто-то говорит некоторые вещи вслух, мне всегда кажется, что он врет?.. Похоже, именно за это, а не за общий идиотизм подхода к жизни, я и съездил по физиономии бедному дураку… Ладно, придется терпеть. Ради тебя, Рик, хотя надежды и мало, подумал Фил, сжимая твердый металлический знак, кольнувший ладонь даже сквозь кожаную куртку.

Это же цивилизованный город. В конце концов, можно устроиться на поденную работу и за пару дней получить сколько-нибудь денег. Например, подработать носильщиком на вокзале… А потом на эти деньги позвонить домой и попросить мать прислать до востребования марок хотя бы пятьдесят. Пусть займет, например, а потом продаст его тренировочный меч… А, магнитофон, книжки, все что угодно… В общем, можно придумать какой-нибудь выход. Нельзя делать только одного — поворачивать назад.

Но даже от вокзального носильщика кое-что требуется. Например, не иметь на лице трехдневной черной щетины и целой коллекции кровоподтеков. Потому что по нему такому, какой он сейчас, вздыхает и стонет городская тюрьма. Прибавьте еще бессонную ночь и то, что начинает зверски хотеться жрать… В небе что-то стало темновато — туча не зевала и наползла-таки на солнышко, явственно собираясь их намочить. Ладно, после собора он что-нибудь предпримет. А в соборе хоть тихо и спокойно.

Глава 7. Ал

…Тихо и спокойно Фил опустился на скамью, положил голову на сомкнутые замком руки. Алан покосился на него с подозрением, отсел зачем-то подальше. Кажется, он спит… Или просто так глубоко в себе, что не нужно его дергать.

Сегодня Алан не хотел о нем больше думать. Пусть его сидит. Лучше никак к нему не относиться, а то выйдет беда… Был вчера момент, когда я его почти что любил, был — когда почти ненавидел. Понимаете, у меня почему-то мозги очень странно завязаны на физическую боль, и тот, кто мне ее причиняет или защищает от нее, затрагивает какие-то глубокие колесики, крутящиеся в самой середине души… Это так еще с детства, или даже раньше… Ладно, отставить. Какой потрясающий собор. Только почти совсем пустой. Пара старушек на передней скамье да тихий, бродяжного вида парень, коленопреклоненный перед какой-то статуей…

Святой Винсент, Дурачок Господень, семь веков назад певший и плясавший перед статуей Богородицы, чтобы порадовать Пречистую Деву, наверное, оробел бы от такого обиталища. Хотя кто его знает — каким он теперь стал там, у себя, где обитают святые… Вот Ал — так точно оробел. Проходя меж рядами скамей под высоченным готическим сводом, он слегка сжался — так здесь было… торжественно. Огромные витражи на длинных боковых окнах пропускали цветные лучи — кажется, лучи, хотя за стенами церкви шумели дождевые струи. Святой Иосиф Обручник с лилией, еще один святой Иосиф — этот с Чашей, Франциск с прирученным волком, Эмерик с весами, со звездой во лбу… Сам Винсент… Простачок, как его еще называли. Традиционно изображается в шутовском колпаке и монашеской серой рясе; на руках у него Младенец — это Младенец Иисус, которого он, стало быть, обрел в своем сердце… А может, тот деревенский мальчик, которого он воскресил, есть такая легенда. Под босыми ногами Простачка вилась алая лента с его девизом жизни — «Будьте как дети». Ох, святой, святой, повезло тебе, что ты с Филом не странствовал… Он бы тебе показал — «как дети». Он бы тебе живо объяснил, как должен себя вести взрослый серьезный человек. И подкрепил бы мысль парочкой аргументов — например, по обеим щекам…