Семь смертных грехов - Тадеуш Квятковский

- Правильно, - добавил брат Макарий, - обладание богатством налагает на нас обязанность скромности.

Девица сложила руки, прикрывая груди, нескромно высовывавшиеся наружу, изогнулась, как горностай, и подмигнула квестарю.

- Странно. Ведь скромность противоположна греху гордыни, который требует самого сурового наказания. А разве это не гордыня относиться с презрением к тому, что может доставить удовольствие другим. Разве можно лишать ближних радости? Разве можно впадать в гордыню из-за того, что дала природа?

- Девица отчасти права, - заключил францисканец, - так как гордыня ведет к эгоизму. Да что бы она одна делала со всем тем, что у нее есть?

- Вот именно, что бы я делала? - засмеялась красавица.

Брат Макарий почесал бородавку,

- Безусловно, это дело достойно одобрения. Меня просто удивляет твоя мудрость, Кася, и то, что ты так смело идешь на самоотречение и возвеличиваешь добродетель, именуемую скромностью. Небо не оставит тебя, и на тебя снизойдут необыкновенные милости. Моя мамаша всегда говорила мне: "Сын мой, смотри никогда не возносись над другими, а что имеешь хорошего - поделись, потому что другим, может быть, как раз этого и не хватает". Умная была у меня матушка, как теперь убеждаюсь.

- А я, - сказал францисканец, - больше всего ценю искусство исследования и не пропускаю ни малейшей возможности, чтобы не изучить чего-нибудь. Вот, например, иду я сегодня, прославляя всевышнего, давшего природе стократ по сто способов проявления его могущества в прекрасном труде созидания, как вдруг вижу Касю, которая прилегла отдохнуть у дороги. Из чисто философских побуждений я начал ее исследовать. Ведь если мы восхищаемся красотами природы, утренним великолепием, алмазной чистотой росы, можно ли пренебречь познанием красоты человека? Нельзя быть пастырем, не зная овечек. И вот моя привычка к философии вдохновила меня предпринять данное исследование, причем я должен признаться, что эта наука оказалась благодарной и полезной.

- Эй, почтенные философы, - крикнула Кася, оправляя юбку, - а не найдется ли у вас чего-нибудь перекусить?

- Кое-что необходимое в пути у меня найдется, - ответил отец-францисканец.

- А у меня есть чем горло промочить, - добавил брат Макарий.

- Поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, приступим к еде, ибо с приходом еще одного мудреца с философией у нас что-то ничего не получается.

- Напротив, - сказал брат Макарий, - поскольку ты, отец мой, познакомился с предпосылками, надо теперь строить самый вывод. Итак, primo, краса природы полезна человеку; secundo, человек есть малая частица прекрасной природы, ergo3, отсюда бесспорно вытекает, что все то, что человек делает, является благом. Таким образом, настойчивость в познании красоты и добра составляет прелесть философии, матери всех наук. И не будет ли дальнейшим проникновением в суть вещей то, что я углублюсь в исследование твоей еды, а ты, отец мой, в изучение моего напитка!

Девица захлопала в ладоши и расцеловала обоих монахов в щеки. Она проделала это так мило, что оба, ухватившись за места, к которым она прикоснулась губами, смотрели на девицу взглядами, полными нежности.

- Вижу, - воскликнула Кася, - что и я, преподобные отцы, многому научусь от вас и стану опытным философом. Давайте же поскорее примемся за эту науку.

Францисканец порылся в своем мешке и скоро извлек на свет божий жареного гуся, две отличные куропатки, подрумяненное кроличье филе и порядочный кусок сыра. Брат Макарий, как следует ознакомившись с научными препаратами отца-францисканца, не заставил себя долго ждать и вместе с экономом принес бочонок водки. Францисканец поднял его, потряс над ухом и, довольный результатами своих исследований, аккуратно положил на траву.

- А ты, отец мой, - спросила Кася, расправляясь с куропаткой, - разве не намерен углубить свои познания? Я с удовольствием стала бы твоим учителем.

- Всю жизнь мечтал о таком наставнике, - сказал квестарь, хлопоча над гусиной грудкой, - однако мое образование пошло другими путями, и боюсь, что сегодня я уже не смогу сделать соответствующих выводов.

- Вот недостаток узкого образования, приводящего к однобокости, - вставил свое замечание и отец-францисканец.

- Я тоже так думаю, но что поделать, если раньше я не встретил людей столь мудрых, какими я позволяю себе считать вас.

- Речь твоя изысканна, - сказала Кася, - если же ты удовлетворишь мое любопытство, я буду считать тебя человеком исключительно любезным. Скажи, кто этот усач, твой товарищ?

Квестарь посмотрел на эконома, сидевшего на корточках под кустом и довольствовавшегося самой тощей частью кролика.

- Это один важный пан, с которым я веду интересные беседы о бренности жизни. Он отказался от высокого поста, чтобы проводить время в дискуссиях со мной.

Кася бросила на эконома многообещающий взгляд и улыбнулась. Тот опустил голову и не подавился косточкой лишь потому, что на помощь ему поспешил квестарь, он стукнул эконома по шее, отчего кость выскочила, не причинив никакого вреда.

- Действительно, - сказала Кася, - в нем с первого взгляда виден пан высокого полета, раз его беспокоят мелкие косточки. Хотела бы я знать, пан, кем вы были у магната: постельничим или камердинером?

Эконом удивленно вытаращил на девушку глаза и жадно хватал воздух ртом, как рыба, вытащенная из воды, но так и не смог выдавить ни единого слова.

- Ни тем, ни другим, - ответил за него брат Макарий. - Кем он был, ему нельзя сказать. Он связан страшной клятвой, и пока странствует со мной, он не будет этого разглашать, чтобы не загордиться.

- Я сразу увидела, что беседую с человеком выдающимся, - заявила Кася, кокетливо улыбаясь эконому.

- Слава богу, что в азбуке много букв, - прервал их разговор отец-францисканец, увиваясь около бочонка. - Мы познакомились лишь с тремя из них и уже счастливы, а впереди еще так много осталось. Я мог бы даже воспеть это в стихах или посвятить этому краткую речь.

- Лучше будет, преподобный отец, - сказал квестарь, - если тяжесть этого бочонка ты распределишь между всеми нами. Ведь нехорошо, когда один надрывается от тяжести, а другие сидят с пустыми руками.

- Эта тяжесть мне вполне посильна, - сказал францисканец, передавая бочонок квестарю. - Однако я с благодарностью отмечаю вашу добрую волю и искреннее стремление помочь ближнему.

Кася тоже попробовала вес бочонка, а эконом довольно долго возился с ним, воспользовавшись тем, что квестарь с отцом-францисканцем увлеклись обсуждением различных ученых вопросов. Францисканец при этом ссылался на "Великое зерцало примеров" и приводил из него цитаты, столь удивительные и непонятные, что квестарь лишь покачивал головой и в свою очередь

припоминал кое-что из ученой книги "Труба громогласная", над страницами которой он дремал в монастыре.

За спором они и не заметили, как красавица Кася, кивнув эконому, шмыгнула в кусты и там преподала ему вступительный урок, в результате которого эконом быстро превратился в заядлого философа.

- Где же Кася? - хватился наконец отец-францисканец, утомленный обменом мнений. - Я охотно приступил бы к делу, потому что предпочитаю абстрактной теории осязательное или, так сказать, эмпирическое познание.

- Измена! - воскликнул брат Макарий. - Девке оказалось мало ученых.

- Не дам ей отпущения грехов, и пропадет, как червь, в пучинах адовых, рассердился отец-францисканец.

Квестарь рупором приложив руки ко рту, закричал:

- Почтенный эконом! Не злоупотребляй моим терпением!

- Кася, дрянь ты этакая, иди сюда. Я тебе что-то чрезвычайно интересное скажу, - закричал францисканец и потом добавил, обращаясь к квестарю: Любопытство сгубило уже не одну женщину.

- Вот как нас обманули! - возмутился брат Макарий.

- Меня не удивляет этот факт, - заметил отец-францисканец. - Я уже кое-что заметил, когда этот тип пил водку. Кто обманывает при выпивке, тому нельзя доверять ни в чем другом. Он плохо кончит, так как задел интересы воинствующей церкви. - При этих словах францисканец вытащил из-под рясы короткий меч и помахал им над головой.

Квестарь сердито нахмурился.

- Нас подвела духовная пища, которую мы принимали, - заявил он, - но это ничего. Еще не нашелся человек, который провел бы меня. Спрячь, отец мой, это злодейское оружие: мой пояс будет пострашнее.

Он развязал узловатую веревку, которой подпоясывался, взял ее в руку и, наклонившись, словно гончая над следом, побежал в кусты.

Отец-францисканец успокоился и в одиночестве быстро осушил бочонок до дна, закусив остатком куропатки, валявшимся на земле. Немного спустя он услышал громкий крик: "Вот вы где, ангелочки!" - и многозначительное шлепанье веревкой по спине. Не успел он закончить "Отче наш", как из-за кустов появились беглецы. Брат Макарий с победоносным видом вел Касю за передник.

- Как же это ты, девка, позволила пренебречь ученым спором? - укоризненно спросил францисканец.