Семь смертных грехов - Тадеуш Квятковский

- Лучше повесь меня, святой отец.

- О святая Патриция! - закричал, рассердившись, квестарь. Он схватил эконома за шиворот, повернул к себе задом и дал ему такого пинка пониже спины, что тот влетел в корчму и врезался лбом в стену. Потирая руки, квестарь вошел вслед за экономом и продолжил песню:

У меня была девчонка,

Тра-ля-ля, тра-ля-ля...

Но пьяный пан Гемба уже спал, уронив голову на. руки, распластанные на столе. Брат Макарий окропил его вином и позвал корчмаря.

- Говорю я тебе, Мойше, что ты скуп, как сапожник Мартин, который сам не ел, все набивал кубышку, а теперь червей кормит, и никто, кроме меня, о нем не вспомнит. Неужели ты хотел бы, Мойше, чтобы я и о тебе читал заупокойную? Я очень не люблю этого. Люди для того и существуют на свете, чтобы жить да наслаждаться жизнью, данной богом. Для этого у нас есть брюхо, язык и глотка. Да и руки нам в этом помогают - они дают возможность получить удовольствие от осязания прекрасного и используются также при подношении божьих даров ко рту.

- У меня есть свои молитвы, и мне ничего больше не надо.

- Я совсем не тороплюсь по тебе панихиду служить: хозяин ты хороший, порядок знаешь отлично. Только скряга ты ужасный. Для таких, как говорит один из отцов церкви, приготовлены специальные чаны с кипящей смолой.

- У меня свой ад. Разве я лезу в ваш?

- Ад один. У отца небесного нет времени приглядывать за несколькими такими заведениями. Хватит одного на всех. Я это знаю от набожного юноши, который заблудился, попал в пасть адову и никак оттуда выбраться не смог. Он там и евреев видел, и шляхтичей, кипевших в смоле, а мне подробно рассказал об этом потому, что мне было крайне любопытно, ведь сам я туда не попаду, а знать должен все.

- Ну если я в одной смоле с моим паном буду сидеть, так это уже неплохо.

- Почему так, Мойше?

- Почему? Пан мне много денег должен. Так вот, если он умрет, не отдав мне долги, я думаю, там нас рассудят.

- Много же ты ему, видимо, одолжил, если думаешь долг таким образом получить.

- А что мне делать? Квестари ко мне заходят, пан дукаты в долг берет, мужики не платят, - о чем же мне еще думать?

- Квестари, помни это, Мойше, облагораживают твое языческое заведение, а что касается твоего пака, так не надо было ему давать в долг. Любопытно, другие тоже совершают такие ошибки?

- У каждого еврея есть свой пан.

- Эй, почтеннейший эконом, достань-ка у пана Гембы кошелек и заплати корчмарю наличными. Поистине он беден, раз у него пан тянет дукаты.

Эконом вздрогнул, не решаясь выполнить приказ брата Макария.

- Делай что говорю, - продолжал квестарь. - Когда шляхтич трезвеет, он становится таким выжигой, что гроша ломаного не заплатит. А свидетелей, пожалуй, звать не надо, потому что он сам вызвался понести расходы в обмен на беседу со мной и за всяческие удовольствия, которые из этой беседы вытекают.

- Да как же я шляхтича, отец мой...

- Ищи кошелек, а то я разбужу пана Гембу и расскажу ему, кто ты. Тебя ждет кол или какая-нибудь другая модная казнь.

Эконом, весь дрожа, залез пану Гембе за пазуху, откуда, поискав немного, вытащил мешочек и бросил на стол, а сам, как ошпаренный, отскочил в угол.

Мойше схватил кошелек и начал проворно его ощупывать и вывертывать. Но, увы, кошелек был пуст, как похлебка в великий пост.

- Кто же мне заплатит? - воскликнул он в ужасе. Брат Макарий взял кошелек и, убедившись, что Мойше не ошибся, беспомощно развел руками.

- У меня были самые хорошие намерения, но если твои гости, мой дорогой Мойше, не обладают честностью, я ничего поделать не могу. Мог ли я, по-твоему, отказаться от приглашения?

Мойше дергал себя за бороду, крутился, как одержимый, хватался за голову.

- Чтоб меня холера взяла, чтоб я не родился, чтоб мне пасхи не дождаться! Это же грабеж!

- Не печалься, Мойше. Я обо всем расскажу святому Петру, а он тебя вознаградит с лихвой. Я не раз так делал, он ко мне хорошо относится. А теперь я хочу спать.

И прошу тебя, не мешай мне своими сетованиями, потому что я этого не потерплю. А ты, почтенный эконом, ложись на скамейку, потому что нет ничего хуже недосыпания и недоедания.

Пан Гемба что-то рявкнул сквозь сон, на мгновение проснулся, испуганный собственным голосом, обвел бессмысленным взглядом комнату и снова упал на стол, попав усами в разлитое пиво.

Квестарь удобно расположился на скамье, подсунув мешок под голову, надвинул капюшон на лицо и, покрякивая от удовольствия, заснул. В животе у него приятно урчало.

Глава шестая

(К сожалению, вырвана 1 страница)

Исповедать тебя и повесить. А раз я подарил тебе твою мерзкую жизнь, то ты не дрожи от страха, я этого не люблю.

- А моего пана ты не боишься? Квестарь засмеялся: к нему вернулось хорошее настроение.

- Как же можно бояться того, чего нет?

- То есть как это - нет?

- Для меня никакого пана нет; поэтому и твоего тоже нет. Это простой логический вывод. А чего нет, того и бояться нечего. Понял?

- Понял.

- Ничего ты не понял. Но это и лучше. На что тебе ум, когда мудрецы без сапог ходят.

- А если бы мой пан тут появился, то его тоже не было бы? Скажи, отец мой.

- Если бы он явился, то для меня его не было бы, а для тебя он был бы, потому что, будучи твоим паном, он здесь был бы паном для тебя, а поскольку он не мой пан, для меня его не было бы. Понял?

- Понял.

- Ничего ты не понял, потому что болван.

- Но мой пан - для всех пан.

- Мелешь, как пузатый капуцин на ярмарке. Говорю тебе: если его нет, то нет и пана. Из этого ясно следует, что поскольку ты есть, то ты и пан. А поскольку я с тобой, то я - твой пан, ибо я есть. А что есть, то есть. Понял?

- Все понял.

- Ох, сдается мне, что ты поглупел еще больше, чем прежде.

Эконом почесал затылок.

- Отец мой, если мой пан нас встретит, то кто будет моим паном? Ты или мой пан?

- Я скажу твоему пану, что я тебя повесил.

- Но ведь я жив.

- Для него ты висишь, а тело твое клюют вороны и "пожирают лесные звери. А для тебя?

- Для меня, поскольку я тебя не повесил, - ты принадлежишь мне, и закрой свою мельницу, мне противна твоя тупость. Птицы начинают петь, нам пора в путь.

Они двинулись по дороге, ведя за собою коня, на котором были привьючены бочка и мешок квестаря. Шли не торопясь. Квестарь бормотал вполголоса какие-то забавные монологи, при этом он улыбался и весело подмигивал. Эконом все время прислушивался, не раздастся ли на дороге конский топот, и заодно высматривал местечко, куда при случае можно было бы дать тягу. Было тихо, но природа поспешно пробуждалась к жизни, и хор пернатых становился все громче.

Квестарь с экономом безмятежно отмерили добрый кусок дороги и вдруг услышали в придорожных кустах какое-то повизгивание, кряхтение, шепот и приглушенный смех. Эконом вздрогнул и вмиг спрятался за лошадь. Квестарь приподнял рясу и отважно полез в кусты. Он раздвинул ветки и даже причмокнул от удовольствия. Затем поманил эконома. Тот осторожно приблизился, дрожа всем телом, готовый улизнуть при первой опасности. Но то, что он увидел, заставило его забыть всякую осторожность. Эконом остановился как вкопанный и разинул рот.

Ha прогалине в ивняке лежали на траве молодая девушка и отец-францисканец в коричневой рясе. Монах действовал весьма смело, а девица, визжа и захлебываясь от удовольствия, хлопала его по рукам, шарившим с довольно определенной целью. Монах целовал ее в губы, что-то горячо говорил и делал это весьма свободно, не встречая со стороны девицы особого сопротивления. Квестарь смотрел с величайшим удивлением на ее обнаженные бедра, приминавшие траву. Брат Макарий с экономом так и стояли бы, как пни, если бы их не заметила девица. Протянув к ним руку, она весело воскликнула:

- Ну и урожай на монахов в такую раннюю пору! Францисканец, злой оттого, что ему помешали совершить утреннее моление, обернулся и закричал:

- Как вам не стыдно, грешники без чести и совести, подсматривать за молодой девушкой.

- Действительно, это дело позорное, недостойное одеяния, которое я ношу, ответил брат Макарий, - но мой грех уменьшается троекратно, поскольку предмет греха обладает такими замечательными достоинствами.

- Хорошо сказано, отец мой, - заявил францисканец, - и я с тобой согласен in extenso. То, что так захватывает наши души, возвышает нас, даже если это само по себе и является чем-то греховным.

- Неужели и ты, отец мой, умеешь говорить такие слова? - воскликнула девица. - Так укладывайся рядышком, тогда я буду чувствовать себя совсем как в раю.

- Дело это само по себе стоящее, - ответил брат Макарий. - Меня несколько смущает лишь присутствие отца-францисканца, он, как я вижу, в этих делах большой мастер и с ним соперничать, пожалуй, нелегко.

- Кто от поединка уклоняется, у того сабля ржавеет, - засмеялась девица.

- Эй, Кася! - пожурил ее францисканец. - Кто беззаботно транжирит свое богатство, того ожидают вечные муки.