Смерть на Невском проспекте - Дэвид Дикинсон

Идя к телеграфной комнате, Пауэрскорт гадал, отправлял ли сегодня де Шассирон какие-нибудь телеграммы в Лондон, и если да, то что о них подумали в охранке.

Рикки Краббе, хранитель телеграфных аппаратов, показался Пауэрскорту совсем молоденьким, лет на двадцать. Он был чисто выбрит, болезненно тощ и синеглаз.

— Рад нашей встрече, милорд, — сказал он, протягивая довольно грязную руку с удивительно элегантными длинными пальцами. — Ох, извините! Я эти два дня просто сам не свой.

— Откуда наблюдали за событиями? — спросил Пауэрскорт.

— Из американского посольства. У меня там приятель, Харрисон Вайсбит-младший. Столкновение у Нарвских ворот было видно как на ладони. Но едва раздались первые залпы, как американцы принялись слать телеграммы в Вашингтон и Нью-Йорк; Харрисон, например, посоветовал своим знакомым как можно скорее распродавать на бирже русские акции и облигации. Я могу быть вам чем-нибудь полезен, милорд? Я думаю, вы знакомы с моим старшим братом, Альбертом Краббе, он служил с вами в армейской разведке в Южной Африке.

Пауэрскорт внимательно пригляделся к молодому человеку. Тот и в самом деле был очень похож на Альберта Краббе — та же худоба и изящество. Старший Краббе, надо сказать, отличался редким хладнокровием, помнится, пора отступать, вот-вот на пост ворвутся буры, а он шлет себе и шлет телеграммы, работает ключом, как ни в чем не бывало.

— Альберт Краббе! — воскликнул Пауэрскорт. — Известный среди друзей как Скорострельный Берти! Самый быстрый, самый лучший телеграфист в британской армии! Что с ним сталось? Где он сейчас?

— Ну, сэр, — сказал Рикки, очень довольный таким отзывом о родном брате, — ему, знаете ли, военная служба приелась. Говорит, учитывая, сколько в армии платят, нет никакого резона сидеть и целыми днями выстукивать эту скукотищу. Теперь он работает в одном из крупных банков в Сити, милорд. Там у него под началом все телеграфные и телефонные аппараты и Бог еще знает что. Делает кучу денег, наш Альберт, и все время зовет меня к себе.

— Мы еще поговорим об этом, Рикки, как-нибудь в другой раз, — сказал Пауэрскорт, взглядывая на часы. Неужели дешифровщики охранки сидят на своем посту круглые сутки? — Нам с вами надо послать парочку телеграмм в Лондон. Как посол, очень ли строг насчет длины сообщения, количества слов и так далее?

— Да нет, не думаю, что его милость вообще в курсе, как это все работает, милорд, — живо ответил молодой человек. — По правилам, ему, конечно, полагается просматривать все исходящие сообщения, но вы просто напишите свое, я его отправлю, и дело с концом.

И пока Рикки Краббе углубился во внутренности своей машинерии, что-то там подвинчивая и протирая, Пауэрскорт с большим тщанием составил два сообщения. Одно, предназначенное сэру Джереми Реддауэю, гласило: «Продолжаю работать. Будьте готовы получить от российских властей запрос относительно нашей встречи на Маркем-сквер. Им нужно подтверждение того, что вы пытались уговорить меня вернуться к работе. У них сложилось ложное представление, что мы обсуждали Мартина и существо его миссии. Я надеюсь убедить их в том, что это не так, однако ваша помощь была бы очень полезна. Пауэрскорт».

Точно такое же послание, через Форин-офис, он отправил и лорду Роузбери, посмеиваясь про себя, уловит ли чуткий нос Роузбери некоторую странность в выборе выражений.

Рикки Краббе склонился над словарем кодов, и скоро его правая рука отстучала новую, совершенно невразумительную версию текстов, которая со скоростью ветра понеслась в Лондон.

— Так вы здесь по поводу мистера Мартина, не так ли, милорд? — говорил он Пауэрскорту, не переставая стучать ключом. — Пытаетесь выяснить, что же с ним все-таки произошло?

— Именно так, Рикки, — подтвердил Пауэрскорт, припомнив, что посольства всегда и везде слывут настоящим гнездилищем слухов. — Может быть, и вам что-нибудь известно? Ведь каких только тайн не проходит через ваши руки в таком месте, как это!

Рикки нахмурился:

— Знаете, лорд Пауэрскорт, вы первый человек, который меня об этом спрашивает! — Он помолчал, глядя на две последние строчки депеш в Лондон. — Могу вам сказать одно, милорд. Я уверен, что это пустяк, сущий пустяк. — Он снова замолчал, чтобы быстро-быстро поперебирать несколько ключей. — Ну вот, все. Ушли. Да, о чем это я? Да, мистер Мартин. Я совершенно уверен, милорд, — хотя никак не смогу это доказать, — что в какой-то момент примерно тогда, когда исчез мистер Мартин, кто-то пользовался моими аппаратами в мое отсутствие, а мне ничего не сказал. В те дни я покидал свое место лишь дважды — один раз получил срочный сигнал, что должен немедленно явиться к его милости, а второй — на следующий вечер, когда меня позвали к нему же выпить по случаю православного Рождества. Я не знал, что речь о праздновании, думал, это что-то по делу, и помчался со всех ног. А теперь, когда я об этом думаю, то вспоминаю, что как раз в это время здесь сломался дверной замок, и мы три дня не могли добиться, чтобы кто-то из русских пришел и починил — все были в стельку пьяные по поводу Рождества. В общем, дверь не запиралась, и, пока меня не было, кто-то мог войти и отправить депешу.

— Если, конечно, знал, как это делается, — прибавил Пауэрскорт.

— Вот именно, милорд, а из здешних дипломатов никто этого не умеет!

Любопытно, подумал Пауэрскорт, может, Мартин и впрямь был шпион — ведь сэр Джереми Реддауэй в самом деле рассказывал, что Мартин обучался владению телеграфным аппаратом. Таким образом, эти машинки не представляли для него никакой тайны.

— А почему вы решили, Рикки, что некто неизвестный пользовался вашим хозяйством?

— Две улики, — с готовностью ответил телеграфист. — Я всегда накрываю аппарат крышкой, когда он стоит без дела. — Словно иллюстрируя свои слова, он снял темный футляр с аппарата и тут же накрыл его снова. — Но когда я вернулся, крышка была снята.

— А вторая улика?

— Ну, ее объяснить труднее, лорд Пауэрскорт. Наверно, это может понять только телеграфист. У меня, понимаете ли, то, что называется легкая рука, я не сильно нажимаю на ключ. А у того, кто пользовался аппаратом в мое отсутствие, рука тяжелее, так что, когда я взялся за ключ, у меня было какое-то странное, непривычное ощущение. Понимаете, ключ успел привыкнуть к руке того человека.

Кивая, чтобы показать, что слушает, Пауэрскорт меж тем обдумывал возможности, которые следовали из этого открытия, и было таких возможностей — не счесть. Кроме того, он не мог не признать — от молодого человека потребовалось большое мужество, чтобы признаться ему в своих подозрениях.

— Рикки, — сказал он, — не могу передать, как я вам благодарен за то, что вы мне рассказали. Этот факт может существенно изменить весь ход моего расследования. Разумеется, я не стану напоминать вам, что все, о чем мы сегодня говорим, должно остаться строго между нами. — Он улыбнулся. — Могу сказать лишь, что, судя по началу, вы окажетесь не менее ценным членом моей команды, чем когда-то в Южной Африке был ваш брат Альберт.

Рикки Краббе порозовел от удовольствия:

— Благодарю вас, милорд! И вот еще что. Я мог бы хранить здесь все ваши сообщения, если вы не хотите, чтобы они ходили по рукам. Как вам такая идея?

— Превосходно, — кивнул Пауэрскорт.

— Да, и еще одно дело, милорд, — сказал Рикки, когда тот уже взялся за ручку двери, чтобы уйти. — Дайте мне знать, если вам понадобится послать что-то действительно очень, крайне секретное, чтобы ни одна душа не знала. Мы с братом экспериментируем со всякими тайными кодами, так что я мог бы послать для вас депешу, которую никто, кроме нас, не прочтет.

— Ну, это в высшей степени ценное предложение, — обрадовался Пауэрскорт, в крепком рукопожатии тряся ему руку. — Спасибо, огромное спасибо. А скажите, какой толк вашему брату в его банке от таких игр в прятки?

Рикки рассмеялся:

— Он говорит, мы можем сделать на этом состояние, милорд. Эти банки, он говорит, они прямо одержимы секретностью и готовы платить сумасшедшие деньги, чтобы никто не мог сунуть нос в их переписку!

«Индостанские правила в посольстве» — так начал Пауэрскорт свое сообщение Джонни Фитцджеральду. Он сидел на краешке письменного стола де Шассирона, а направо от него низвергался водопад спутанных телеграфных лент. Он подумал, не повторить ли эту фразу еще раз, и решил, что не стоит. Джонни наверняка не забыл тех времен, когда они с Пауэрскортом читали всю почту взбунтовавшегося индийского махараджи, что позволило британским властям подготовить беспощадный упреждающий удар, тогда как сам махараджа находился в полной уверенности, что планы восстания — тайна за семью замками. Двух слов — «индостанские правила» — будет вполне достаточно, чтобы Джонни понял: вся официальная переписка британского посольства расшифровывается и прочитывается кем-то посторонним. Эта депеша будет доставлена Джонни Фитцджеральду по каналу Шапорова-старшего через банк свояка Пауэрскорта, Уильяма Берка. «Срочно нуждаюсь в сведениях касательно перемещений Мартина, — писал дальше Пауэрскорт, — который по некоторым данным находился в Санкт-Петербурге в следующие периоды: 1904 год: 5-11 января, 21–29 марта, 15–22 октября. 1903 год: 4-12 января, 23–30 марта, 1–9 октября. 1902 год: 6-14 января, 5-12 октября. Просьба проверить через Форин-офис, агентства путешествий, также можно справиться у дворецкого Роузбери, если маршрут нестандартный». Дворецкий лорда Роузбери, которого звали Лит, в приближенных к лорду кругах славился редкостной памятливостью на расписания движения поездов и кораблей, как британских, так и по всей Европе. И если имелся пароход, направлявшийся в Гамбург и по времени подходящий для пересадки на лесовоз, следующий в Ригу или Таллин так, чтобы оттуда поездом, не теряя ни минуты, попасть в Санкт-Петербург, то вы могли не сомневаться в том, что Литу этот маршрут известен. Восторженные почитатели утверждали, что величайшим его достижением была переправка за границу, за гонорар в пятьсот фунтов, особы, которую полиция не просто искала, но денно и нощно сторожила в каждом порту и на всех железнодорожных станциях Англии. «Через Берка проверь финансовое состояние Мартина. Долги? Казино? Женщины? Когда все выяснишь, немедля приезжай в Петербург. Можешь считать это разведкой боем на тему «птицы Северной Европы». Жду с нетерпением. Фрэнсис».