Поляна, 2013 № 03 (5), август - Журнал Поляна

— Меньше половины.

— Знаешь, что в тебе самое плохое? Часто ты серьезные вещи в шутку превратить пытаешься. И делаешь это так неумело, что скоморошеством отдает. И сразу… сразу слева от тебя мой недруг возникает. — Он встал и отряхнул рукой свою белую рубаху, как кузнец свой фартук от сажи отряхивает.

— Ну, мне пора!

— Подожди, не сердись, дружок! Что же ты, хранитель, бросаешь меня с температурой и с этим… с недругом оставляешь!

— Молитвы матери охраняют тебя лучше всех ангелов. И черный лишь может кружить вокруг, пока… пока ты сам его не позовешь, — Александрос смотрел прямо на Сашку и глаза его были полны слез, — а мне пора, я существо подневольное. Не понимаете вы, люди, какое это счастье — самому выбирать свой путь!

— Помоги, Александрос! Помоги выздороветь! Не оставляй меня одного, защитник мой!

— Я не волен оставить тебя, даже если б и захотел. Но и мне надо время от времени по своим делам. Я скоро вернусь. Я рядом.

— Скажи, по крайней мере, надо ли пить таблетки?

— Конечно, надо! Нельзя долго терпеть головную боль.

— А потом?

— А потом… Как станешь засыпать, позови (это я, пожалуй, могу тебе сказать) в свой сон Петра, соседа своего. Он всю жизнь в тундре. Опытный. А мне пора.

«А говорил, будущего не знаешь!» — хотел Гарт крикнуть ему вслед, но Александрос неожиданно исчез, как растворился, лишь легкое сияние еще мерцало над старым ящиком у костра.

17. Не храбрый портняжка

Оставшись один, Сашка кинулся проверять аптечку. Осталось две таблетки аспирина, а «поносных», как и было — пять. Сашка хотел их выкинуть, а потом подумал: «Стоп! А вдруг — это самое… к бронхиту еще и диарея привяжется? Не-ет, пусть лежат пока». Никаких таблеток он пить не стал, решив выдержать характер и узнать, сможет ли вообще утром подняться.

Уложив по бревну на обе нодьи, он опять залез в спальник, хорошенько подоткнул мох под бока, прочитал на ночь «Отче Наш», а закончил молитву так: «А теперь, Господи, если есть на то воля Твоя, пусть придет в мой сон Петр Поликарпович Ольховик, мой сосед и коллега. Поговорить надо. Аминь». Но заснуть не смог. Кашель душил его. И сильно душил. При каждом приступе, казалось, голова лопнет. Пришлось нарушить слово и выпить таблетку аспирина. Головная боль уменьшилась, но кашель все также разрывал легкие.

Убедившись, что заснуть не удастся, Сашка решил приняться за чуни. Покрутил шкурки в руках, еще раз промял их и примерил на ноги — годится! А шить там всего ничего: три-четыре стежка в носке, бывшее птичье горло затянуть, да завязочки пришить. Долго, по стежку-стежочку шил он эти галоши-тапочки. Когда стали готовы, положил в них стельки из сухого мха — красота, а не лапти!

Прошелся в них у костра — слишком мягкие, каждый камешек стопа чувствует. Тогда опять обул свои деревянные сандалии и привязал их к ногам. Вот теперь — самое то! Опробовал новую обувь прогулкой к ручью. Постирал свои носки-рукава и повесил их на колышек у костра. Высохнут — на место пришить.

Давно уже подметил Сашка: всякое посильное занятие отвлекает от мрачных мыслей. Когда не лежишь, а сидишь или ходишь, кашель не так мучает.

Под утро, когда солнышко явственно пошло вверх, он тоже подтянул постель повыше и попытался заснуть в положении сидя, но только смежил веки, как обратил внимание на возмущенные крики чаек, все еще пировавших на моржовой шкуре недалеко от бивака. «„Босой“, что ли?» — охотник выглянул из-за камня. Шкуру с увлечением теребили медведица и два медвежонка. «Босая» пыталась отгрызть кусок от толстой роговой пластины, в которую за эти дни превратилась и без того жесткая кожа моржа, а малыши просто лизали то, что им осталось от чаек, совсем как собаки вылизывают тарелку. Гарт взял в руки дымящуюся головню и поднялся над камнем:

— Эй, мамаша! Не наевшись — не налижешься! Во-он там целый моржина на берегу лежит. Бегите скорее, а то чайки расклюют!

Медведица зашипела и стала задом-задом пятиться прочь от шкуры, от охотника, от костра, совсем как охотник недавно пятился задом от толстого «босого рыбака». Медвежата, совсем еще маленькие, с собаку величиной, повторили все действия матери. Припадая на передние лапы, кланяясь и шипя в сторону человека, вся троица стала удаляться.

Как ведут себя бурые медведи при встрече с человеком, Сашка знал из книг, самому не приходилось видеть близко бурого мишку, а белые медведи, завидев поблизости человека, шипят как гуси, только сильнее. На метеостанции их отпугивали огнетушителем. Или направляли на них шипящую струю воздуха из шланга компрессора.

Даже здоровенные медведи тут же удирают. Наверное, в медвежьем разуме уложилось: кто громче шипит, тот и сильнее и сейчас как врежет леща!

А сейчас Гарт смотрел на эту дикую семейку и было ему жаль, что она так быстро уходит. Три черных носа, шесть черных глаз, желтоватые шубы, зеленый мох. Красные лишайники, белые чайки, небо и солнце. Рокуэлла Кента сюда поскорей! «Как жаль, что я не родился художником! Но с получки обязательно куплю фотоаппарат!»

Откланявшись, «босые» побежали, но медведица вдруг остановилась и стала возбужденно водить носом, сразу забыв и про человека и про жесткую несъедобную шкуру. Еще пара секунд, и она взяла направление. Теперь ее бег принял целеустремленность и красоту, а все тело вытянулось навстречу запаху еды. Медвежата не поспевали за матерью, но спешили изо всех сил. Давай, давай, мамаша! Там еще много осталось, хватит вам на троих. Улыбаясь про себя, Сашка забрался в спальник, устроил изголовье повыше и так, полусидя, заснул. И сразу увидел соседа. Старый охотник Петр Поликарпович Ольховик приехал в гости. И вроде как они пьют чай и обсуждают свои дела охотничьи, и как бороться с простудой, если вдруг что. Прозвучали слова «золотой корень», но тут Гарт закашлялся и проснулся.

18. Сосед

Подновив костры, он отколол от доски несколько толстых щепок, забрался в спальник, прислонился спиной к камню и принялся выстругивать стрелы. И стал вспоминать.

…Полукарпыч приехал к нему в гости, как только установился надежный снежный покров. Он предупредил соседа по рации, и Сашка успел сварить душистый наваристый суп из оленьей грудинки и напечь пышек на соде. Гарт знал, с какой стороны должна появиться упряжка Полукарпыча, и часто выходил смотреть. Нетерпение было так велико, что он даже на крышу залезал. С крыши и заметил. По тундре скользила живая черточка. Как будто черной ниткой белый носок штопаешь и потихонечку, равномерно ее по ткани протягиваешь.

Через час он уже встречал гостей. Каюр, высокий мужчина на копыльях позади саней, с размаху всадил остол (палку с железным наконечником) в мерзлый грунт: «Р-р-ру!» Псы остановились и легли. Таймыр не зло, для порядку, облаял вновь прибывших. Вожак упряжки, крупный, широкогрудый пес, так же ответил. Гарт прикрикнул на Таймыра:

— Фу!

Каюр скомандовал вожаку:

— Сидеть, Облак! Тихо!

— Здоров, соседко! — и взмахнул рукой.

«Соседко» он произнес невнятно. Можно было понять и как «соседка». Это Гарту не понравилось, но промолчал. Он потихоньку разглядывал старого охотника.

Пожилой сероглазый мужчина в валенках и не с карабином, а со снайперской винтовкой СВД за плечами. Он привязал вожака за ошейник к столбу, раскрыл мешок на санях и дал каждой собаке, начиная с вожака, по куску черного мяса, наверное, моржатины.

— Облак! Тайга! Туча! Иртыш! Алдан! Чара! Ярик! Дубок!.. Какой важный собака! — заявил он вдруг и шагнул к Таймыру с намерением погладить его, но Таймыр зарычал и отошел в сторону.

— Правильный собака. Кличешь как?

— Таймыр, — ответил Гарт неохотно. Настроение у него моментально испортилось. Сашка ждал, что Полукарпыч, о котором он был наслышан как о приветливом и доброжелательном человеке, сейчас назовет свое имя и спросит имя соседа, а он начал с собаки.

— Правильна кличка! Ни колдун-ведьма не возьмет, ни лихоманка не пристанет. Че ж упряжку не заводишь, коли знаток?

— Не знаток. Я технарь. Проходите, чайковать будем.

Гарт был в полной растерянности. Этот живущий на краю земли мужчина утверждал то же самое, что и его отец, колхозный пастух. Собакам нельзя давать имена людей, но нельзя их называть и «простыми» кличками типа Бобик, Тузик, Шарик, Полкан. Такую собаку легко «испортить», наслать на нее болезнь или увести. Называть собак следует именами, над которыми «глазливый» человек не властен. Например, по названию реки, горы, горного хребта, отдельного дерева или лесного массива, острова, полуострова, моря, океана или природного явления и т. д. Все эти слова обозначают сотворенное Богом. А над творением Божьим колдуны не властны.

Пастушеская собака его отца была беспородной дворняжкой, но носила гордую кличку Вассер (Вода). О такую кличку любая ведьма себе зубы обломает. Но, честно признаться, Сашка знавал множество всяких тузиков и шариков, которые доживали до глубокой старости и ни разу не были заколдованы колдунами, уязвлены ведьмой или уведены вором. Впрочем, вышеуказанные категории граждан в его родной деревне и не проживали. Все были нормальные, лояльные, законопослушные советско-колхозные люди.