Дар сопереживания - Дэвид Вилтц

– Почему именно я нужен тебе для этого дела? – спросил Беккер. – Что во мне такого особенного, ведь у тебя под рукой целая армия других агентов?

– Их я тоже привлеку к расследованию, – сказал Маккиннон. – Или это сделаешь ты. Они достаточно квалифицированы, но они – исполнители, их необходимо направлять, а у тебя особый дар.

– Какой еще особый дар?

– У тебя особый талант к этой работе – дар сопереживания.

– Сопереживания, – ровным голосом повторил Беккер.

– Называй это как хочешь, но со стороны кажется, что ты можешь предвидеть, на что способны люди определенного сорта. Как это у тебя получается, я не знаю. Возможно, Джон, у тебя действительно дар предвидения, а насколько мне известно, это большая редкость. Ты словно можешь читать мысли таких людей.

Беккер криво усмехнулся.

– А что, если я начитаюсь их до обалдения и сам стану думать, как они?

Маккиннон предпочел пропустить его вопрос мимо ушей.

– Джон, даже при всех своих недостатках ты на стороне добра. Ты нам нужен. Ты сделаешь чертовски хорошее дело, если уберешь этого типа с улиц.

– Я подумаю, – пообещал Беккер.

– Что случилось в Детройте? – спросил Маккиннон. Беккер опустил взгляд на свою руку, сжимавшую дверную ручку, и секунду изучал расположение вен.

– Я все изложил в рапорте.

– Предельно сухо и конкретно. Что случилось?

– Я навестил отца Роджера Бахуда.

– Ну и?

– Отец часто бил Бахуда, и в один прекрасный день молодой Бахуд воткнул конец вешалки ему в ухо, превратив в растение.

– Ты виделся со стариком?

– Я провел с ним около часа.

– Что он тебе сказал?

– Он не может говорить, – объяснил Беккер, – тем не менее, мы прекрасно пообщались. Это было нечто вроде сентиментального экскурса в прошлое.

Наступила тишина. После паузы Маккиннон повторил:

– Останься в деле, Джон. Если хочешь поговорить с Голдом, я дам тебе направление к нему. Не хочешь, не ходи. Оставляю это на твое усмотрение, но прошу, останься в деле.

– Я дам тебе знать.

– Не бросай это дело, Джон, – сказал Маккиннон в спину Беккеру.

Когда Беккер вышел, Маккиннон придвинул к себе блокнот и написал на чистой странице «Беккер». Затем после краткого раздумья добавил рядом «Голд». Через мгновение он зачеркнул слово «Голд» и какое-то время смотрел на фамилию Беккера.

Потянувшись, он с некоторым изумлением осознал, что в течение последних нескольких минут совсем не чувствовал боли. Затем он вырвал из блокнота листок с фамилией Беккера и, смяв, выбросил его в мусорную корзину.

Теперь, когда все было сказано и сделано, Маккиннону пришлось признаться себе, что он никудышный психоаналитик и отец-исповедник. И даже, может быть, никудышный друг, но зато превосходно умеет добиваться того, что ему нужно.

Наступила ночь. Свет в комнатах Говарда и Кейна наконец-то погас, квартиру освещали только огни города внизу, в остальном она была погружена во мрак, и Майра, наконец, могла покинуть свою комнату. В такие минуты она чувствовала себя оборотнем, вылезающим из своей пещеры на зов полной луны и преображающимся в уродливую шутку жестокой природы. В фильмах ужасов оборотни – это всегда люди, ставшие чудовищами не по доброй воле, которые стремятся противостоять своим кошмарным метаморфозам и горят желанием получить серебряную пулю – единственное средство, способное избавить их от безраздельной власти луны. Вампиры, казалось, обожали свое призвание, и никто никогда не сожалел об их гибели, тогда как у Майры оборотни вызывали симпатию.

Она не встречалась с Кейном со времени их знакомства два дня назад. Майра выходила поесть только в тихие, ночные часы. Если бы только она могла возникнуть прямо перед ним, мечтала девушка, с хорошо спрятанными под одеждой недоразвитыми членами, словно актриса после поднятия занавеса, она бы постаралась общаться с ним подольше. Он бы отвечал на ее улыбки и шутки – он интеллигентен. Она бы нравилась ему, пока оставалась неподвижной. Правда, чтобы уйти, ей тоже понадобился бы занавес. О, если бы она могла стать на пару часов королевой, пылкой королевой Елизаветой – молодой, а не современной матроной, – с нарисованным, фарфоровым личиком и рыжими волосами, она дала бы Кейну аудиенцию, пофлиртовала бы с ним в величественной королевской манере, посмеялась бы вместе с ним, подразнила бы его недосягаемой славой, тянущейся за шлейфом ее горностаевой мантии, а затем милостиво отпустила бы, чтобы получить возможность слезть с трона и никем не видимой дохромать до спальни.

Пока эти фантазии могли осуществиться только в ее воображении, Майра оставалась в своей комнате. Она, конечно, видела Кейна и следила за каждым его движением, когда он появлялся около ее двери, но Кейн редко смотрел в ее направлении после вчерашнего поразительного эпизода с подмигиванием. Майра больше не была уверена, что это ей не померещилось. Ее воображение вполне могло разыграться при виде его руки, проткнутой шилом для колки льда, думала девушка. Кейн больше ничем не выдал, что знает о том, что она наблюдает за происходящим в гостиной, но о Майре он помнил. Она слышала, как он спрашивал Говарда, выходит ли сестра когда-нибудь из своей комнаты. И еще, когда они вечером смотрели телевизор, Кейн поинтересовался у Говарда, не следует ли им попросить Майру присоединиться к компании.

Говарда ужаснуло это предложение, и он промямлил что-то о том, что сестра любит уединение. Брат любит ее, понимала Майра, и не желает делить с другими.

Майра намазала паштетом хлеб, порезала салат (зачем ей следить за весом? для кого сохранять фигуру?) и стоя поела, прислонившись к кухонному столу. Макароны с соусом почти обжигали рот. Было темно, мужчины спали, но девушка боялась, что Кейн может снова появиться в гостиной: она слишком мало знакома с ним, чтобы досконально знать его привычки. Прихватив в качестве десерта яблоко, Майра поковыляла обратно в свою комнату, напоминая самой себе диснеевскую ведьму, подарившую Белоснежке отравленный плод. Правда, ведьмы всегда горбатые, а она – нет: спина у нее прямая и гладкая. Отражение в зеркале показывало Майре прямую линию позвонков, но при ходьбе ей приходилось кособочиться из-за короткой ноги, и девушка ощущала себя горбуньей.

Едва она оказалась у себя, как послышался звук открываемой двери, и в гостиную вышел Кейн – в полотенце, обернутом вокруг бедер. Майра ясно рассмотрела его, пока он шел к окну, желая взглянуть на ночной город. «Боже мой, до чего он красив»! – пронеслось у нее в голове. Длинный торс Кейна покрывали волосы, тянувшиеся от линии горла по мощной, широкой груди и уходившие сужающейся полоской под полотенце. Волосы росли также на его икрах, бугрящихся мускулами, словно он стоял на носочках. «Какой он сильный и мужественный с виду, – подумала Майра, – гораздо красивее плоскогрудых самцов из журнальчиков Говарда». Кейн был настоящим, в буквальном смысле этого слова, мужчиной – из плоти и крови, и находился на расстоянии всего протянутой руки... Он походил на медведя, такого красивого-красивого медвежонка...

Майра постаралась успокоить дыхание, чтобы он ее не услышал. Девушке казалось, что ее дыхание слышно всему дому. Кейн наклонился к объективу телескопа, и полотенце свалилось на пол.

«Боже! – мысленно ахнула Майра. – Как он огромен! И прекрасен. Господи, до чего же он прекрасен! И это в спокойном состоянии? Господи, да такую красоту стыдно прятать под одеждой»! Она впервые в жизни видела наяву мужскую плоть.

Кейн забавлялся с телескопом, но Майра едва осознавала, что он делает. Ей только хотелось, чтобы он вечно стоял около окна – обнаженный и не знающий стыда, как Адам.

Но телескоп быстро надоел Кейну. Слишком быстро, по мнению Майры. Он потянулся, затем, уперев ладони в поясницу, прогнул спину, выставив таз в направлении Майры. «Боже!» – мысленно простонала она. Кейн, не наклоняясь, поднял полотенце пальцами ноги, перехватил его рукой, и направился к себе в комнату. Мускулы на его ягодицах играли при каждом шаге.

«Господи, как бы удержать его, – думала Майра. – Может, сказать, что я могу показать ему интересные виды в телескоп? Или предложить чашку горячего молока от бессонницы? Или просто сорвать с себя ночную рубашку и разлечься перед ним на полу?»

В конце концов она плюхнулась на кровать, но возбуждение не давало девушке заснуть. Она знала, что займется мастурбацией, но даже после этого все равно не сможет заснуть. Он здесь, в ее квартире, проносились в голове Майры лихорадочные мысли. Сильный и дикий мужчина, который так ее возбуждает. Здесь, на расстоянии вытянутой руки, в нескольких секундах ходьбы через гостиную, за дверью, в кровати ее матери. Она может преодолеть эту дистанцию меньше, чем за минуту. Может, но не станет этого делать.

Интересно, выйдет ли он завтра ночью взглянуть на город? Пусть завтра ему снова не удастся заснуть, молилась Майра, тогда у нее тоже случится бессонница.