Дар сопереживания - Дэвид Вилтц

9

Они стали другими. Что-то в них переменилось. Майра не знала, что именно, за исключением того, что это произошло после появления Майера Кейна и уличной схватки. Но, как бы там ни было, они обрели энергию, живость и – слово, казавшееся ей почти неуместным по отношению к дружкам Говарда, некоторую интеллигентность, каких никогда не демонстрировали прежде.

Сейчас они вновь собрались в гостиной на свое очередное еженедельное собрание, это сборище клоунов, некомпетентных и бездарных революционеров под названием «Сионское братство» – шесть комиков, как их воспринимала Майра. Правда, теперь с добавлением Кейна их стало семь, но он никак не подходил под определение комика. Они вольготно расселись на прекрасной мебели ее матери с утонченной цветочной обивкой, словно бабуины на табуретках. Бородавочники на английском чаепитии. Бесчувственные и грубые задницы группы танцующих медведей Говарда безжалостно мяли изящные – и дорогие – парчовые розочки. Мать умерла бы, увидев такое. Нет, не умерла, она взялась бы за дело, поправила себя Майра. Она вышвырнула бы их обратно на улицу, где им самое место. И Майре следовало бы поступить точно так же. Затем схватить Говарда за ухо и отвести в его комнату, чтобы сидел тихо и не высовывался. «Я бы так и поступила, – подумала девушка, – если бы это можно было устроить, не выходя из моей комнаты».

Впрочем, сегодня она могла спокойно выйти и прогуляться перед ними вместо того, чтобы подглядывать в щелку. Они были так возбуждены, что не заметили бы ее появления, их внимание было полностью захвачено самым увлекательным зрелищем в мире – их собственными персонами.

Видеопленка с записью репортажа об их схватке с неонацистами прокручивалась уже в семнадцатый или восемнадцатый раз, но всякий раз они замечали нечто новое, какое-нибудь лишнее доказательство своего мужества и ловкости.

– Как раз в этот момент я дал тому парню по яйцам, – донесся до Майры голос Харта. – Камера отвернула секундой раньше, и это не попало в кадр, но я достал его до кишок. Правда, Винер?

Винер улыбнулся и кивнул, но не сказал «да», что означало: Харт лжет. Говард презирал Харта, и Майра знала почему: он косился на Говарда расчетливым взглядом Кассия, убийцы Цезаря. Было очевидно, что ему страстно хочется стать вождем, хотя у него не имелось для этого никаких задатков и опыта, а только амбиции.

Говард – тоже никудышный лидер, по крайней мере, обладал интеллигентностью и умом. В какой-то степени, подумала Майра. В какой, еще следовало уточнить, поскольку основание «братства» было глупейшей вещью, какую он когда-либо сделал, – за исключением той, что он продолжал в нем оставаться.

– Останови! Вот здесь! Останови! – раздались выкрики в гостиной.

Солину захотелось понаблюдать, как он кого-то бьет. Он был самым странным в компании, этот бедный обездоленный еврей из холмистой Джорджии – деревенщина с менталитетом пня, красной шеей и вечной щепоткой жевательного табака за щекой, который он непрерывно жевал, сплевывая в фарфоровую чашку. Мать убила бы его за это на месте. Майра не могла вообразить, что его заставило считать себя евреем. Может быть, кто-то сказал ему, что люди холмов являются потерянным коленом Сынов Израилевых? Говард, разумеется, с радостью принял его в «братство». Для этого не требовалось справки о национальной принадлежности. Имея в активе «партии» шесть членов – отныне семь вместе с Кейном, – Говард не мог себе позволить разборчивости.

Даже Бобби Льюиса охватило возбуждение. Его прыщавое лицо разрумянилось сегодня больше обычного. Он, как и все остальные, в конце концов потерял отвращение к насилию. Когда-то Майра возлагала на Льюиса большие надежды, поскольку он казался ей почти нормальным человеком. Говард как-то упомянул, что он женат, и у него есть маленькая дочка. Он говорил очень мягко, и в его словах прослеживался смысл – если допустить, что можно говорить осмысленно в контексте «братства». Вначале Майра даже воспылала к нему страстью, несмотря на прыщи и прочее. В его характере проглядывала ласковость, но не сегодня. Сегодня он веселился столь же грубо, как и остальные.

«Они ведут себя так, словно смотрят футбол», – пронеслось в мозгу Майры. Однако члены «братства» смотрели не футбол, они смотрели на самих себя, бьющих других людей, и упивались собой. В действительности единственный настоящий удар, достигший цели, был нанесен Кейном, стоявшим спиной к камере. Этот удар свалил гиганта-бритоголового. А затем ее Говард, ее непостижимый Говард, ее кипящий внутренней яростью, но всегда трусливый брат ударил ногой лежачего. Пнул его дважды. Перед камерой, стоя к ней лицом. Вот с чего все заварилось – с действий Говарда, или, вернее, их с Кейном совместного нападения на громилу-бритоголового, давшего всем остальным смелость кинуться в драку и позволившего воспринимать свои слабосильные пинки и тычки за мощные удары.

Майра изучила запись даже лучше самих героев репортажа, просматривая ее столь же часто, как и они, но без личной заинтересованности. Правда не принималась членами «братства» в расчет, они видели то, что им хотелось видеть; то, что отвечало их новому восприятию самих себя. Они в своих собственных глазах мгновенно превратились из разношерстной кучки недовольных, пытавшейся организовывать жалкие пикеты, в боеспособную группу, громко заявившую о себе. «Они воображают себя ударным отрядом еврейства, – осознала Майра. – Этакими современными «Давидами», сокрушающими «голиафов» неонацизма!»

Кейн в конце концов выключил телевизор под разочарованные стоны остальных. Они могли любоваться на себя всю ночь.

– Говард хочет представить вниманию разработанный им стратегический план действий. Верно, Говард?

– Все верно, – сказал Говард, чуть дольше помедлив с ответом, чем следовало, чтобы он прозвучал убедительно. Ему нравилось лицезреть себя на экране не меньше остальных. Возможно, Кейн не любил пленку, потому что его лицо единственное – в кадр не попало.

Когда Говард поднялся и начал одну из своих многословных речей, Харт прошептал что-то на ухо Солину.

– Кончай говорильню, – заявил Солин. – Мы хотим смотреть пленку.

– Ну... – растерянно выдохнул Говард.

На губах Бородина взорвался огромный розовый пузырь жевательной резинки.

– Включай телек. Твоя трепотня всем надоела, – добавил Солин. Харт рядом с ним одобрительно кивнул.

Майра увидела, что с лица Говарда совершенно сошла краска. Он постоянно опасался подобного бунта. Его терпели в роли вождя «Сионского братства», потому что оно было его детищем, и еще потому, что ни у кого из остальных членов не хватало мозгов или силы отнять у него лидерство. Харт втихую мечтал о захвате власти, но сегодня он в первый раз привлек на свою сторону союзника, вместе с которым открыто противопоставил себя Говарду.

– Я... Я счастлив, нам следует обсудить дальнейшие действия «братства», но, разумеется, мы можем обсудить их позже, если это общее желание...

– Сядь, Говард. – Солин шагнул к телевизору, чтобы вставить кассету в видеомагнитофон.

– Вернись на свое место, – негромко произнес Кейн. Он говорил спокойно, словно добродушный учитель со строптивым учеником, но в его тоне можно было безошибочно распознать угрозу. Солин развернулся, как ужаленный. Его и без того красная шея покраснела еще больше.

– Ты с кем это говоришь?

– Сядь и слушай своего вождя, – сказал Кейн. – Садись, когда тебе говорят.

У Винера вырвался нервный смешок. Бобби Льюис наблюдал за столкновением с открытым ртом.

Майре показалось, Солин сейчас лопнет от злости, забрызгав всех табачной слюной. С пылающим лицом он подошел к Кейну, который все также спокойно сидел, зажал ему ногами колени и пихнул в лицо свой необъятный таз.

– Смотри, в какую беду завел тебя твой поганый рот, сосун, – угрожающе прорычал он с грязной ухмылкой, не предвещавшей ничего хорошего.

– Друзья, не надо... – промямлил Говард. Его слова зависли в напряженной атмосфере.

– Он тебя сюда привел, и, похоже, ему придется тебя выручать. – Солин упер пах Кейну в лицо. – Что ты теперь скажешь, сосун? Не хочешь использовать свою поганую пасть по прямому назначению?

Резкий удар предплечья Кейна снизу вверх едва не оторвал Солина от пола и согнул его почти пополам. Со смертельно побледневшим лицом Солин отшатнулся, страшно хрипя и зажимая пах обеими руками. Кейн по-прежнему спокойно сидел в кресле. Солин медленно обвел взглядом товарищей, как бы ища поддержки или утешения. На его лице сквозь боль проступило выражение горькой обиды, словно Кейн его обманул, и он ждал, что кто-нибудь за него вступится. Но все в комнате потрясенно застыли, не в силах пошевельнуться. Его подстрекатель – Харт – был ошарашен не меньше остальных.

– Теперь сядь, – все так же негромко проговорил Кейн. – Мы и так уже потеряли из-за тебя достаточно времени.