Боярская честь - Юрий Корчевский

Звероватый Тимоня оказался большим тружеником, дело своё знал. О муке его вскоре слава пошла по всей округе, и потянулись крестьянские возы к мельнице. Тимоня ходил по мельнице, обсыпанный мукою с головы до ног. На мельницу никого не пускал, помогал ему всё тот же приблудившийся подросток. В общем-то, неплохим работником Тимоня оказался — с характером, правда.

Дал прибыль и гончар. Вначале его изделия шли в трактир на постоялом дворе, тем более что постояльцы посуду глиняную колотили непрерывно. Потом излишки Андрей стал возить на торг. У одного из смердов талант открылся — горшки расписывать. Я не возражал — расписная посуда на торгу уходила влёт.

Медленно, но деньги потекли в мой кошель.

Я был доволен и горд собой. Взял деревню-развалюху и за год довёл её до ума. Люди ходили в опрятной одежде, а не в рванье, были сыты, на улице звучал детский смех. К вновь прибывшим холопам перебрались их семьи, население деревни увеличилось изрядно, и я снова стал подумывать — не поставить ли мне церковь, пусть и небольшую.

И решил я, пока осень не наступила, съездить в Нижний, навестить друга, купца Ивана Крякутного. Чай, домина там у меня остался, за прошедшее время Иван по-всякому продать его должен был. С другом винца попьём, деньги получу — на новую церковь хватит.

Я посоветовался с Еленой — она побаивалась, но мне удалось убедить её, что гроза миновала и князь меня более не ищет.

— Недолго задержусь — туда и обратно, заводных коней с собой возьму, да Федьку-занозу. Через месяц и вернусь.

Мы с Фёдором за день собрались, я расцеловал жену и Василия, и мы в начале августа, после яблочного Спаса, выехали.

Погода благоприятствовала: было сухо, дороги утоптаны, ехать тепло — благодать. Скромные пожитки — на заводных конях, в перемётных сумах, еду не брали, ночевали и ели на постоялых дворах.

Мы добрались до Москвы, где я решил зайти в Разрядный приказ за жалованьем. К моей радости, имя моё в разрядных книгах было, и я получил деньги за два боевых похода. Жалованье боярам причиталось только за службу государю в походах, на заставах, равно за ранения и увечья.

Вышел я из приказа повеселевший, пояс приятно оттягивал полный серебра кошель. И надо же было случиться — нос к носу столкнулся с князем Овчиной-Телепнёвым.

— Ба, кого видят мои глаза! Никак — знакомец старый? А то я всё гадаю — причудилось мне лицо знакомое? Не ты ли лицо прятал, когда на Смоленск государь походом ходил?

— Здравствуй, князь. Не обознался ты — я то был.

— Чего же не подошёл?

— Зол ты отчего-то на меня, княже.

— Было, было, да быльём поросло. Ты чего здесь?

— Жалованье получал.

Князь отошёл на два шага, внимательно меня оглядел, придвинулся.

— Одёжа на тебе боярская. Объяснись.

— Я ведь сиротой себя считал, если ты ещё помнишь, князь.

— А то как же.

— Отец мой нашёлся на Вологодчине, и документы о боярстве моём есть.

— Гляди-ка! — удивился князь. — Мне теперь с тобой не зазорно за одним столом мёд-пиво пить. Зайдёшь?

— Дела, князь, спешу. Ты уж прости.

— Ладно, ступай, — поджал губы князь.

Я поспешил к коновязи, где меня ждал с лошадьми Федька-заноза.

— Едем! С недругом давешним повстречался, лучше с глаз долой убраться.

Мы выехали из Москвы, не задержавшись ни на один день. И вновь потянулся пыльный тракт. Но любой дороге приходит конец, и через неделю с хвостиком показался Нижний.

В душе моей одновременно боролись несколько чувств — радость от свидания с городом, где я познакомился с Еленой, предвкушение встречи со старым другом, опасение попасть в руки алчного наместника. Как-то всё пройдёт? Не придётся ли уносить ноги? Из Москвы-то вот пришлось убираться.

Мы проехали посады, показалась городская стена. Ворота были открыты, а поскольку повозки с грузом для торговли у меня не было, мы полным ходом их миновали.

Я ехал по улицам и узнавал их. Много чувств всколыхнул в груди Нижний, слишком тесно я был связан с этим городом.

Вот и улица, где живёт Иван. Мы подъехали к воротам, спрыгнули с лошадей. Я постучал в ворота. Калитка немного приоткрылась.

— Чего надоть?

— Хозяина.

— Почивает, не велел беспокоить.

— Нет, холоп, побеспокой, и скажи — старый знакомец Юрий пожаловал.

Слуга исчез. Вскоре хлопнула дверь в доме, раздался какой-то грохот — не иначе, ведро опрокинули, распахнулась калитка, и мне навстречу кинулся Иван. Мы обнялись и расцеловались. Я немного отстранился, осмотрел купца. Сколько мы не виделись? Года полтора, а поседел Иван, морщин добавилось.

— Что ты меня разглядываешь, ровно девку на выданье? Думаешь — сам помолодел? Пошли в дом, радость у меня сегодня.

Бросил выглянувшему из калитки слуге:

— Ворота отвори, коней прими, устрой в конюшню — чего стоишь столбом?

Мы пошли в дом. Традиция встречать гостя с корцом сбитня сегодня была нарушена, но я не остался в обиде. Купец искренне радовался нашей встрече — это чувствовалось, чем я был доволен. В глубине души я переживал за Ивана — не отразится ли на нём наша дружба и мой побег из города.

Мы уселись за столом, забегала дворня, накрывая угощение. На шум со второго этажа спустилась Лукерья, узнала меня и всплеснула руками:

— Юрий, глазам своим не верю! Наконец-то сподобился заехать к нам. Уж сколько Иван о тебе упоминал — не подаёшь, мол, весточку. Переживал — не поймали ли тогда тебя княжьи слуги, да не сгинул ли где на дороге. А ты живой! Постой — платье боярское на тебе!

— Стой, погоди, Лукерья! Накормить-напоить человека с дороги надо, потом уж расспрашивать. Поди-ко лучше, распорядись насчёт баньки — обмыться людям с дороги надо.

Лукерья вышла. Купец вопросительно глянул на Федьку-занозу.

— Федя, погуляй пока, мне с хозяином переговорить надо.

Федька беспрекословно вышел, прикрыл дверь, и мы остались одни.

— Ну, вкратце расскажи — где ты и как? И почему платье на тебе боярское?

— Живу с семьёй в Вологде, дом купил. Если ты помнишь, паренька я здесь подобрал — Васятку, у меня приёмным сыном живёт. Нашёл по записям родителей своих, кои боярами оказались. Так и стал боярином по праву рождения. Деревню с землёю купил, обустроил, два раза в походах боевых побывал под рукою государя.

— Э, парень. Теперь я первым шапку пред тобой при встрече ломать должон. — Крякутный окинул взглядом стол. — Да и встречать боярина в доме надобно по-иному.

— Успокойся, Иван. Как был я тебе другом, так и остался. Давай без церемоний. Считай, что для тебя ничего не изменилось. Расскажи лучше, продал ли мой дом, да что с паромами? Всё ведь в спешке бросил.

— А как же, обо всём позаботился. Дом продал — не торопясь, с выгодой. А паромы?

Иван хитро улыбнулся.

— Паромами сам владею, выгодное это дело. За полтора года отдам тебе деньги за аренду, а завтра уж ты мне их продашь, и ударим по рукам. Согласен?

— Молодец, я в тебе никогда не сомневался. Есть у тебя хватка, Иван, коли где деньгами пахнет — ты своего не упустишь.

— На том стоим. Ну, где там слуги? Пировать сейчас будем, все дела — завтра.

За стол уселись мы с Иваном, Лукерья да Федька-заноза. Боевые холопы часто сиживали за одним столом с боярином, чего не удостаивались холопы от земли. И то — жизнью рискуем вместе в сече, как хлеб совместно не преломить?

Выпили немного, закусили слегка и отправились в баню. Кто ж перед баней брюхо набивает до отвала? Боже, как здорово вымыться после долгого пути! Одно дело — по воде на ушкуе плыть, другое — верхом на лошади пыль глотать. Везде, сущая пыль была везде — в волосах, в носу, а одежду надо было просто стирать.

Первоначально с нас с Федором стекали потоки грязной воды. Обмывшись, мы попарились, потом смыли солёный пот. В предбаннике уже лежала чистая одежда, а нашу прислуга унесла.

И только после бани пир пошёл горой. Пока мы мылись, кухарки наварили и нажарили мяса и рыбы. Стол ломился от явств. Даже у меня, уже перекусившего перед баней, потекли слюнки. Свиной студень с хреном, куры жареные и варёные, окорок свиной, стерлядь на пару, небольшой поросёнок, жаренный на вертеле, квашеная капуста и мочёные яблоки, лучок зелёный, огурцы и редиска, пироги с визигой, расстегаи с кашей, пряженцы с луком и яйцом. А уж выпивки — вина мальвазия, петерсемена, фряжское, рейнское, пиво домашнее. Поистине расстарался Иван, за таким столом не боярину — князю сидеть не стыдно было бы.

Ох и оторвались мы. Встали из-за стола сами не все. Федьку слуги на руках отнесли в людскую. Ивану и мне помогли, поддержали под локотки.

— Устал я что-то, отдохну, — заплетающимся языком едва произнёс Иван и уронил голову на грудь.

Проснулся я поздним утром. Голова была тяжёлая, в затылке ломило, язык распух и был сух, что твоя наждачная бумага. Я скосил глаза — позаботились, рядом с постелью стоял запотевший жбан с клюквенным морсом. Приподнявшись на локте, я осушил литровую ёмкость. Немного полегчало. Это же сколько мы выпили, если после такой закуски похмелье было столь жестоким?