Белоснежка и семь апостолов - Ольга Кноблох

— Но как-то же эти стервецы ухитрились? — гнул он свое. Я молчал, и он, выждав секунд десять, негромко сказал: — Ты прости, что я вцепился в тебя, как клещ… Нет, правда. Я, честно, даже не думал встретить… как бы выразиться-то попонятнее… взрослого брата по разуму. Те «одаренные», которые мне раньше попадались, — все сплошь молодняк безусый. Беспечные, глупые и восторженные. Разве с ними поговоришь?.. Я тебе вот все рассказал, а у меня даже жена ни сном ни духом…

Помолчали.

— Так вот, — наконец, нарушил тишину Андрей. — Пока мы тут сидим, эти паршивцы еще сотню-другую человек окучили. И никому до этого дела нет. — Он ухмыльнулся с досадой, — Ни-ко-му.

— Тебе же есть дело.

— Толку-то.

— Ну, ты же сам сказал, что в МЧС работаешь, наверняка у тебя среди силовиков связи есть. Неужели не пробовал их искать? — Мне подумалось, что и я могу вытянуть из этого разговора что-нибудь полезное. Возможно, узнаю, кто ведет на нас охоту. Впрочем, не стоит ждать, что он вот так все просто мне и выложит. Скорее стоит ждать того, что он в один прекрасный момент мысленно дорисует к моей мине фрак и галстук-бабочку — и все, Штирлиц рассекречен.

— Пробовал. — Он задумчиво покивал. — Глухо. Как любые мошенники от шоу-бизнеса, работают нагло и изобретательно. Юридически их как бы и нет в природе. Договариваются с руководством местечковых театров и клубов, платят за аренду не скупясь, а в план их выступления не ставят. То есть по документам выходит, что на сцене играли «Три сестры» собственной труппой — и любой актер поклянется, что так и было, а на самом деле вместо почтенных чеховских барышень на сцене зажигали кошки. Так-то. Афиши после выступления исчезают, артисты сваливают, а захолустный театрик подсчитывает прибыль и ждет не дождется, когда же резвые циркачи заглянут к ним в городок в следующий раз. Если за руку эту Белоснежку не поймать, хрен докажешь, что выступление было. Да и докажешь — прикинутся клубной самодеятельностью, и все, взятки гладки. И вот еще что: по деньгам они себе забирали самый минимум, так что ребята дают концерты явно не ради звонкой монеты. Благотворители, мать их…

— То есть ты предполагаешь, что они… стоп, погоди-ка… что они это сознательно делают?

— Не исключаю.

— Бред какой-то. — Я откинулся на спинку стула. — Логичнее всего представить, что кучка ребят с аномальными способностями собралась однажды вот так, как мы с тобой, в какой-нибудь забегаловке с перегоревшей проводкой, и после десятка литров пива родила идею о цирке. Ну, ведь тебе самому приходила в голову мысль о «человеке-электрочайнике»? Ну так ведь? И мне приходила — уж поверь. Любому бы пришла, особенно если этому любому — лет двадцать. В том-то и фишка. Мы с тобой так при своих мыслях и остались бы, а они скинулись, пошили костюмы, сколотили декорации — и вперед, широка страна моя родная!.. Скорее всего они знать не знают, какой шлейф чертовщины за ними тянется. Сам же сказал — они смываются, как только отыграют свое шоу. И деньги им не нужны — им нужны приключения. Слава, может быть. Причастность к тайному, избранность. Типа: все вокруг — рабы матрицы, а мы тут все в белом, Нео и Тринити.

Тут Андрей замотал головой и хлопнул ладонью по столу:

— Все так, все так, — Снова этот прожигающий взгляд мне в лоб. — Я по первости думал точь-в-точь как ты только что изложил. Но. Но. Вот мы здесь сколько сидим? Минут пятнадцать? — Он щелкнул по циферблату часов (старый «Восток» в позолоченном корпусе). — И вот за эти пятнадцать минут непринужденной беседы мы уже сложили вполне упорядоченную картинку. Выяснили, что в людях спят маги, что просыпаются они при определенных обстоятельствах. Каждый из нас выложил свою историю. Далее мы закономерно приходим к мысли, что, раз мы смогли проснуться, значит, и остальные могут. Вопрос только в этих самых, будь они неладны, обстоятельствах. Далее мы предполагаем, что мы смогли бы организовать, будь у нас возможность будить в других скрытый дар. Так?

— Ну так. Только одна поправка — говори за себя. Я до сегодняшнего дня себе вообще голову этим не забивал.

— А-а, ври больше, — махнул он рукой. — Так вот, пятнадцать минут болтовни — и мы уже начинаем фантазировать на тему: а что было бы, если бы. А они, циркачи эти, проводят вместе круглые сутки. Под одной крышей, как подводники. Они не могут не говорить об этом. И у них, в отличие от нас, восемь историй обращения и восемь талантов. Плюс ежедневная практика.

Слово «восемь» меня скребануло прямо по диафрагме. Не девять, не шесть, не пятнадцать… Сделалось душно. Или это Андреевыми стараниями кондиционеры перегорели?.. Еще минуты три — и все, пора сворачивать лавочку. Просигналю-ка Дэну, чтоб подстраховал. Я тихо полез в карман, вынул мобильник и стал набирать под столом эсэмэску.

— С таким объемом фактического материала, — продолжал Андрей, не замечая моего смятения, — эти циркачи, будь они даже сплошь тупые тинейджеры (а они не такие) — так вот, рано или поздно они разложили бы все по полочкам и докопались до истины. И они это сделали, чует мое сердце. А. Они наверняка экспериментировали. Бэ. Они наверняка получили результат. Вэ. Они наверняка поняли механизм. И перед ними наверняка встал выбор: сохранить статус-кво или вмешаться.

Я отвлекся от телефона и вставил:

— Здравый смысл подсказал бы первое. Зачем плодить конкурентов?

— А если не конкурентов? А если единомышленников?

— Единомышленников? В чем? Какая такая идея может объединить эту толпу экстрасенсов?!

— Создание касты избранных — тех, кто в недалеком будущем станет рулить миром.

— Опять бредом попахивает.

— Вся эта ситуация смердит шизофренией с самого начала! — Он опять грохнул ладонью по столу, да так, что на миг в баре воцарился вакуум. — Кто-то боится КГБ, кто-то — жидо-масонов, кто-то — инопланетян, но существующий миропорядок прикончит — помяни мое слово! — горстка клоунов, наших же детей и наших же братьев и сестер.

— Мировое господство? Для восьмерых клоунов это слишком.

— А если есть и другие цирки? Или там кружки по интересам, рок-группы, факультативные психологические курсы, секты… Да что угодно! Где они это раздают каждому пришедшему, как кришнаиты — свои печеньки?

— Ты хочешь в одиночку их остановить?

— Нет, — невесело усмехнулся он, — наверное, поздно. Не остановить… образумить. Я один из них, хочу я того или нет. Человек-электрочайник. Я должен быть с ними.

Мой палец замер на клавише мобильника, не успев подтвердить выбранный номер.

— Так-то вот, — вздохнул Андрей и уронил взгляд в пустой стакан.

Пока я молчал, подыскивая слова для ответа, мобильный зазвонил у него. Андрей взглянул на экран телефона и сразу нахмурился:

— Слушаю.

Трубка забурчала что-то сердитое, а он время от времени только кивал и поддакивал. Наконец он сунул телефон в карман и решительно встал из-за стола.

— Сейчас мне и вправду пора идти. М-да… — Он неловко покачал стакан. — Ты это, знаешь… запиши мой номер. На всякий. Вдруг захочется поговорить.

Я выпустил эсэмэску в эфир и молча выбрал в меню «контакты» — «добавить» — «Андрей Гаврилович». Он продиктовал номер и попрощался, пожав мне руку. Накинул куртку и не оглядываясь направился к двери и вышел. Лишь только дверь захлопнулась за ним, свет в баре загорелся в полную силу. Это было как кадр из фильма — герой уходит навсегда, дверь закрывается. Звонить я не стану. А номер — номер сотру.

«Смешанные чувства» — тоже не метафора. Я только что нахлебался страха вперемешку с радостью и недоумением. Дало в голову не хуже коньяка.

Я сидел, бессмысленно пялясь на экран сотового, пока телефон не забился у меня в ладони, как пойманный зверек. Звонил Дэн.

— Да.

— Что там у тебя?

— Да так… перепаниковал. Уже все в порядке, отбой тревоги.

— Хрен тебе, а не отбой тревоги. Чип и Дейл уже спешат на помощь. Мне нужна гарантия, что ты до меня доберешься. Отмазки не принимаются.

— Хорошо. Жду.

— Часовой и Тимоха будут у тебя минут через двадцать, сиди смирно.

— Сижу.

Я нажал «отбой», и на экране снова высветился номер Андрея. «Сохранить?» — «Да», «Нет». И тут нахлынуло. Как тогда, в ночь охоты. Только на сей раз это ощущение не подкралось с края сознания внезапно, а как бы оформилось, вызрело. Нет, не объяснить словами… оно стало почти… почти подконтрольно. Мысли сделались вязкими, и среди них высверкнуло ослепительным разрядом — не то ветвь, не то щупальце — нечто, что проткнуло время и вытащило из будущего картину: бледная рука соскальзывает с измятой брючины; я смотрю только на эту руку. Пальцы вздрагивают, расправляются веером, замирают. На запястье — часы. Позолота облезла с латунного корпуса. «Восток». Рука падает на пол ладонью вверх. Я поднимаю взгляд и вижу Андрея, полулежащего у стены, в глазах — ужас, дыхание частое, но становится все реже. Я стою над ним. За его спиной — бледно-серые обои в листьях плюща.