Дальние пески - Эндрю Гарв

Глава 31

Утром я проснулся совершенно разбитым. Мое лицо распухло от ударов, глаза покраснели от ветра и соленой воды, губы растрескались. Через левое плечо тянулась багровая полоса, и каждое движение рукой доставляло мучения. Но при всем этом я чувствовал бодрость духа. Свершилось чудо, кошмар остался позади. Я предвидел, что мне предстоят нелегкие объяснения, но разве это имело значение? Я думал только о том, что пропасти между мной и Кэрол больше не существует. Она оказалась права, но в конце-то концов именно я доказал ее правоту! Мне не терпелось поскорее разыскать ее.

Я умылся и побрился, пользуясь станком Артура. Затем в гардеробе отыскал его вещи, которые были мне чуть маловаты, но годились в носку… Придав себе более или менее приличный вид, я автобусом добрался до Фэйрхавена и сразу направился в полицейский участок. Я сказал, что должен сделать заявление относительно двух убийств и одного несчастного случая. Сержант выслушал мой рассказ, и менее чем через час из Нориджа поспешно прикатил инспектор Бернс. Мы уединились в кабинете, где я изложил ему мою историю от начала до конца.

Ему явно было трудно сразу переварить все это. Не сомневаюсь, что по ходу рассказа у него не раз возникали сомнения, в здравом ли я уме. По крайней мере именно с таким выражением лица оглядывал он меня время от времени. Но что бы он ни думал по поводу моего рассудка, а расследовать заявление было необходимо, и колесики этой машины тут же завертелись. Инспектор сразу отправил патруль на поиски «ровера», принадлежавшего Эллису, и целая поисковая группа вышла к морю. Пока они ездили, мое плечо осмотрел врач, а потом меня накормили, что было очень кстати. После этого я был готов к следующему раунду.

Около полудня вернулась поисковая группа. Им удалось обнаружить труп Эллиса, который море выбросило на берег почти у самого Фэйрхавена. Они смогли также собрать многое из вещей, разбросанных нами там и здесь на песке: мой рюкзак, палку, намокшую одежду, два фонарика, мегафон, с помощью которого Эллис выманил меня из укрытия, и гаечный ключ, который был найден на берегу основного канала. На столе он казался вполне безобидным, но вполне мог бы раскроить мне череп, если бы Эллис обрушил его на мою ничего не подозревающую голову, что он и собирался сделать. Спасло меня только мое запоздалое прозрение.

Как только на руках у Бернса оказался труп, он стал очень замкнутым. Я знал, что он имел продолжительную беседу с лондонским Скотленд-Ярдом, но о чем она была, мне он не рассказал. Я казался ему теперь крайне подозрительным, и, хотя я несколько раз намекнул ему, что хочу как можно скорее вернуться домой, он никак не хотел меня отпускать. Мне пришлось сделать подробное заявление, которое застенографировали, отпечатали на машинке и прочли мне вслух, прежде чем дать подписать, словно это было признание опасного преступника. Они вели себя так, будто это я был повинен в смерти Эллиса. Меня даже спросили, не было ли среди моих вещей мегафона! Атмосфера немного разрядилась, когда им удалось найти машину Эллиса и по пустой ячейке в наборе инструментов определить, что гаечный ключ все-таки принадлежал ему. Но окончательно их и это не убедила

Затем, около пяти часов, Бернс привел еще одного солидного мужчину, представив его как комиссара Добсона из Ярда. Он был мрачен, но вполне дружелюбен и, садясь передо мной, предложил мне сигарету. Бернс поднес к ней зажигалку. По этим признакам я понял, что мои дела не так уж плохи.

— Ну что ж, мистер Ренисон, — сказал комиссар, — я только что прочел ваше из ряда вон выходящее заявление. Вы не будете возражать, если теперь я задам вам несколько вопросов?

— Валяйте, — согласился я.

И он засыпал меня вопросами, начиная с моего первого приезда в Пепельный Берег. В основном его интересовали всякие мелочи, — но их выяснение заняло немало времени.

Под конец он удовлетворенно кивнул.

— Конечно, — заметил он, — вы с женой вели себя, скажем прямо, не совсем обычно. Однако вас извиняет результат — он совершенно невероятен.

После этой фразы я расслабился. Впервые они оказались целиком на моей стороне.

— У меня есть для вас новости, — продолжал комиссар. — Получив сообщение инспектора Бернса, мы решили обыскать дом Уильяма Эллиса… На его счет вы не ошиблись. Нами обнаружены неопровержимые доказательства, что на протяжении многих лет он был процветающим профессиональным шантажистом.

Я подумал о Кэрол. Как же она оказалась права!

— Документы он держал в сейфе. Там оказалась масса всевозможных бумаг и писем, касающихся сорока трех его жертв, и среди них немало весьма известных людей. Мы нашли также более двадцати тысяч фунтов наличными.

Я присвистнул.

— Да, он был вымогателем действительно крупного масштаба, — сказал Добсон. — Поэтому, когда миссис Рэмсден попыталась установить его личность, он рисковал не просто несколькими годами тюрьмы. На карту было поставлено все, что он успел сколотить, все его уютное существование. Он убил, чтобы сохранить это — то есть очень многое.

Я кивнул. А мне-то казалось, что у него не было веских мотивов!

— А как насчет Рэмсдена? — поинтересовался я. — Там было что-нибудь, имеющее отношение к нему?

— Да, письмо, — ответил комиссар. — Я так и подумал, что вы захотите взглянуть на него, и принес фотокопию. — Добсон достал из чемоданчика копию и протянул мне. Письмо было написано на бумаге отеля «Сцилла»и датировано 12 апреля 1960 года. Я быстро пробежал его глазами:

«Если, как вы сказали мне вчера по телефону, вы действительно видели все с другого края скалы, вам должно быть понятно, что мне нечего сказать в свое оправдание. Однако, если вы хотите узнать мою версию событий, прежде чем решить, предавать ли дело огласке, то вот она.

Мы дурачились на вершине скалы, совершенно не думая об опасности. Внезапно моя жена потеряла равновесие. Она стояла в тот момент к морю спиной и так и упала в пучину. Я перевесился, посмотрел вниз и сразу заметил ее в воде. Она пыталась плыть, но волнами ее болтало в узкой расщелине. Мне удалось найти кратчайший спуск со скалы на пляж: она была всего в нескольких метрах от меня и еще боролась за жизнь, хотя уже заметно слабела. Кругом бурлила вода и стоял страшный шум. Это был настоящий ад! Море всегда внушало мне страх. Вы видели, я стоял там, парализованный страхом. Поверьте, я действительно хотел броситься ей на помощь, но не мог заставить себя сдвинуться с места. По крайней мере сначала. А потом было уже поздно — ее поглотили волны. Теперь мне кажется, что я мог бы спасти ее, хоть я и не умею плавать. Мне только чудилось, что там глубоко, но потом я проверил — глубина оказалась небольшой, просто очень бурлила вода. Я схожу с ума от горя и стыда. Мне все равно, что теперь будет со мной. Воспоминание об этом ужасе будет длиться вечно, станет для меня пожизненным наказанием. И я его вполне заслужил. Однако, если вы разгласите то, что видели, вы доставите страдания и другим людям, особенно моему отцу. Я придумал красивую ложь не столько, чтобы спасти свое имя от бесчестия, сколько ради него. Поэтому если вы можете не предавать огласке известные вам факты, то я умоляю вас: не делайте этого.

Артур Рэмсден».

Передо мною было последнее недостающее звено — секрет Артура. Дать своей жене утонуть у себя на глазах, не шевельнув пальцем, чтобы спасти ее… Даже не попытавшись!.. Трудно себе представить нечто более позорное.

Некоторое время я сидел молча. Такой вариант мне прежде и в голову не приходил, но теперь, когда я все знал, эта трагедия четко определила ход дальнейшей жизни Артура. Становилась понятной его замкнутость, нелюдимость — особенно в первые годы после несчастного случая, — как и его неистовая энергия. Через какие же душевные муки прошел он, человек совестливый, казня себя за минутную трусость, которая привела к непоправимому! А я ничуть не сомневался, что это была именно минутная слабость, паралич воли. Всей остальной своей жизнью Артур доказал, что он не трус. После такой трагедии вполне можно было скатиться до никчемных рефлексий, а он вместо этого взялся за труд, чтобы реабилитировать себя в собственных глазах. Ему нелегко далось восстановление дартмурской фермы, но он добился этого. Он мужественно переносил свою болезнь и фактически поборол ее. В Пепельном Береге он даже заставил себя заняться парусным спортом, купался, хотя при этом питал ненависть к воде. Нет, стержень в этом человеке был крепкий. К тому времени, когда он встретил Фэй, он уже почти вернул себе самоуважение, а ее любовь могла только ускорить окончательное самоутверждение. Как вдруг история пятнадцатилетней давности снова обрушилась на него всем своим позором. Эллис угрожал рассказать о ней Фэй. Неудивительно, что Артур был так подавлен и мрачен, когда мы впервые побывали у них в гостях.

Конечно, размышлял я, он мог уйти из когтей Эллиса, сам во всем признавшись. Это было бы трудное признание, но она ведь так любила его, что он вполне мог рассчитывать на сострадание и поддержку. Она бы поняла допущенную им слабость и простила ради своей любви к нему.