Возмездие - Семен Цвигун

Колонна тяжелых немецких танков медленно двигалась по лесной дороге.

Зарывшись в снег метрах в пятидесяти от нее, наблюдали за движением колонны трое разведчиков в белых маскхалатах. В одном из них можно было узнать лейтенанта Горшкова. Он опустил бинокль.

— Копошатся фрицы, а чего копошатся, не разобрать… Что, хлопцы, пойдем поближе? — И, не дожидаясь согласия, он пополз через поле к рощице, заслонявшей вид на деревню, у которой велись какие-то работы. Вдали двигалась колонна крытых автомашин…

Следом за Горшковым поползли двое других разведчиков.

Ночью в шалаше при свете карманного фонарика Горшков докладывал Млынскому и Юрченко:

— Пленный показал, что неделя только, как из Франции прибыли. Действительно, одеты черт знает как: шинелишки легкие, эти ихние кепки… Немудрено, что у баб платки отнимают… И по-серьезному не укрепляются: так… окопчики да блиндажи. То ли транзитом здесь, то ли сразу наступать собираются…

— Леня, это все хорошо, но это пенки, — сказал майор. — Глубже надо черпать, а, Леня?

— Это верно, товарищ майор…

— Глубже нам не пройти, — вздохнул Юрченко — Слишком густо фашистом нафаршировано…

В шалаш вошла Ирина Петровна.

— Извините, что я мешаю, товарищ майор, но пленные так замерзнут у нас. Разрешите хоть небольшой костер?

— Холодно всем одинаково. Делать исключение для пленных не вижу оснований. Пусть попляшут.

— Вы это серьезно?

— Вполне.

На поляне под елками плясали четверо пленных немцев. Плясали как умели. Бойцы охраны подбадривали:

— А ну веселей, ханурики, веселей!

В кабинет бригаденфюрера Вольфа вошел адъютант.

— Разрешите? — В ответ на кивок адъютант положил на стол перед Вольфом листок с отпечатанным текстом: «Оперативная сводка последнего часа».

Вольф цепким взглядом ухватил суть донесения.

— Благодарю. Соедините меня с командующим.

Через несколько секунд после ухода адъютанта зазвонил один из телефонов. Вольф снял трубку.

— Господин командующий! Получено сообщение: разведка русских пытается проникнуть в квадрат 27…

Разумеется, приняты все меры, господин генерал, только зона А…

Группа разведчиков пробиралась березовым редколесьем. Белые березы на белом снегу и разведчики в белых халатах — все сливалось в призрачном свете зимнего дня. Люди шли осторожно, цепочкой, след в след. Юрченко — впереди. Знаком указал идущему следом бойцу: внимание! Тонкие проволочки натянуты на снегу.

— Мины!

Это сообщение по цепочке передавалось дальше. Замыкающим шел Горшков.

Впереди темнели островки елок. И за одним из этих островков под разлапистой елкой немец прилаживал к плечу приклад пулемета.

Цепочка русских еще не очень ясно проглядывалась между деревьями. Второй солдат пулеметного расчета с улыбкой поманил рукой:

— Давай, Иван, давай… — Он посмотрел в ту сторону, где у такого же елового островка готовился к бою еще один пулеметный расчет.

Юрченко по-прежнему шел впереди. И неожиданно замер, не услышав, а, скорее, интуитивно почувствовав опасность.

И тут же почти в упор ударили пулеметы… Юрченко упал, обливаясь кровью… Остальные тоже рухнули в снег, кто раненый, кто убитый, а кто живой — пока что не разобрать.

Пулеметы били — не поднять головы. Но Горшков все-таки полз от березы к березе… Последний рывок, бросок гранаты — и один пулемет замолк. Второй пулемет уняли огнем автоматов.

Горшков осторожно поднялся. Его примеру последовали еще четыре человека. Остальные лежали белыми сугробами на белом снегу.

Горшков появился во временном лагере усталый и злой, испачканный кровью.

Млынский крикнул:

— Ирина!

Она тотчас же появилась.

— Ранены? — спросила Ирина Петровна.

— Нет. Я укушенный. Может, бешеный!.. Гады! Жабы проклятые!

— Успокойтесь! — сказала Ирина Петровна. — Не машите руками, дайте перевязать.

— Ты понял, Горшков, что они делают? — спросил майор.

— Понял… Они нам делают спектакль, а мы за него платим жизнью…

— Правильно, Леня. Мы видим только то, что они нам хотят показать. Надо уходить, чтобы вернуться другим путем…

В антикварном магазине «Стессель и сын» перед самым закрытием было пустынно. Грустно смотрели глазами-пуговицами чучела медведя и волка, и муляж доисторического ящера выглядел еще нелепей, чем раньше…

Хозяин, собиравшийся закрывать магазин, распахнул услужливо двери.

— Пожалуйста, господин обер-лейтенант…

За прилавком с иконами не было никого.

Цвюнше замедлил шаг в нерешительности, но хозяин крикнул:

— Захар!

И тот появился из служебной двери. Увидев Цвюнше, Захар напрягся, однако сумел изобразить угодливую улыбку.

— Прошу прощения, господин офицер!.. Я ждал… Я думал, вы уже не придете… Вот… — Он достал из-под прилавка небольшую иконку. — Очень древняя, и не очень дорого. Богоматерь. Мадонна, как вы просили… Четыреста марок.

Цвюнше взял иконку, повернул ее к слабому вечернему свету.

— Уже поздно, — сказал он Захару. — И мне трудно ее разглядеть… Во сколько можно прийти за ней завтра?

— Можете не сомневаться, икона первосортная. Приходите, когда вам угодно. Мы открываем в девять. Только будьте любезны задаточек, то есть авансик, значит…

Цвюнше отсчитывал деньги.

— Сто двадцать пять марок. Довольно?

— Премного благодарен. Данке шён. Ауфвидерзейн…

Вечером офицеры оперативного отдела штаба фон Хорна сдавали бумаги и секретные карты подполковнику, который прятал их в сейф. Один из офицеров, собирая бумаги со своего стола, тихо сказал соседу:

— Все. Финита. «Бисмарк» закончен. Это был четвертый план крупной операции, в разработке которой я принимал участие. Интересно, какая участь его ожидает?..

— Подумай лучше, что ожидает тебя, если будешь много болтать, — так же тихо сказал в ответ собеседник офицера.

Подполковник запер сейф, опечатал, а когда все вышли из помещения, опрыскал сейф из специального баллончика составом, который, высыхая, становился прозрачным, невидимым…

Опечатали двери в оперативный отдел. Ключи сдали дежурному помощнику коменданта Цвюнше. Он повесил их на доску с номерами. Потом эту доску закрыли и опечатали тоже. Солдат в проходной тщательно проверил пропуска уходящих офицеров…

Вечером того же дня Захар у отца Павла встретился с Костей.

— Дело несложное, — говорил Захар. — Сегодня ночью хотя бы ненадолго надо оставить без. света штаб фон Хорна…

— Ого! — сказал Костя. — Взорвать подстанцию?

Отец Павел тяжко вздохнул.

— Правильно, Павел Иванович, — сказал Захар. — Взрывать ничего не надо…

Отец Павел поднялся.

— Я скоро вернусь. Подышу воздухом, а пока запру вас снаружи от греха…

— Хорошо, — согласился Захар и, когда отец Павел вышел из комнаты, продолжал: — Должна быть случайность, Костя. Авария, ясно?

— Ага…

— Ты столб со щитом на углу Красноармейской и Гоголя знаешь?

— Собачьи ворота?

— Почему?

— В детстве так называли столб с косой перекладиной. Под ней проходить нельзя… плохая примета…

— Понятно… Возьми напарника…

— Может, Алика? — спросил Костя. — Он хромает еще немного, а в общем здоров и просится в дело.

— Объяснять ему, что для чего, не надо.

— Ясно.

Ночью в штабе фон Хорна было спокойно. Часовые у входа, часовые на лестничной площадке каждого этажа…

В комнате дежурного помощника коменданта сидел Цвюнше, упершись ногой в стол и раскачиваясь на стуле; смотрел на круглые настенные часы, которые показывали пять минут первого…

Тяжелый крытый грузовик, стоявший среди других таких же, замерз, и стартер не срабатывал, только выл в ночной тишине.

— Черт бы взял!.. — ругался Костя. — Хваленая немецкая техника.

— Может, другую? — предложил Алик, опасливо поглядывая в сторону здания школы, темневшего неподалеку.

— То же самое будет. На! Ручкой иди крути! — протянул Костя длинную заводную ручку, которую вытащил из-под сиденья.

Цвюнше сидел в той же позе и смотрел на часы: было уже четверть первого…

Мотор наконец завелся. Костя сразу дал прогазовку. На шум из школы выскочил немец. Крикнул что-то… Но Костя уже включил передачу. Алик едва успел отскочить от бампера, так резко машина рванула с места. Алик уцепился за дверку, вскочил на подножку.

— Ты чуть меня не убил, зараза!..

— Так не убил же! — весело улыбнулся Костя. — Ну держись!

Машина мчалась по улице. Позади грянул выстрел. Фары вырвали из темноты перекресток и столб с косой перекладиной.

— Собачьи ворота! Прыгай! — крикнул Костя.

Машина врезалась в столб.

Вспышка взрыва как молнией осветила убегающих в разные стороны Костю и Алика.

Столб медленно наклонился, оторванные провода искрили, падая на железный кузов машины.

В комнате дежурного коменданта было темно. Цвюнше включил ручной фонарик и вышел в темный вестибюль, где уже громыхали сапогами солдаты охраны. Осветил лицо человека с фонариком на груди.