Беспощадная страсть - Дмитрий Щербаков

— Вот, Сатир, знакомься! — обратился к нему между тем Корвет, указывая на мента. — Павло Крысюк, доблестный старший сержант и любимый племянник Тараса Львивченко, шефа железнодорожной милиции нашего города. Сейчас мы с Павлом будем немножко поговорить. А, Павло? Будем?

Не пришедший еще в себя мент ошарашенно таращил круглые глаза и молчал. Корвет пнул его ногой.

— Будем разговаривать или нет?! — гаркнул он.

— Будем, будем… — пробормотал Крысюк. — Я, между прочим, сам к вам шел.

— И кудай-то ты шел? — издевательски поинтересовался Корвет противным тонким голосом. — К тетке Грушке на галушки? — последнюю фразу бандит произнес с утрированным украинским акцентом.

Павло молчал. Он пока еще туго соображал.

— Да отвечай же ты, бендера долбаная! — взорвался Корвет. — Боров карпатский! У тебя что, мозги совсем салом заросли? Куда ты шел и зачем? Разевай пасть, панский выблядок, шевели языком, пока я тебе его не отрезал!

Что угодно мог стерпеть Павло Крысюк, но только не оскорбления своего высокого чувства святой национальной спеси.

— Ну ты! Москаль поганый! — зарокотал он. — Кацапская морда! Русская свинья!

Корвет криво усмехнулся. Угадать в нем еврея, тем более чистокровного, действительно было трудно. Ничего специфически еврейского в его внешности не наблюдалось: ну, нос не курносый и не картошкой, но ведь и у большинства русских не курносый и не картошкой; ну, глаза темные — мало ли у кого глаза темные? Ну, волосы вьются — разве они только у евреев вьются? Ну, брюнет — однако ж не жгучий, а скорее рыжеватый. Так что те, кто не знал Дейнекина близко, всегда принимали его за славянина. И, названный «кацапской мордой», Корвет не обижался. Впрочем, и наименование «жидовская морда» его тоже не обидело бы. Плевать он хотел на евреев, а уж на русских — тем более. Из представителей всех народов Земли Корвет интересовался только одним — собой, любимым.

— Запомни, хохол ты безмозглый, — сказал он Крысюку насмешливо-наставительно. — Если хочешь обидеть великоросса, не называй его москалем или кацапом. Русские на эти слова не реагируют. А если реагируют, то прямо противоположно твоим ожиданиям: гордятся своей принадлежностью к великому народу. И «русскую свинью» воспринимают только как проявление свинской тупости собеседника. Хочешь оскорбить русского по-настоящему — задевай его личность, а не национальность. Потому что в глубине души каждый русский либо считает свою нацию высшей, богоизбранной, и ничем ты его с этого не сдвинешь, либо, наоборот, терпеть не может все русское и себя с Россией не отождествляет. Поэтому для русских даже тривиальная «сволочь» обиднее «русской свиньи».

Корвет обожал демонстрировать окружающим, насколько он умнее их. И дела ему не было до того, что гарный хлопец Павло Крысюк практически ничего не понял из его краткой лекции.

— Сволочи вы и есть, — пробормотал сержант. — Зачем по голове огрели? Зачем связали? Я сам вас искал!

— А искал, так объясняй наконец, для чего! — гаркнул Корвет. — Достал, придурок! Искал он нас, видишь ли! После того, как ваши костоломы набросились на меня в кабаке! Я вот пришью тебя сейчас и буду в своем праве, ты понял?!

— Тарас Леонтьевич хочет примирения… — буркнул Павло, который явно испугался последних слов бандита.

— Ах, примирения он хочет! — Корвет, похоже, завелся всерьез. — А я, видишь ли, с ним не ссорился! Никаких «терок», никаких «запуток» между нами не было! И вот я спокойно прихожу на назначенную им рядовую «стрелку», а его мусора меня винтят! Это как назвать, если не западло? За такие приколы знаешь, что делают? Знаешь?

— Ты разрешил своим пацанам завалить дядьку Гриця, — вякнул Крысюк полуагрессивно-полувиновато.

— Кто это тебе сказал? — яростно выкрикнул Корвет.

— Тарас Леонтьевич…

— Пусть он не шиздит! Не отдавал я такого приказа! Ты понял?! Не отдавал! И Гришку, и моих ребят завалил кто-то залетный! Я даже грешил тут на одного человека! — Корвет бросил косой взгляд в сторону Белова. Однако Север оставался спокойным.

— Эксперты кажуть, шо дядьку Гриця вбылы твои, — упрямо повторил Павло, от волнения сбиваясь на ридну мову.

— Говори нормально, урод! — рявкнул Корвет.

— Та я ж нормально… — окончательно смешался Крысюк.

— Л-ладно!.. — Дейнекин чуть успокоился. — Что там блеют твои эксперты?

— На ножах, которыми был ранен и убит дядька Гриць, отпечатки пальцев Ворона, Гамена и Кыли, — заторопился Павло. — Дядька Гриць из последних сил снес их троих очередью. Они напали на него…

Крысюк излагал версию, принятую на вооружение Львивченко и доведенную им до сведения подчиненных. Надо сказать, Павло свято верил в такую версию. Корвет это почувствовал.

— Напали… — произнес он задумчиво. — Как же они могли напасть без моего приказа? Даже без разрешения? А впрочем… могли. Крыша у ребят поехала. Ну хорошо. А чего хотел добиться Тарас, пытаясь арестовать меня?

— Поговорить он хотел. Но так, чтобы иметь на руках козыри — тебя в камере… — пробурчал Крысюк.

— А вот это ты уже врешь, сука! — оскалился Корвет. — Свинья тупая, кого ты хочешь обмануть?! Быстро говори, что нужно было от меня Тарасу? Ну!

— Не знаю я… — промямлил Павло.

— Знаешь, гондон! Знаешь! Еще как знаешь! Только отвечать не хочешь! Но я тебе развяжу язык! Умник, Борзой! А ну, укладывайте мальчика на «ложе любви»! Да шов ему на портках распороть не забудьте!

Двое бандитов схватили Крысюка и уложили в гинекологическое кресло. Умник своим мощным кулаком пару раз врезал менту по физиономии, полуоглушив. После чего Крысюку освободили ноги и привязали их к соответствующим подставкам кресла. Распяленному Павло распороли брюки, оголив задницу.

— Итак, приступим! — провозгласил Корвет, взяв в руки паяльник и подключив его к электросети. — А пока прибор греется, пошевели своими тупыми мозгами, Крысючок. Сейчас я всуну тебе эту штуку сам знаешь куда, после чего ты по меньшей мере перестанешь быть мужчиной — у тебя сгорит простата. Не понимаешь? Так называется железа, благодаря которой хрен встает. Короче, твой хрен больше никогда не встанет. Хочешь ты этого?

— Не хочу… — выдавил из себя Павло. От страха его лицо покрылось мелкими бисеринками пота.

— А не хочешь — отвечай на мой вопрос. Чего рассчитывал добиться Тарас, арестовав меня?

Заметив, что Крысюк до одури боится паяльника, не сводит с него глаз и не может произнести ни слова, Корвет отложил прибор. Но из сети пока не выключил.

— Тарас Леонтьевич хотел прикончить тебя, — с трудом выговорил Павло. — Отомстить за дядьку Гриця. Все равно ты бомж и искать тебя никто не будет.

— Прикончить?! — Корвет скрипнул зубами. Он готов был разразиться вспышкой ярости, но сдержал себя. — А на хрена ему меня убивать?

— Чтобы поставить на твое место более сговорчивого человека…

— Зачем?!

— Сколько мы девочек для тебя отлавливаем? Десятки! Сколько из них попадают Газавату? Единицы, только самые отборные крали! А куда деваются остальные? Куда деваются те, которых Газават тебе возвращает? Никто из них не задерживается в городе. А где они? Ты их продаешь, Корвет! Продаешь залетным чеченам, а они толкают телок в публичные дома за границу! И ты имеешь с этого огромные деньги!

— Не такие уж огромные! — возразил Корвет. — Девок еще надо привести в товарный вид, откормить, проверить на венерические заболевания, вылечить, если нужно… Не так уж много бабок в итоге получается!

— Врешь, бабки большие, иначе ты не требовал бы все новых и новых девок! — убежденно сказал Крысюк. — И с этих бабок мы не имеем ни карбованца! А ведь товар наш! Мы могли бы напрямую ими торговать, если б не ты!

Глаза Крыскжа горели жадностью. Он излагал то, что Львивченко поведал в доверительной беседе только своим родственникам. То есть всем служащим железнодорожного отдела милиции, кроме Климова.

— Ага! — разозлился Корвет. — На готовенькое все мастера! Но этих чеченов еще надо было найти, договориться с ними, завоевать их доверие. И все это сделал я. Это мой бизнес! Мой, ясно вам?! Я его создал и хрен кому отдам!

— Ну так делись! — воскликнул Павло. — Телок-то мы ловим! А ты платишь нам только за каждую десятую — якобы другие Газавату не глянулись! Нечестно, Корвет! Отдавай нам хотя бы пятьдесят процентов от сделок с чеченами!

— А вот это видал?! — характерным жестом Данил ударил себя левой рукой по бицепсу правой, согнув ее в локте. — Повторяю: телки — мой бизнес, я его создал и делиться доходами ни с кем не собираюсь! А начнете возникать — я всех вас постреляю! У меня и людей больше, и стволов хватает, и поймать нас невозможно! Я всю поганую вашу бендеру вырежу до последнего вонючего парубка, ты понял?! Вы ничего со мной сделать не сможете!