Иван Молодой. "Власть полынная" - Борис Тумасов

Ел можайский князь, киселями запивал, а Даниил Александрович вина и мёда хмельного ему подливал, речи сладкие вёл.

За столом и сыновья московского князя все отцу поддакивали. Вспомнил Фёдор, зачем во Владимир путь держал, поплакался: у жены Аглаи все девки рождаются, а ему бы мальца. Вот и надумал поклониться митрополиту, пусть владыка помолится, чтоб Бог послал ему сына…

Речь как бы невзначай на смоленского князя перекинулась, и Даниил Александрович возьми да скажи:

- Ты, Фёдор, у смоленского князя все на побегушках… Кабы ты от Москвы княжил, разве услышал бы слово дерзкое? А случись смерть твоя, Аглае и дочерям твоим Москва обиду не причинит, кормление сытое даст, а коли сына заимеешь, то и княжить ему в Можайске…

С той поры можайский Фёдор и перекинулся к Москве. А вот Смоленск под Литвой и ляхами оказался. И воевода в Можайске московский, а в Смоленске польский…

В прошлый раз, когда Иван Молодой ехал в Новгород Великий, стороной Смоленск миновал. Довелось повидать его крепостные стены. Грозно высились они. Мрачные глазницы бойниц, островерхие стрельницы, глубокий ров впереди стен.

Казалось, неприступны они, но тогда великий князь Иван Молодой подумал: хоть с виду и неприступны эти стены, а когда-то придётся брать их московским полкам, ибо город этот испокон славянский, русский и в нём литовские и польские ратники не навсегда сели, а на время…

Скачет князь, скачут отроки дворянские. Леса подмосковные, местами дремучие. Ближе к проезжей дороге вековые сосны небо подпирают. Время на осень повернуло, уже кое-какие деревья золотом подёрнуло, а птицы в стаи сбиваются, к перелётам готовятся: утки и гуси тянутся к ближайшим озёрам, жир нагуливают, без него как вытянешь такой перелёт? Пока в жарких странах окажутся, сколько птиц погибнет в дороге…

Конь шёл рысью, и князь Иван вспомнил такой случай. Когда на Казань шли, он спросил отца, не лучше ли поляков и литовцев из Смоленска изгнать. На что Иван Третий ответил:

- У Смоленска мы спину обломаем, а нам предстоит Орде противостоять!

Слова отцовские вспомнил, когда увидел смоленские стены.

Подумал: «Ужели вся стотысячная орда на Москву навалится? Одни казанцы не опасны, им противостоим. Но что будет, коли двинется Ахмат? И уж, избави Бог, Гирей крымский с ним заодно встанет?»

Молодой князь Иван даже представить себе не может всю эту силу. Когда хан Гирей выходит из-за Перекопа, его орда, сметая всё на своём пути, врывается в Польшу и Литву и сеет ужас…

К счастью, Иван Третий живёт с крымцами в мире.

Молодому князю известно, что между крымскими татарами и живущими на Днепре каневскими и запорожскими казаками развёртываются в степях целые сражения. Но татар больше, и казаки не могут противостоять крымцам. Зато казаки совершают набеги в Крым.

В ту пору, когда Санька сопровождал боярина Романа в Крым с дарами, удалось избежать встречи с казаками. Иначе они пограбили бы московский поезд…

Уже к Москве подъезжал великий князь Иван, когда начал срываться дождь. Мелкие капли ударили в лицо. Иван поднял глаза. Тучи наползли с западного угла, затягивали небо. Старый оружный Тимофей называл этот угол гнилым.

«Быть дождю затяжному», - подумал князь.

Глава 17

Та ночь была тёмной и бессонной. Дождь как начался с вечера, так и не прекращался до утра. Он барабанил по крыше, по стекольцам дворца. Дождь был холодным, обещая в недалёком будущем снег и морозы.

Молодой князь Иван так хотел увидеть Глашу, но она с вечера уехала в деревню и вернётся на той неделе. А как он нуждался в ней в эту ночь, в утешениях её…

Мысли к нему приходили тревожные. Они бередили душу.

Как скоротечно время! Казалось бы, только вчера они с Санькой гоняли голубей, была жива мать, великая княгиня Мария.

И вот год за годом минуют, как ушла из жизни мать. Женился Санька, и Настёна у него пригожая. Скоро, поди, дети пойдут у Александра, сына Гаврилы. Верно, пора бы и ему, молодому князю Ивану, семьёй обзавестись, да ныне не до того. Отец, великий князь Иван Васильевич, собрался вступить в брак с греческой царевной Софьей.

Может, конечно, для Московской Руси и польза великая от такого брачного союза, как говорит владыка, митрополит Филипп, но какова жизнь у него, Ивана Молодого, будет? Не станет ли Софья козни творить?..

К утру забылся и сон увидел. Будто день ясный, солнечный и он, Иван, оказался в чьём-то доме. Хозяева его привечают, потчуют. Целую посуду жареного мяса на стол выставили, а хозяйка ещё пирог с ягодами несёт.

Однако это не хозяйка, это Олеся. Льнёт она к Ивану, шепчет: «Что же ты, княжич, позабыл меня?»

Иван хотел сказать ей, что помнит. Чуть отстранился, а глянул - не Олеся это, а Глаша…

На том и пробудился.

Открыл глаза, прислушался. Дождь вроде прекратился. Подумал: к чему бы сон такой?

Выйдя на Красное крыльцо, князь Иван Молодой увидел блестящую от дождя соборную площадь, пустующую паперть Благовещенского собора, редких прохожих.

Чуть ли не рысью протрусил чернец в рясе и клобуке, проковыляла старуха-нищенка - эта первая сядет с деревянной чашей на ступени собора, проехал безоружный гридень - только и того, что саблей опоясан.

Князь Иван спустился с крыльца, пересёк площадь и вошёл во дворец митрополита. Старый монах, исполняющий при Филиппе роль дворецкого, провёл князя в приёмную, промолвив:

- Владыка в церкви домовой, подожди, сыне. Сел Иван, пробежал глазами по полкам с книгами.

Не услышал шагов Филиппа, от голоса вздрогнул:

- Что привело тебя, сыне, в столь ранний час? Голос у митрополита тихий, ласковый. Сели.

- Отче, исповедуй меня, душа терзается. Червь гложет её.

Филипп изучающе посмотрел на молодого князя.

- Что за тревоги в тебе? - Потеребил нагрудный крест. - Какие вины чуешь за собой?

- Нет, отче, не чую вин. Зрю, грядут перемены в жизни моей, оттого и тревоги.

- Ты связал это с приходом во дворец царевны Софьи?

Иван кивнул.

- Успокой, сыне, душу свою. Ты великий князь Московский, и никакие перемены не коснутся тебя. А от брака этого, я сказываю, великая польза земле русской. Благо, что государь понял это.

Филипп поднялся. Встал и молодой великий князь.

- Пойми и ты, князь Иван.

Поцеловав владыке руку, Иван Молодой покинул дворец митрополита.

Но ни осенью, ни зимой посольство в Рим не выехало. Оно отправилось только весной, когда сошёл снег и почки на деревьях набухли и готовы были распуститься.

Как и в прошлый раз, Фрязин с Санькой ехали в колымаге, и налипшая на колеса грязь тормозила движение.

Со времени Орды на некоторых дорогах поставили почтовые ямы, и смотрители на них меняли уставших лошадей и давали приют путникам.

Пока посольство добиралось до Любека, месяц минул. В дороге не раз кузнецы коней перековывали, шины на ободья набивали.

Послам великого князя Московского в пути препятствий не чинили, грамота защищала. Ехали землями московскими, потом Великого княжества Литовского и Польского. От Дорогобужа через Мозырь, берегом Припяти до Турова. Саньке всё в диковинку: как все эти города оказались под властью Литвы и Польши?

В Любеке задержались, ждали корабль, который направлялся в Неаполь. Санька по городу бродил, жизнью иностранцев любовался. Чудно живут. Город торговый, в камень одетый, кирхи и трактиры, порт и причалы все из камня. Домики плющом зелёным увиты. И на улицах никакой грязи, булыжником улицы вымощены. Даже стоки для нечистот и те в камень взяты…

У причалов корабли торговые из разных стран, шхуны рыбацкие на волнах покачиваются. По утрам возвращаются рыбаки с уловом и тут же у причалов торг устраивают. Казалось, сюда весь Любек сходится. Саньке казалось, что любекские жители кроме рыбы ничего и не едят…

Когда московские послы устали ждать, в порт наконец пришёл корабль из Италии.

Пока грузы сносили на берег и корабельщики передыхали, ещё неделя минула.

Из Любека отплыли под парусами при попутном ветре. Весело вздрагивая, корабль взял курс на Неаполь.

Когда на корабль в Любеке всходили, Санька проклинал государеву затею с невестой. Эко придумал, царевну из Рима брать! А как по морю плыть?

А Фрязину морские качки опять нипочём. В ту первую поездку он исполнил поручение великого князя, и тот остался доволен. Невеста великому князю приглянулась. Хороша собой - брови соболиные, волосы пышные, осанка царская, и коли по парсуне судить, то всё в ней выдаёт царственную византийку.

Во второй раз Фрязин едет в Рим с поручением деликатным: ему надлежит представлять великого князя на обручении с невестой.