Оливер Кромвель - Бэри Ковард

Однако не сказано, что Кромвель остался безучастным к чувству оптимистического ожидания, которое было отражено в письмах, полученных им в то время от индепендентских собраний, распространившихся по всей стране, как, например, из Герифордшира, где, с одной стороны, его отождествляли со «средством для перевода нации от угнетения к свободе из рук испорченных людей и святым» и, с другой стороны, самих себя как тех, кто «живет, чтобы увидеть дни, которые страстно желали увидеть наши отцы, и собрать урожай их надежд»[181]. Эти настроения были похожи на те, которые в это время выразил Кромвель: он надеялся (согласно декларации армии от 22 апреля), что назначенное собрание принесет «плоды справедливой и праведной реформации, о которой так долго молились и которую так долго желали… для подкрепления всех тех сердец, которые задыхались от всего происходящего»[182]. Но самым драматичным и полным примером ожидания Кромвелем тысячелетнего царствования Христа является его удивительная пространная речь при открытии Бербонского парламента 4 июля 1653 года, которую он произнес со слезами (временами), скатывающимися по его щекам, и в восторженном стиле, возрождающем старые методы евангелического проповедника. Он сказал им, что они являлись наследниками божьего благословения. Следовательно, «власть переходит к вам по неизбежности, путями божьего провидения». Он продолжал: «Я признаю, что никогда не ожидал увидеть такого дня, как этот — возможно, также и вы, когда Иисус Христос должен быть признан, как сейчас, в этот день и в Его деяниях… Я говорю, вы собраны по высшему призыву. И мы должны осторожно говорить или думать, так как это может оказаться входной дверью к делам, обещанным нам Богом, которые были предсказаны, которые Он вложил в сердца Его людей, чтобы их ожидали и на них надеялись… Действительно, я думаю, что-то есть у двери, мы на пороге»[183].

Недавние исследования показали, что Бербонский парламент не был полной неудачей, как его часто изображают. Некоторые из его членов были непрактичными, мечтательными религиозными фанатиками, и их собрания проводились с практичной эффективностью; в отличие от «охвостья», они собирались шесть дней в неделю с восьми утра и принимали множество умеренных, деловых бесспорных решений по широкому кругу признанных проблем современного управления, церкви и права. Много времени они проводили, обсуждая способы рационализации системы государственных доходов, включая отмену ненавистных акцизных сборов, введенных Джоном Пимом в 1643 году как средство для победы в гражданской войне. Обсуждались предложения заменить церковные десятины как источник жалованья духовенству. Кроме того, они установили организацию, заменяющую церковные приходы, для регистрации рождаемости, браков и смертей и для утверждения завещаний. Гражданские браки, регистрируемые мировыми судьями, были легализованы. В дополнение ко всему этому обсуждались многие умеренные разумные меры правовой реформы, включая закон, относящийся к должникам, и способы придания закону вида, понятного для мирянина. Бербонский парламент принял законы в помощь кредиторам и бедным заключенным и для регулирования условий, в которых содержались идиоты и сумасшедшие. Собрание также продолжило дебаты, начатые парламентом «охвостья», по поводу заключения официального союза Англии и Шотландии.

Почему же тогда Кромвель так быстро разочаровался в Бербонском парламенте, что позже он оглядывался на этот эксперимент как на «историю моей собственной слабости и безрассудства?»[184]. Хотя это никоим образом не было главным делом, Кромвель пришел к коренному несогласию со многими членами Бербонского парламента, которые разделяли энтузиазм «охвостья» по поводу войны с голландцами, начатую в 1652 году как способ уничтожения главных торговых, соперников Англии. Другие, как, например, Харрисон и члены «Пятого монархиста», также видели в войне, несмотря на протестантизм голландцев, необходимый шаг по направлению к окончательному общемировому свержению католического Антихриста. Буря, которая погубила 2000 моряков из Голландии и разрушила много голландских судов 2 ноября 1652 года, рассматривалась некоторыми радикальными религиозными группами в Англии как знак того, что «те, кто так страстно желал мира с этой страной, способны увидеть ошибку в делах Господа, но он готов отдать эту землю в их руки, если они продолжат доброе дело искоренения вавилонской блудницы и идолопоклонства»[185]. Кромвель не согласился, и хотя точно неизвестно, когда он решил окончить войну, летом и осенью 1653 года он принимал более активное участие в переговорах с голландцами, чем это делали представителя Бербонского парламента и Совета. Никогда Кромвель не заходил так далеко, как некоторые из Совета, кто предложил форму союза между двумя протестантскими державами, но он выступал в пользу коалиции вслед за договором о прекращении войны. Его известная беседа с некоторыми руководителями голландской переговорной группы, с которыми он, очевидно, случайно встретился во время прогулки по парку Св. Джеймса 14 июля, отражает его желания, которые были далеки от шовинизма многих в Бербонском парламенте: «Интерес этого народа, а также наш собственный, — как, по утверждению голландских послов, сказал им Кромвель, — заключается в благополучии торговли и навигации… Мир достаточно широк для нас обоих»[186].

Однако существовали две еще более важные причины, из-за которых Кромвель встревожился деятельностью Бербонского парламента, чем разногласия по поводу Голландской войны. Хотя многие в Бербонском парламенте не были революционерами низкого происхождения, намеревающимися перевернуть мир, они, в большей части, были выходцами из мелкого дворянства, и это согласовывалось с недавнем изгнанием правительством республики многих известных представителей служилого дворянства из комиссий по делу мира и их замену теми, кто был выбран скорее за их поддержку режима, чем за их богатство и социальный статус. Удар от этого усилил тот факт, что в начале 50-х годов многие имущие дворяне были чрезвычайно испуганы близостью социальной революции, способной отнять их собственность и привилегии, поскольку она могла прийти на смену политической революции 1649 года. Этот страх был максимально использован владельцами популярных газет как средство увеличения тиража. О деятельности групп, таких как «Рэнтеры», которые проповедовали отмену страха перед грехом и поощряли людей в супружеских изменах и воровстве, например, полностью докладывалось (некоторые историки скажут, что это выдумано)[187] журналистами, изображавшими их гораздо привлекательнее и организованнее, чем они были в действительности, и, следовательно, увеличивали степень их угрозы установленному порядку. На таком фоне даже умеренные реформистские меры воспринимались дворянством с болезненной тревогой, ибо любая перемена предвещала им приход социальной революции. И когда меньшинство в Бербонском парламенте пыталось провести радикальные, далеко идущие меры, это только подтверждало консервативные опасения. Предложения группы из 12 или 13 членов «Пятого монархиста» казались особенно ужасающими. Они предполагали коренную реформу права и замену его мозаичной структурой, резко отходящей от английской правовой традиции. Некоторые проповедовали отмену суда лорда-канцлера, и кое-кто выступал за упразднение церковных десятин и права светского покровительства церковной жизни; в этом усматривались уже прямые посягательства на право частной собственности. Перед лицом консервативных опасений такие предложения разрушали планы Кромвеля на проведение в близком будущем выборов парламента, отвечавшего бы его видению религиозной реформации.