Очаровательная проказница - Лиз Карлайл

— В решениях моей матери сложно разобраться, — уклончиво ответил он. — Возможно, Робин сможет сказать вам больше. После того, как вы поженитесь.

— Думаю, она жалела меня. — Вздохнув, Зоэ откинулась на спинку скамьи.

Мерсер, казалось, справился с гневом, и теперь ей хотелось, чтобы ушла его надменность Зоэ чувствовала себя такой одинокой, что он, при всем его покровительственном высокомерии, лучше, чем никого.

Странную тишину нарушал лишь щебет птиц, да садовник, подравнивающий дорожку. Озорник прыгал у ног Мерсера. Наконец Зоэ снова заговорила.

— Когда мы с вами начали ссориться, Мерсер? — задумчиво спросила она. — Детьми мы этого никогда не делали.

— Да? — пробормотал он, отвернувшись.

— Да, — подтвердила она. — Но вы были всегда ужасно строгим и постоянно попрекали меня, будто я ваша младшая сестра.

Он медленно повернулся, лицо было непреклонным, темные волосы ерошил ветер.

— Много времени прошло, Зоэ, с тех пор, когда я так думал о вас.

— Разве? — заморгала она в замешательстве. Он резко поднялся, испугав собаку.

— Идемте, если хотите увидеть пруд, — сказал он, — или обед начнут без нас.

— Подождите, Мерсер! — вырвалось у нее. — Надеюсь…

Его золотистые глаза осторожно повернулись к ней.

— На что надеетесь, Зоэ? Зоэ прикусила нижнюю губу.

— Я надеюсь, что вы получаете шанс вырастить своего ребенка, — наконец сказала она, — если вы этого хотите.

— Если есть ребенок, — мрачно ответил он, — да! я этого хочу.

Зоэ натянуто улыбнулась и встала.

— Тогда, может быть, вы запомните кое-что?

— И что же это? — Он прищурился от солнца.

— Вы не должны компенсировать незаконность происхождения баловством и тем самым портить ребенка, как делал мой папа. — Мерсер хотел, было возразить, но она, потянувшись, положила пальцы на его губы. — Нет, не утверждайте, Мерсер, что не станете. У вас будет искушение… и когда оно нагрянет… просто вспомните обо мне. Я, как вы любите говорить, избалована, импульсивна и даже немного скандальна.

Мерсер какое-то время смотрел на нее, и она почти могла прочитать его мысли, но он не опроверг свое мнение и не попытался утешить ее глупой банальностью. И за честность она его уважала.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Я запомню ваш совет, Зоэ.

Мерсер шагнул на дорожку, и собаки тут же радостно запрыгали вокруг него. Зоэ наклонилась погладить Бонни.

— Иди сюда, Бон-бон! — приговаривала она, потрепав собаку за уши, чтобы разрядить напряжение. — Да, эта собака вам крайне предана.

Мерсер чуть улыбнулся.

— Она и вас любит, — признал он. — Озорник один из ее щенков. Он всех обожает. Но мы с Бонни редко разлучались за последние двенадцать лет, а то и больше.

Седая морда собаки была тому подтверждением. Двенадцать лет — весьма почтенный возраст для животного. И по глазам Мерсера было заметно, что он прекрасно это сознает. Зоэ всегда думала, что Мерсер из тех, кто любит своих собак больше, чем людей. И она его не винила.

Вместе они вернулись к лестнице, где она отказалась опереться на его руку.

— Так я могу спуститься к морю? — живо спросила Зоэ, когда они поднялись на следующую ухоженную лужайку.

Мерсер стоял ступенькой выше, руки сжаты за спиной, широкие плечи загораживают солнце, пристальный взгляд скользит по ее лицу.

— Можете, — наконец ответил он. — Если с вами буду я.

— Вы? — отозвалась она недоверчивым эхом. — Не Робин?

Что-то мелькнуло у него на лице и столь же стремительно исчезло. Гнев вернулся, подумала Зоэ.

— Робин может поступать, как ему нравится, — ответил Мерсер. — Но он не спускался со скал несколько лет, а тропинка опасна. Так что, боюсь, придется вам смириться и еще день провести в моем обществе.

— Мерсер, мы с Робином не идиоты, — вздохнула Зоэ.

— А я этого и не говорил! Но, тем не менее, вы пойдете со мной, — строго сказал он. — Или не пойдете вообще.

Но Зоэ едва слышала его и не понимала почему. Было что-то в его позе, в широком развороте плеч, в том, как он держал руки… будто больше не желая подать ей руки. Его лицо, слабо тронутое загаром, казалось внушительным и строгим.

О, Мерсер никогда не был так красив, как Робин. Его глаза слишком холодны, подбородок слишком резко очерчен. И все же у нее перехватило дыхание, запрыгал пульс. Его глаза… Строгий, твердый взгляд смягчился, и вдруг ей захотелось…

— Зоэ? — тихо окликнул он.

— О… да, простите! — Она резко подхватила юбки, но, торопясь, шагнула неловко. Наступив на подол нижних юбок, она нырнула вперед под треск рвущейся ткани.

— Зоэ!

Мерсер ловко поймал ее, одной рукой за талию, другой под локоть. Она затрепетала в его руках, в ответ он чуть приподнял ее и прижал к себе. Его аромат омывал ее: запах свежей накрахмаленной рубашки, табака и чего-то неведомого, мужского. На мгновение они так и замерли, ее руки уперлись ему в грудь, а нос едва доставал до того места, где из жилета показывался галстук.

Голова у Зоэ закружилась, но вовсе не оттого, что она оступилась. Вернув равновесие, она подняла глаза и хрипло втянула воздух. Какой-то долгий неописуемый миг твердые чувственные губы Мерсера парили над ее ртом, его веки тяжело опустились. Внутри у нее все перевернулось, Зоэ инстинктивно запрокинула голову.

И ничего не случилось.

— Зоэ… — хрипло произнес он.

— Д-да? — заморгала она. Мерсер опустил руки.

— Вы в порядке?

Жар хлынул ниже, ее сердце заколотилось в груди.

— Да, вполне. — Она оторвала руки от его груди и призвала на помощь все свое здравомыслие. — И я начинаю думать, Мерсер, что вы кое в чем правы, — добавила она, затаив дыхание. — Если человек не может благополучно пройти через сад, то нечего и думать о спуске со скал.

Но он не улыбнулся. Он молча смотрел на нее. И Зоэ вдруг охватило пугающее ощущение, что она только что пропустила… упустила что-то, меняющее жизнь. В какой-то миг показалось, что все, чего она когда-либо хотела, в пределах ее досягаемости.

И она по-дурацки прозевала это. Что-то большее, чем игранный донкихотский эпизод в саду с мужчиной, который был когда-то ее героем.

Нет, Мерсер слишком реален и слишком мужчина, чтобы быть предметом девичьих фантазии. Но болезненное чувство потери не покидало ее, и Зоэ заморгала, отгоняя слезы, чувствуя себя глупой девчонкой.

Именно тогда что-то в ней дрогнуло и разрушилось. Возможно, это отзвуки ее детских мечтаний, наконец, уступили дорогу холодной действительности. И единственное, за что осталось бороться, — это осколки дружбы.

— Мерсер, — тихо сказала Зоэ. — Почему вы так меня не одобряете? Когда вы престанете считать меня маленькой озорницей и нарушительницей спокойствия?