Атака седьмого авианосца - Питер Альбано

Придвинувшись к Бренту вплотную, она осторожно, чтобы не задеть ссаженные косточки пальцев, держала его за руку и маленьким кружевным платочком старалась унять струившуюся из разбитой губы кровь. Ей никогда еще не приходилось видеть такого взрыва ярости, и она понимала, что детонатором для него послужило оскорбление, брошенное ей. Как дрались эти двое! Словно первобытные люди — зубами, ногтями… били, терзали, рвали друг друга… Это был не джентльменский поединок, а дикая схватка на уничтожение. Несомненно, если бы не вмешался Йоситоми, Брент с наслаждением садиста прикончил бы араба…

А белокурый гигант-американец был одним из самых привлекательных мужчин, каких ей приходилось видеть в жизни, — да, наверно, и не ей одной. И под синим сукном флотской формы угадывалась великолепная атлетическая фигура, доведенная до совершенства бесконечными ежедневными тренировками. Она и сейчас чувствовала рядом каменную твердость впалого живота, рельефные мышцы рук и ног, выпуклые грудные мускулы. Над расстегнутым воротником рубашки возвышался объемистый столб могучей шеи, который венчала совсем юная голова с высоким, благородным лбом, безупречно правильным греческим носом и крутым квадратным подбородком. Синие глаза, казалось, метавшие молнии в противника, сейчас были полузакрыты.

«Какой загадочный, ни на кого не похожий парень, — думала Дэйл, — сначала — флотский интеллектуал, офицер-электронщик, дитя сверхсовременной цивилизации, а потом — сорвавшийся с цепи дикий зверь. Будь я помоложе… И сильно помоложе…» — Она придвинулась к нему ближе, прижалась бедром к его ноге.

Никакого отклика. Она почувствовала смутную досаду. Весь авианосец, за исключением разве что старого хрена Фудзиты, пожирал ее глазами, давая понять, что продаст душу дьяволу за то, чтобы залезть ей под юбку. Так было всегда: никто не мог устоять перед нею и первый шаг к сближению неизменно делали мужчины. А тут… Она провела кончиками пальцев по короткой светлой шерстке, курчавившейся на его запястье, почувствовала, как просыпается в ней желание, даря одновременно и блаженство, и томительное, зудящее беспокойство. Она отстранилась, подумав: «Нечего сказать, нашла время и место…» Человек рядом с нею только что одолел в схватке беспощадного врага, смертельно рисковал — и, между прочим, из-за нее! — и еще не отошел от горячки боя, давшегося ему нелегко: вон — весь в кровоподтеках, а она… Дэйл чуть отодвинулась, но в это мгновение его неподвижные пальцы ожили и стиснули ее руку.

— Ну как вы? — спросила она, снова приникая к его плечу.

Куросу тем временем уже выбрался с автострады в лихорадочно оживленный деловой центр Токио. Несмотря на то, что бензин был строго лимитирован и машин должно было стать меньше, улицы все равно были запружены бесчисленными автомобилями, за рулем которых сидели, казалось, сплошные лунатики, не замечающие ничего вокруг. Особенно отличались таксисты.

— Да ничего, — ответил Брент, не без усилия двигая челюстью. — Язык болит — прикусил. И скула немного. — Он чуть подался вперед, насколько позволял ремень безопасности. — И по ребрам тоже досталось. Здоров, м-мать… — Он вовремя задержал готовое сорваться ругательство. — Простите, Дэйл, я хотел сказать — здоровый малый. — Она засмеялась, радуясь, что он вышел из своего помрачения. — Я вам не задел тогда? Это у нас фамильная черта — себя не помним, ничего вокруг не видим, словно пелена какая-то перед глазами. Отец был такой же, даже еще похлеще: его за это прозвали «Порох». — В глазах у него вдруг появилась почти детская просьба понимания и одобрения, и Дэйл поняла, как он еще, в сущности, молод.

— Вам не в чем себя винить, Брент, у вас не было выбора.

Просияв, он кивнул и сказал, глядя на нее с восхищением:

— Но и вы тоже лихо сковырнули этого, с ножом! Я еще такого не видал. Здорово! Раз — и нету! Вас что — в ЦРУ научили каратэ?

— Нет, просто я долго прожила в нижнем Манхэттене. — Она послала ему самую ласковую, самую призывную из всего арсенала своих улыбок. — И усвоила закон джунглей: выживает сильнейший.

Брент рассмеялся, но сейчас же нахмурился:

— Они вам этого не забудут.

— Вы про это отребье?

— Да. Имейте в виду, Дэйл: это была не просто хулиганская выходка, а организованная, подготовленная, поставленная акция. Это «Японская Красная Армия».

— Вы уверены?

— Да. Так что скажите спасибо адмиралу, запретившему пускать вас на корабль. Держитесь от «Йонаги» подальше и почаще оглядывайтесь, куда бы ни шли. У них долгая память и длинные руки.

— Я через три дня улетаю.

— Куда?

— В Нью-Йорк. Новое назначение.

— Вот и хорошо. Я очень рад.

Но Дэйл вовсе не считала, что это хорошо, и предпочла бы, чтобы и Брент не радовался ее отъезду, чтобы он умолял ее остаться, чтобы мечтал увидеться с ней и чтобы между ними не было стольких лет разницы. Однако его лицо было неподвижно и непроницаемо, как у каменного Будды.

— Приехали, — сказал Куросу, притирая «Хонду» к бордюру у самого входа в сияющий огнями отель.

— «Стоянка запрещена», — Дэйл показала на знак.

— Кому запрещена, а кому и нет, — старшина вылез из машины и перекинул через плечо ремень винтовки.

Накаяма выбрался следом и стал у переднего крыла, зорко оглядываясь по сторонам. Куросу занял пост у дверей.

— Он что, и наверх с нами пойдет?

— Да. До самых дверей вашего номера.

— Приказ?

— Приказ.

— А отменить его вы не можете?

— Да кто же это может отменить приказ адмирала Фудзиты? — рассмеялся Брент.

Он задрал голову, разглядывая тридцатиэтажное здание отеля: он открылся еще в 1900 году, но теперь был перестроен и стал одним из самых современных в Токио — с плавательным бассейном на девятнадцатом этаже, многочисленными ресторанами и целой галереей магазинов.

— Недурно, — присвистнул он.

— ЦРУ постоянно снимает здесь несколько номеров, — пояснила Дэйл, через огромный холл увлекая лейтенанта и старшину к лифтам — подальше от десятков любопытных глаз, сейчас же уставившихся на необычное трио.

Рядовой Кензо Накаяма, уже успевший ввязаться в перепалку со швейцаром, остался у машины.

Апартаменты Дэйл Макинтайр, находившиеся на тридцатом этаже, произвели на Брента сильное впечатление — мягкие ковры, в которых нога утопала по щиколотку, огромный диван, шелковые и бархатные шторы и окна от пола до потолка, из которых открывалась панорама Большого Токио. Куросу с винтовкой наперевес вошел первым и тщательно обследовал кухню, гостиную, спальню, не оставив своим вниманием даже большой встроенный в стену шкаф и ванную комнату. Под смешки Дэйл и Брента он зашел и в уборную и спустил воду в унитазе, чтобы убедиться, что в сливном бачке не заложена бомба. Потом вышел в коридор, взял винтовку «к ноге» и застыл, провожая внимательным взглядом всех, кто проходил мимо.

Брент присел на диван, куда, сняв и повесив на стул свой жакет, рядом с ним опустилась и Дэйл. Атласная блузка туго облегала ее высокие округлые груди. Она стала осторожно обрабатывать его избитое лицо смоченной в горячей мыльной воде салфеткой.

— Хотите чего-нибудь выпить? — она стерла ему с подбородка последние сгустки запекшейся крови и подсела еще ближе, прижавшись грудью к его бицепсу.

— Скотч тут имеется?

— «Хейг энд Хейг», пятнадцатилетней выдержки.

— Вам бы за стойкой стоять, Дэйл. Пожалуйста, двойной, чистый, с одним кубиком льда.

— Ломтик лимона не желаете, сэр?

— Лимон — в виски?

— Почему бы и нет? Делает вкус более пикантным.

— В Японии лимоны очень дороги.

— Я знаю, — рассмеялась она, — в этом-то и есть вся пикантность.

— Ну что же, давайте. Забуду на один вечер о благоразумии.

Дэйл поднялась и направилась на кухню. Как ни был Брент измочален, как ни ныли у него после драки все» кости, он невольно залюбовался ее широким шагом и плавным повиливанием упругих ягодиц. У него захватило дух. В том, как качались ее бедра, ему почудилась совершенная, какая-то моцартовская гармония: они двигались в строгом соответствии с законами контрапункта. «Произведение искусства», — пробормотал он про себя, чувствуя, как учащенно забилось сердце и покалывающее иголочками тепло поползло вниз. Когда дверь закрылась, лишая его волшебного зрелища, он почти простонал.

Потом, ожидая ее возвращения, он встал и взглянул из окна на залитый огнями город. На юго-западе тянулась Гинза — токийская Пятая авеню — с ее большими универмагами и маленькими магазинчиками. На западе — императорский дворец, окруженный обширным садом, где били подсвеченные струи фонтанов. На юге — тесные однообразные улицы квартала Азубу, на севере и востоке возвышался в наглом свечении неоновой рекламы лес небоскребов Синдзюку, и фоном для всего этого служила гавань, где дрожали, мигали, вспыхивали и переливались мириады огней — светосигнальных фонарей и групповых рефлекторов — и лили ровный яркий свет янтарные ряды вакуумных противотуманных прожекторов. За спиной Брента послышались шаги, и он обернулся.