Ручей (СИ) - Пяткина Мари

— Давай к боям, смотри, какой я покладистый, — Шульга выпил и хлопнул в ладоши. — Приедут люди, привычные к таким вещам, так их и встретить по-другому придётся, понимаешь? Пусть не удивить, конечно, но организовать покрасочнее. Заставлю шлюх напитки разносить, оденем как дорогой экскорт, но нам не хватает антуража. Изюминки нашей богадельни.

Лана покачала головой.

— Антураж я придумать не смогу, хоть убей, максимум композиций цветочных собрать, но они, наверное, будут не в тему. От меня тебе что надо?

— Хозяин выходит на арену со своим зверем, — заявил Шульга, разглядывая Лану чёрными глазами.

— Ещё чего?! — возмутилась она. — Не собираюсь я в таком участвовать!

— Это как если бы делая уроки с малой в первом классе ты вдруг решила бы сделать аборт. Поздно. Ты уже участвуешь, мать, — философски заметил Шульга. — Кроме того, просто выйти ты не можешь.

— Вприсядочку надо? — съерничала она.

— Это было бы плагиатом, вприсядку выходит мужик один, Карантач, хозяин берящерка.

— Кого?!

— Потом покажу. Своего зверя тебе надо презентовать. Создать совместный яркий образ, нечто, что выделит тебя из толпы ебланов, накупивших ксенозверей. Что-то утончённое, как ты сама.

— Алексей! — Лана в прострации развела руками. — Я ничего не смогу придумать! Я не танцую, не пою. В универе в теннис играла. Взять ракетку с мячиком? Это попросту глупо.

Дверь без стука открылась, в щель просунулась голова поварихи. Сперва осторожно, будто тётка Лиза ожидала увидеть иную картину и сразу скрыться в этом случае, затем — понаглее, потому что картина ей открылась самая обычная — хозяин с гостьей мирно выпивали, сидя на стульчиках по соседству.

— Эй, красавица, — сказала она. — Забери с пищеблока своё чудовище, оно там бродит и трещит, Валентину на стол загнало.

— А вот это идея! — сказал Шульга. — Антураж мрачной сказки. Блядей нарядим в говорящую посуду, одна будет бутылкой, вторая — стаканом.

Лана схватилась за голову.

Глава 30. Матриарх

ёВсё прошло благополучно, иначе и не могло. Пока Дочь вылизывалась и съедала послед, она обнюхала и осмотрела детёнышей, переворачивая каждого носом. Младшая Внучка была слабовата.

— Мы должны отдать её лесу? — спросила Дочь, отводя глаза.

— Я говорила, что ты станешь нетерпеливой Матерью, — ответила с улыбкой. — Хорошо корми её и хорошо прячь, со временем она станет такой же прекрасной, как и ты.

Дочь польщённо ткнулась носом ей в шею и легла, подставляя первому своему помёту брюхо с набрякшими сосками. Чуя запах молока, самцы, более крупные, оттерли самок, но Матриарх подтолкнула слабую к соску, та приникла ртом и вскоре все восемь её внуков жадно сосали.

— Я не знала, что это так приятно, — смущённо сказала дочь. — То, как они сосут. Во мне будто цветок расцветает.

— Ты почувствуешь, что в тебе восходит Дневной Глаз, когда увидишь, как твои дети идут в бой, — сказала Матриарх и не смогла удержаться от колкости: — если будешь достаточно терпеливой.

Она вылезла из логова, уселась на камне и замерла, растопырив отростки, серая, как сам камень. Матриарх грелась в лучах, оглядывая своё маленькое царство. Вокруг логова в ветвях, камнях и у колоды сидело трое стражей — смотрели и слушали, не идёт ли враг. Намедни в поисках добычи на логово набрёл молодой патр, но стражи увидели его первыми и приняли бой, отвлекли и задержали до прихода остальных. Трое получили глубокие рваные раны, пока семья одержала верх, но она могла гордиться собой — за всё это время потеряла одного единственного воина, и то не в бою, а по случайности, в грозу, когда рухнуло дерево. Матриарх была осмотрительной, того же требовала от всех.

На прошлый круглый Глаз из болотной семьи пришла чужачка в течке, оглядела сыновей, но всех отвергла:

— Молоды, — сказала. — Мало шрамов.

— Останься с нами до большой охоты и ты поймёшь, почему, — с улыбкой ответила Матриарх.

Из любознательности та осталась. Две ночи спустя Матриарх показала, как слаженно дерутся её сыновья и Дочери, как они ловки, быстры и осторожны, как чувствуют друг друга в слиянии и как прекрасен их гейм. Семья без потерь и раненых взяла старого монта, пищи хватило на много дней всем от мала до велика.

Самка осталась с ними ещё на две ночи и выбрала рыжеватого длиннохвостого Редхи. Семья с интересом смотрела, как они играют и раз за разом спариваются, молодёжь волновалась и цокала, отвергнутые сыновья уныло наблюдали игру да облизывались, набираясь чужого опыта.

— Ты унесёшь в себе мою здоровую кровь, — сказала она чужачке на прощанье. — Мы не болеем от слюнявых зверей и не боимся отравы двуногих.

— Да будет по словам твоим, Мать Матерей, — та поджала хвост в знак почтения и ткнулась лбом, прежде чем исчезнуть в траве.

У входа сидела Дочь из первых детей, пока ещё праздная, рядом с нею играли подростки последнего помёта Матриарха — она лишь недавно перестала кормить их молоком. Один изображал медленного болотного тоура, остальные делали засаду, чтоб наброситься пока ещё хаотичным скопом. Старшая их Сестра что-то снисходительно поясняла. «Рано ещё брать на охоту, — думала Матриарх, — пусть Ночной Глаз прищурится, тогда найду им слабую добычу…»

Сын подошёл бесшумно, как умел ходить лишь он. Матриарх услышала его, только когда он вспрыгнул на камень рядом.

— Ласкою твоею, Мать, — ткнулся лбом.

Она поспешно осмотрела и обнюхала его — Йела не было четыре дня. Цел, здоров, энергичен.

— Что ты видел, сын мой? — сказала она. — Что ты узнал?

— Двуногие ушли из Мёртвого Леса, — ответил Йел. — Забрали ревущих зверей, осталось пустое логово да мёртвое болото, в котором они рылись.

— Ащщ! — Матриарх с недовольством ощерилась.

Месть, которую она вынашивала, будто плод, откладывалась.

— Я повстречал других двуногих в лесу. Они ходили, словно искали добычу. Все самцы, воины с палками, в твёрдых шкурах огненного цвета.

— Ты был осторожен?

— Они не видели меня и не слышали, я их пас, как бык своих самок. Не нападал, помня твои мудрые слова, лишь смотрел. У этих, ярких, закрыто всё, даже морда. Они открывают её когда едят и пьют вонючую воду. На них напала сулица, но двуногий ударил её трескучкой и та свалилась без сил, а они пошли дальше, не стали брать. Я убил её и съел печень.

— Быть может, ищут нас, — подумав, сказала она. — Ты замёл следы?

— Замёл, сделал круг и бежал целый день в другую сторону. Я нашёл там ещё одно логово двуногих.

— Где? — быстро спросила Матриарх.

— У озёрной затоки, в чаще леса за широкой тропой. День пути от Мёртвого Леса. Те много охотятся, видно, большая семья. Часть добычи просто бросают, как слюнявые патры, которые убивают из злобы, а не ради защиты и пищи.

— Ащщ!!!

«Они расползаются, как зараза, — подумала она. — Сколько не выбьешь двуногих — те приползут ещё и станут мстить. Они сами — болезнь леса, как жуки, что убивают деревья на полдня бега…»

— Трупы жрут сулицы и шаурги. Я не ел. Только смотрел кругом и нюхал. И вот, что странно…

— Говори.

— С ними в логове живёт муст, самец, крепко пахнет. Я видел его метки.

— С двуногими? Чушь, — не поверила Матриарх.

— Клянусь Ночным Глазом, чтоб мне на охоте опозориться, если я ошибся, — с обидой ответил сын. — Там было много новых запахов и меток, но другого муста я узнать способен.

— Я подумаю над этим позже, — сказала она. — Ты прекрасно справился. Отдыхай, Сёстры вылижут тебя.

Глава 31. Лана

***

Шлюх звали Саломэ и Катерина, одна была местной, другая приезжей, обе — девчонки неплохие, ещё не старые, только неприкаянные.

Симпатичная чернявая Саломэ, в прошлом — парикмахер, по собственным уверениям жила в колыбе превосходно и уходить никуда не собиралась. На хмурый она присела, прожигая жизнь с богатым любовником в столице. Осознав размер неприятности, переехала подальше от искушений, в провинцию, к дальней родне, лечиться. Новый любовник с герычем, пониже классом, нашёлся и там, спрыгнуть не получилось. Вообще расставаться с мужчинами оказалось куда проще, чем с пагубной и дорогой привычкой. Заработать в парикмахерской на жизненно важную дозу Саломэ не могла — какие уж тут клиентки? Она, взъерошенная, либо бегала на кумарах в поисках денег, либо пускала слюни, раскумарившись. И Саломэ сделала самое простое, что пришло в голову: поселилась в наркотически щедрой музыкальной тусовке, за дозу подпуская к телу всех желающих. В юности она была красоткой, да и сейчас сохранила приятную физиологию, а музыканты лабали по клубам, потому хмурый всегда находился.