Стая - Владимир Сухарев

Одинцов поднялся, давая понять, что встреча окончена. Получив согласие Дадона, Одинцов снова принял начальственный вид, подчёркивая своё превосходство перед бандитом. Когда Дадон машинально протянул руку, чтобы попрощаться, Иван Андреевич её не заметил. Рука так и осталась висеть в воздухе.

— Ещё чего выдумал, — подумал Одинцов про себя, — нет, ты мне не ровня.

Убрав руку, Дадон вышел из кабинета. Забравшись в машину, Сергей Иванович велел везти его домой, а сам залпом опорожнил полбутылки водки. Алкоголь всегда хранился на заднем сиденье «Мерседеса», так как часто был просто необходим, как сейчас.

— Ну, дела, — подумал Дадон, — значит, следак стрелка знает. Их что-то связывает. И эта связь является опасной для мента. Он решил стрелка угробить, но мараться не хочет. Но Лык — то тут причём? Зачем его замочили?

Никак до смотрящего за городом не доходило, что есть еще и официальная деятельность старшего следователя следственного отдела, а также уголовного розыска, полиции и так далее. Есть уголовное дело по убийству Седова младшего. Но в голове Сергея Ивановича так тесно переплелись, а главное запутались, все линии многогранной деятельности правоохранительных органов, что он про официальную часть просто забыл. Вернее не вспомнил, настолько она была несущественной, что ею можно было и пренебречь.

От тяжелых умственных упражнений Сергей Иванович почувствовал себя совершенно разбитым. Он приехал к себе домой, выпил еще водки, завалился на диван и уснул тревожным сном, отложив продолжение размышлений на вечер.

ГЛАВА 28

Кривцов лежал в кровати с открытыми глазами. Спать совсем не хотелось. Рядом, слегка укрытая одеялом, спала Ольга. Её маленький носик уткнулся ему в плечо и при каждом вздохе посапывал. Ольгина ладошка лежала у него на груди и даже во сне она продолжала его поглаживать.

— У меня никогда такого не было, — подумал Кривцов, — я даже не знал, что такое возможно. Прожил почти пол жизни и не знал. А мог бы и никогда не узнать.

Он погладил Ольгину ладошку, осторожно поднёс её к свом губам и поцеловал. Потом поднялся с постели и вышел из комнаты на кухню. На кухне Кривцов налил себе коньяка, закурил сигарету и присел на табурет. Он вспомнил свои предыдущие романы, из которых самый продолжительный занял около месяца. Ни в какое сравнение все эти его предыдущие пассии не шли с женщиной, которая сейчас спит в его постели.

— Почему? — спрашивал себя Кривцов, — почему она другая? Внешне Ольга уступала очень многим из его бывших, красавицей она явно не была. Худенькая, с обычным телосложением, в толпе на неё он бы и внимания не обратил. Тогда почему же сегодня было так хорошо, как ни с кем?

Кривцов пил коньяк, размышляя над этой извечной проблемой: почему с ней не так, как со всеми.

— Причина не во внешности, — подумал Кривцов, — просто в ней что-то есть. Есть то, что притягивает мужчину. Этому даже есть научный термин, только я его не помню. Она мне помогла в аэропорте, я ей помог с жильём. Смешно, но мужчина и женщина начали свои отношения не с постели, а с взаимного участия в судьбе друг друга. У меня это первый раз. Обычно сначала в постель, а потом разговоры о глубоких внутренних переживаниях. Через несколько встреч выяснялось, что секс надоел, а ничего больше меня и мою спутницу не связывает. Поэтому, получив своё, стороны легко расстаются, даже и телефонами не обменявшись.

Кривцов грешным делом считал, что такие отношения с женщинами являются его инициативой. При его работе стабильные отношения только во вред, будешь считать себя уязвимым. Он думал, что стоило ему только захотеть, повести себя с новой подружкой иначе, и она непременно захочет остаться с ним навсегда. Но этого ему как раз и не нужно. Наверное, все женщины, с которыми он встречался, чувствовали, что никаких перспектив их отношения с ним не имеют, поэтому и не проявляли в постели никаких способностей. А зачем? Всё равно, ни о каких чувствах речи идти не может.

— А, Ольга на перспективу надеется. Поэтому сегодня и выложилась вся без остатка. Глупая, она думает, что у нас всё может получиться. Знала бы она, с кем связалась. Опять ей не повезло. Она даже имени моего настоящего не знает. А ты, Павлик Терентьев, как всегда, в своём репертуаре. Перестал делать дырки в черепушках, теперь вот сердца разбиваешь. Она же в тебя влюбилась, это видно. И ты ей сегодня шептал на ушко про любовь. Она и размякла совсем. Какая у тебя, Павлик, у которого руки по локти в крови, может быть любовь? Стоп. Но я же чувствую, что если и не полюбил её, то уж очень этого хочу. Может позвать её с собой? А то, ведь останется она в этой квартире, появится риэлтер, будет скандал. Да и след останется. Если ей расскажут, с кем она спала и кого полюбила, то, думаю, ей этих впечатлений на всю оставшуюся жизнь хватит.

Кривцов налил ещё коньяка и подошёл к окну. За окном шёл снег. Редкие машины пробивали себе путь по нечищеной дороге. Прохожих вообще не было. В домах напротив не было ни одного освещенного окна.

— Надо поспать, — подумал Кривцов, — Моня может позвонить в любую минуту, а надо еще решить, на чём добираться до Москвы.

Кривцов решил улетать именно из Москвы. Там легче затеряться, и билет купить гораздо легче. Просто потому, что из Шереметьева самолёты за границу вылетают через каждые пять минут. В здешнем аэропорте международные рейсы наперечёт, и билетов на них обычно не бывает. А билет Кривцов сможет купить только, когда Моня изготовит паспорт.

Кривцов подумал, что в Москву безопаснее всего добраться на машине. Он посмотрел под окно, где стояла, слегка запорошенная снегом «девятка».

— Машина, конечно, не новая, но до Москвы дотянет. Погони за мной не предвидится, поэтому спешить некуда. Да и бросить её не жалко, оформлена она на Кривцова, которому осталось совсем немного. Машину, конечно, найдут, но пока разберутся что и как, я уже буду далеко. Почему я? Может, всё — таки, мы? Это вполне может быть, надо только придумать какую-нибудь вескую причину отъезда.

Кривцов ещё отхлебнул коньяка и пошёл спать. Он осторожно, чтобы не потревожить спящую Ольгу, залез под одеяло, прислонился к её тёплой, приятно пахнущей коже и закрыл глаза.

Олег проснулся, когда солнце было уже высоко. Из кухни вкусно пахло блинами. Он потянулся всем телом, посмотрел на солнечных зайчиков, весело прыгавших по голым стенам комнаты.

— Ну, ты и спать, — весело сказала Ольга, заглянув в комнату. На ней была одета его голубенькая рубаха.

Кривцов с удовольствием посмотрел на ее свеженькое личико, чуть вздернутый носик, голубенькие глазки и непокорный локон волос, который девушка поминутно пыталась сбросить с лица резким движением своей аккуратненькой головки. И вся она была такая стройненькая, воздушная, словно куколка. Кривцов зажмурился от такой прелестной картинки и притянул девушку к себе:

— А из тебя получилась бы хорошая жена, — шутливо проговорил он, зарывшись в ее волосах, — и встаешь рано, и блины готовить умеешь, и в других более приподнятых вопросах разбираешься, если, конечно, еще немного подучить, то будет совсем неплохо.

Он положил девушку на спину и, расстегнув рубашку, поцеловал оба, набухших уже от его ласк, соска.

— Отпусти, — со смехом запротестовала Ольга, — блин подгорит.

Кривцов с трудом заставил себя оторваться от ее груди:

— Отпускаю. Все верно, любовь любовью, но есть вещи святые и еда, безусловно, к ним относится.

Девушка убежала на кухню, а Кривцов закрыл глаза и подумал:

— Как всё- таки хороша жизнь. Есть женщина, которая тебе по утрам готовит блины. Ты её хочешь, хочешь всегда. Ты хочешь о ней заботиться, оберегать от случайностей. Может быть, это и есть счастье?

Кривцов поднялся из постели и пошёл в ванную умываться. Потом они с Ольгой сидели на кухне и ели блины со сгущенным молоком.

— Оль, а у тебя не возникало мыслей, чтобы остаться там навсегда? — спросил неожиданно Кривцов, прерывая Ольгин рассказ о её экскурсии в Париж.

— Где остаться? — спросила Ольга, — в Париже?

— Почему обязательно в Париже? Просто там, за бугром?

— Я и не думала об этом. А зачем?

— Как зачем? Ты же сама говорила, что там совсем другая жизнь. Мы отстали от них практически навсегда. На нашем веку мы их точно не догоним, даже не приблизимся. Даже если позовём на помощь китайцев.

— Ты серьёзно? Я не могу понять, зачем тебе это?

— Просто хочется знать твоё мнение. А может быть, у тебя и мечта такая была?

— Нет, не было у меня такой мечты. Зачем мечтать о том, что просто невозможно. У меня здесь тётка старенькая была, потом — работа. И, в конце концов, здесь я родилась. Родина, хоть и убогая, но уж какая есть. А там…

— Ну, тётки у тебя уже нет. Работа у тебя и там найдётся. С языком, тем более, у тебя тоже проблем никаких.

— А гражданство? А право на работу? Я видела там бывших наших, у которых нет гражданства. Инженеры и врачи посуду моют в ресторанах. Без гражданства нет права на работу по специальности, если ты не гений, конечно. А, согласись, жить за границей гувернанткой или инженером не одно и то же.