Морана (СИ) - Кулаков Алексей Иванович

— Благодарю.

Приняв пахнущую свежей краской прессу и горку липкой медной мелочи на сдачу с бумажного рубля, он распихал все по карманам, подхватил багаж и неторопливо потопал в тихий зеленый скверик по-соседству с ларьком. Пока шел, едва не выронил из руки в дорожную пыль фуражку: чертыхнувшись и с облегчением плюхнувшись на лавку, он только после этого обнаружил по соседству с собой очень юную блондиночку… Юную, но уже редкостно красивую, что только подчеркивал подогнанный по ее фигурке летний костюмчик-«морозовка», который постепенно вытеснял у советской молодежи откровенно-военные юнгштурмовки: а когда она подняла голову, реагируя на его шумное появление, мужчина на какое-то мгновение просто утонул в бездонных озерах ее дивно-ярких фиолетовых глаз.

— Кхм-кхе. Не помешаю?

— Нет, что вы…

Звуки ее мелодичного нежного голоска порождали желание слушать его бесконечно — и неважно, что там говорила его хозяйка. Стоп. Говорила⁈

— А?

— У вас замочки на чемодане расстегнулись.

— Да? Ох ты ж ёпт!

Брякнув старого-верного напарника по всем командировкам на лавку, военинженер откинул крышку и пробежался внимательным взором по содержимому чемодана. Вещи что, их и новые купить можно: а вот за утерю служебного «Справочника» и нового издания «Минно-взрывного дела» можно было сходу отправиться в новую командировку куда-нибудь на очень крайний Север, и не меньше чем на пару-тройку лет. Быстро наведя порядок и переложив по-новому часть вещей, мужчина закрыл замочки багажа, огляделся, и тут же неподдельно расстроился: как оказалось, прекрасная юная незнакомка тихо ушла — а ему так хотелось услышать еще раз ее дивный нежный голос! Повертев в руках газету, он досадливо сплюнул, запихнул «Известия» в карман и встал: почитать прессу можно будет и в вагоне, а вот когда еще ему доведется попить свежего минского пивка?

Меж тем, сладкоголосая сирена как раз зашла в подъехавший к остановке полупустой трамвай, оплатила проезд и уселась на одно из свободных сидений, настроившись на недолгую поездку. Пока раскаленный солнцем вагон неторопливо постукивал колесами по стыкам рельс, она с непонятным интересом разглядывала проплывающих за окнами минчан. Мужчин в рубашках и своеобразных широких штанах-«трубах»: порою настолько коротких, что виднелись лодыжки с носками — и поэтому казалось, что нынешние хозяева просто донашивают за кем-то чужую вещь. Женщин в разноцветных ситцевых и сатиновых платьях — причем горожанок от деревенских иногда отличало только отсутствие косынки на голове… Милиционера-регулировщика на пересечении улиц, ловко машущего полосатым жезлом; редкие легковые автомобили, выделявшиеся среди разнообразных грузовиков и конноупряжных повозок. В основном это были разнообразные пролетки, но довольно часто попадались и большегрузные рыдваны на колесах-гусматиках — а временами трамвай обгоняли мотоциклы, водители которых игнорировали шлемы, но поголовно пользовалась очками довольно смешного вида. Словно консервные банки из стекла…

— Комаровская развилка: следующая остановка Парк Челюскинцев! Конечная!..

Выйдя под слепящее сияние июльского солнца, Александра поправила лямки сумки, сейчас притворяющейся рюкзачком, и без особой спешки направилась вглубь не самого благополучного минского предместья. До революции здесь сначала была деревня, растущая в сторону близкого города: затем отстроили десяток придорожных трактиров, где по вечерам «гудела» разная непритязательная публика вроде мелких торговцев и пролетариев-люмпенов, у которых «душа горела» всегда, а вот в кармане только вошь на аркане. Еще дальше стоял пяток окраинных кабаков, где лихие люди гуляли ночи напролет, на честно награбленное и уворованное… Долгое время ветра перемен, гуляющие по стране, обходили Комаровку стороной: ее почти не затронули лихие годы становления советской власти, разве что все питейные закрыли и частью снесли — и только с десяток лет назад у минского горкома дошли руки до проблемной окраины. Первым делом начали осушать болото, устроив тем самым геноцид местному поголовью комаров; затем разбили парк Челюскинцев и начали облагораживать и озеленять его окрестности, ведя планомерное наступление на одноэтажную деревянную застройку района. Даже наметили строительство целого района многоквартирных жилых домов и начали возводить Институт физкультуры БССР — но в тридцать восьмом году обком приказал временно перебросить строителей на другие объекты, потом почти весь цемент с арматурой и прочие девицитные стройматериалы Москва начала направлять на уральские и сибирские стройки… Так что к сороковому году только институт и смогли достроить, попутно более-менее благоустроив окраины Комаровки: но Александра без тени сомнений шагала именно вглубь «дикого» самостроя — мимо потемневших от времени бревенчатых домов и высоких заборов, с интересом разглядывая местных жителей и занятные сценки из их повседневной жизни. Иногда ей попадалась комаровская шпана и местные «деловые», которых можно было опознать издали по их характерному стилю одежды: широкие штаны, заправленные в сапоги, в голенищах которых так удобно носить-хранить ножи; объемистые пиджаки на размер-два больше необходимого, надетые на поношенную майку-алкоголичку, или вообще «без ничего» — ну и какая-нибудь кепчонка на голове.

«У каждого второго папиросы в зубах и своеобразная походка. М-да, человеческий зоопарк как он есть…»

Время от времени останавливаясь и словно прислушиваясь к чему-то, беляночка все увереннее сворачивала с улочки на улочку, предупредительно огибая не замечающих ее местных обитателей. Пару раз ей вообще пришлось обходить по соседним переулкам небольшую отару овец во главе со старым козлом; а потом протискиваться мимо дюжины коз, почему-то гуляющих отдельно от своего бородатого «предводителя». Наконец Саша начала замедлять шаги, издали осматривая очередное подворье с довольно основательной оградой: покружив вокруг и насчитав четыре разных подхода и неочевидный пятый (причем им явно регулярно пользовались), девица-красавица наконец пододобралась вплотную к калитке в глухом двухметровом заборе. Через минуту из-за него неуверенно заворчал пес, начав позвякивать цепью своей привязи; просунув влажную носопырку в щель между сучковатыми досками, он шумно принюхался к гостье и удивленно-радостно зафыркал. Закончив осматриваться, пришелица с короткого разбега перемахнула забор, почти бесшумно приземлившись за спиной крупного лохматого кобеля: тот правда от неожиданности поначалу опасливо отскочил и оскалился, но почти сразу же спрятал желтоватые клыки и начал бешено вилять хвостом. Умильно повизгивая, четвероногий страж всеми силами выказывал неподдельную радость: осторожно обнюхал и верноподданически лизнул узкую девичью ладошку, затем осторожно подставил под нее свою лобастую голову — и уже через минуту смешно оттянул брыли, млея от уверенных поглаживаний и почесываний.

— Ну все, подлиза, хватит пока с тебя.

Поднявшись на низенькое крылечко добротного дома на кирпичном основании, гостья легонько потянула потертую ручку — и беззвучно хмыкнула, когда толстая створка едва заметно подалась. Скользнула внутрь, и мягко ступая по грязноватым плахам пола, подошла к перегородке из тонких тесаных бревнышек — где замерла в недвижимости, чуть прикрыв глаза. Минут через пять вздохнула, словно закончила выполнять не самую приятную работу, и скинула с плеч рюкзачок: порывшись, достала и натянула тонкие полотняные перчатки — не ради конспирации, а из банальных соображений гигиены. Толкнув внутреннюю дверь, спокойно зашла, невольно поморщившись от витающей в воздухе какой-то кислятины и густого аромата жареного мяса. Вернее, уже пережаренного: погасив огонек примуса и сдвинув яростно шкворчащую сковороду на посыпанный хлебными крошками стол буфета, Александра уделила внимание собравшейся за столом компании. Грузный и начавший понемногу заплывать дурным салом здоровяк лет тридцати, которого внезапный сон сморил прямо за обеденным столом — сочно похрапывая, он придавил щекой недавно выскобленную столешню, и судя по всему, видел что-то очень приятное. Напротив него прямо на лавке прикорнул жилистый уголовник похожего возраста: с десятком характерных белесых полосок-шрамов от ножа и обильными нательными росписями — среди которых выделялась довольно талантливая картинка писаря, склонившегося в работе над своей конторкой. Возле буфета обмяк на стуле третий мужичок вида откровенно затрапезного — зато с навыками готовки, о чем свидетельствовали порезанные кольца лука и пласты свежего мяса, а так же кухонный нож, валяющийся на полу возле его ослабевшей руки.