Разные годы - Оскар Курганов

Величко ответил:

— Ничего, ничего… Ложитесь ко мне на руки…

Киржнер опустился на землю, сказал: «Машину, машину…»

Величко уже смотрел — нет ли поблизости санитаров, но потом решил нести его на руках. Киржнер взглянул на молодого связиста и тихо сказал: «Я умираю, карты у меня».

Но уже бежали артиллеристы, они понесли Киржнера к орудиям. По очереди подходили к своему легендарному наблюдателю, прикладывали ухо к его сердцу: Киржнер был мертв. Артиллеристы молчали, им не хотелось верить, что этот отважный, не знавший страха человек не сможет указать им точный ориентир для поражения врага. Киржнер был очень дорог им всем, его любили и за знания, и за артиллерийский талант, и за смелость, и душевность.

Его положили на шинели. Теперь нужно было сообщить командиру — капитану Михаилу Лушникову. Никто не решался идти. Это слишком горькая весть. Как воспримет ее командир?

Лушников пришел и сразу остановился. Так простоял в каком-то оцепенении, пока его не позвали артиллеристы. «Надо хоронить», — сказал он. Лушников разгладил измятую карту, найденную у Киржнера, подсчитал огневые точки противника.

— Мы похороним его как настоящего артиллериста и отважного советского воина… С салютом… как подобает.

Потом он собрал командиров орудий и батарей, каждому дал все расчеты, начатые еще Киржнером. Он лежал тут же, за блиндажом, но все еще продолжал действовать, уничтожать вражеские гнезда, его наблюдения переводились уже на язык огня. Даже мертвый Киржнер нес поражение врагу.

На рассвете артиллеристы хоронили младшего лейтенанта Семена Киржнера. Встав у открытой могилы, Лушников сказал, что за все придется фашистам расплачиваться… Но за кровь Киржнера они должны заплатить сейчас же, сию минуту, сторицей…

— В память нашего друга, — сказал командир, — все орудия дают троекратный орудийный салют. Но это должен быть боевой салют, ни один снаряд не будет выпущен впустую. Вот сам Киржнер дает нам команду… Этим салютом мы должны уничтожить все минометы и артиллерийские точки, нанесенные на карте. Понятно?

Его голос дрогнул, и все ответили: «Ясно!» Потом молча зарыли могилу. Лушников сказал: «Пора!» Люди встали у орудий. Теперь артиллеристы напрягали все свое умение, все свои знания и опыт, чтобы снаряды попали в цель. Это были пристрелянные ориентиры и цели. Киржнер аккуратно прокорректировал их. Раздался троекратный оглушительный залп со всех орудий по вражеским батареям, минометам, окопам. И новый наблюдатель уже доносил о взорванных блиндажах, об уничтоженных орудиях, о фашистах, взлетевших в воздух.

Но капитан Лушников не успокаивался. Он кричал: «Огонь, огонь!» Салют превратился в канонаду. Гитлеровцы бежали, а «салют» Киржнера не стихал. Вражеские окопы, орудия, машины, люди уже смешались с землей, а артиллеристы посылали снаряд за снарядом, нащупывая новые цели, перенесли огонь к пригоркам, дорогам, били по резервам.

«Это важный тактический пункт», — говорит Гаген. Враги его заняли после упорных боев и укрепили. Высокая гора, окруженная холмиками, удобными лощинами, перелесками. Возвышаясь над равнинами, которые кажутся бескрайними, она приобретает большое значение. С вершины горы можно наблюдать за дорогами, полями, селами, вражескими коммуникациями, а главное — за переправами на Днепре. Перед человеком, притаившимся где-нибудь в окопе на этой господствующей высоте, открывается широкий мир, отодвигается горизонт, возникают «узлы сопротивления» с замаскированными блиндажами, минометами и пулеметами. Артиллерия, поднятая наверх, может держать под обстрелом, под постоянным огнем и тракты, и проселки, и леса. Дивизии Гагена был дан поэтому приказ атаковать «высоту вблизи реки Днепр», сбросить оттуда фашистов, укрепиться и оборонять ее, не отдавать, держать любыми силами.

В дивизии начали готовиться к атаке. Операция требовала стремительности, напора, решительных и смелых действий. Гаген разработал план овладения высотой, продумав все детали, предусмотрев даже уловки, на которые может пойти враг. Ночью в блиндаже собрались командиры. Громко кашляя, кутаясь в шинель, Гаген излагал этот план. Уже наступил рассвет, дважды адъютант менял свечи на широком дощатом столе, а люди еще сидели над картой. Прощаясь, полковник еще раз напомнил, что успех операции зависит от тесного взаимодействия артиллерии и пехоты. Эта фраза относилась главным образом к командиру пехотного полка Гавриилу Соколову и командиру артиллерии Дмитрию Воробьеву. Их называли «неразлучниками», хоть встречались они редко. Но в боях, в упорных и ожесточенных сражениях, возникла эта трогательная дружба. Соколов может долго, с восхищением и теплотой отмечать заслуги артиллеристов, а Воробьев всегда вспоминает о храбрости пехотинцев и их командира Соколова. Только изредка Соколову приходится звонить к Воробьеву:

— Прибавить огня!

Тогда у артиллеристов начинаются поистине «жаркие часы». Снаряды очищают путь пехоте, выбивают врагов из окопов, уничтожают пулеметные гнезда и земляные оборонительные точки. Воробьев следит за движением пехоты, всегда приходит ей на помощь. И теперь, готовясь к атаке высоты, они собрались вдвоем, Соколов и Воробьев, условливаясь о всех деталях наступления. Они остановились у входа в блиндаж, но их увидел Гаген.

— Идите отдыхать, не стойте под дождем, — сказал он.

Они ушли по узкой тропе ощупью, потому что еще не начинался рассвет. Дождь стекал по плащ-палаткам, но двигались они быстро, не запутываясь, — очевидно, они хорошо знали эту лесную тропу. Вблизи взорвалась мина, и командиры поползли.

В течение дня дивизия готовилась к бою. В блиндажи и окопы приползал комиссар Михаил Хлызов. Он напоминал бойцам, какое значение имеет для нас высота, господствующая над фронтовой линией. «Вот она — сопка», — говорил он, применяя дальневосточное выражение. Комиссар знал своих солдат, он видел их в бою, в самые опасные минуты, под ураганным огнем, в атаке они не дрогнут. Комиссар пошел к артиллеристам. Встретил лейтенанта Потапова.

— Ужинали? — спросил Хлызов.

Потапов кивнул головой в темноте. Комиссар не заметил, переспросил. Лейтенант сказал:

— Все сыты, ждем вот… Скоро?

По полянам и лугам ползли уже наши пехотинцы, которых в дивизии зовут «соколовцами». Сам Соколов тоже продвинулся со своим командным пунктом к скату высоты. Младший лейтенант Иван Опалько уже тянул провод, устанавливая связь. В темноте наши красноармейцы подползли к подножию горы. Окопались, притихли. Фашисты обстреливали из минометов лес, дальнюю проселочную дорогу.

Ночь была сырая и ветреная. Шинели промокли, в траве потекли ручейки, люди устали. Хотелось спать. Но уже близился рассвет. И как всегда в самую трудную минуту, появился в окопах Соколов. Его плащ-палатка промокла, но двигался он быстро, проворно, словно торопясь. Вскоре командиры сообщили, что наша пехота будет наступать на высоту за огневым валом.

Точно в условленную минуту раздался артиллерийский залп. Он казался особенно оглушительным после затишья, которое восстановилось на передовой линии. Началась канонада. Воробьев начинал артиллерийскую подготовку. Снаряды ложились в цель — на верхушке горы. Орудия грохотали, не умолкая в течение получаса. Они заглушали слова команды, и командирам приходилось кричать.

Фашисты попытались ответить огнем своей артиллерии, но лейтенант Потапов прямой наводкой уничтожил два орудия, осколки поразили, очевидно, и людей, потому что вражеская артиллерия смолкла. Наблюдатели доносили, что враги покидают высоту, сползают на холмы, наши снаряды разрушают блиндажи, оборонительные точки.

Уже наступил день, дождь стихал. Солнечные лучи блеснули на касках бойцов. Воробьев приказал создать огневой вал. Капитан Лушников стоял у орудий. Начиналось наступление. Пехота поднялась во весь рост. Впереди рвались снаряды, они сжигали, уничтожали, взрывали все на своем пути. В этом состояло искусство артиллеристов, чтобы вести обстрел с абсолютной точностью, создать такой шквал огня, который может очистить дорогу наступающим солдатам. Михаил Лушников продемонстрировал свое великолепное мастерство. Наши пехотинцы поднимались к вершине горы без единого выстрела — впереди них стояла сплошная, страшная по своей силе стена огня.

Как только Соколов подвел своих пехотинцев к вершине, Лушников перенес эту свою артиллерийскую стену или вал на триста метров вперед. Это уже было на обратных скатах высоты. Там окопались враги, пытаясь задержаться. Но неожиданный и мощный артиллерийский шквал выбил их оттуда. Высоту обороняла одна из пехотных дивизий СС. Она отступала с большими потерями. Фашистов настигал огневой вал нашей артиллерии, который капитан Лушников отодвигал все дальше и дальше.

Вражеские минометы начинали обстреливать позиции наших батарей. Тогда лейтенант Потапов поднялся на дерево, на высокую верхушку. Он потянул за собой провод и аппарат. Там мгновенно создал наблюдательный пункт. С верхушки сосны он видел вражеские минометы. Он быстро подсчитал их, передал командирам орудий. Прошли мгновения, Потапов скомандовал батарее: «Огонь!» Минометы начинали умолкать. Потапова заметили. У его наблюдательного пункта рвались снаряды, горели ближайшие сосны, но лейтенант не слезал, командиры слушали его спокойный голос: «Огонь по минометам».