Ностальгия - Игорь Поль

И вот мы уходим из Зеркального. Восседаем на броне, оглядываем с высоты вновь оживленные улицы, разбитые машины уже убраны с тротуаров, пулевые щербины в стенах домов спешно заделываются. Нацики все еще патрулируют улицы, и беспилотников в небе между башнями хватает, но мы уже не нужны. Теперь тут справятся и без нас. Прохожие оглядываются нам вслед, провожают машины долгими взглядами. То ли от них мне неуютно, то ли просто настроение такое, но мне хорошо оттого, что лицевая пластина опущена и мое лицо невозможно разглядеть. Мы сделали все, что от нас требовалось, хотя ощущение внутри, словно мы трахнули собственный город. По крайней мере, «они теперь свое место знают», как выразился сегодня Паркер. Кого он имел в виду – латино, или местное правительство, или еще кого, я так и не понял. Мы все теперь избегаем говорить о том, что происходило в Зеркальном в последние дни. Порядок навели, и точка. Кому надо, пусть выясняет подробности. Мне ни к чему. Моим, судя по их лицам, – тоже. Только взводный катит на головной машине с видом победителя без страха и упрека – забрало поднято, гордый, несокрушимый, чисто выбритый, литой. Словом – кровь с коньяком. «В принципе неплохой мужик, хоть и мудак», – думаю я. Немного сдвинут на традициях, резьба у него крутая, но кто в Корпусе не режется? Или это на меня так действуют скорый отдых и картины будущих оргий в Марве?

«Томми» рычит подо мной уверенно и привычно, все молчат, даже бормотание наушника по ротному каналу стихло, благодушие постепенно охватывает меня, и Зеркальный уплывает назад огромным сияющим кораблем, оставляя в себе наши страхи и сомнения.

Марв встречает нас, как родных. Целую неделю нас готовят к чему-то, о чем и думать-то неохота. Иначе как объяснить семь дней бесшабашного загула, перемежаемого короткими пересыпами в казарме? Увеселительные заведения военного городка работают на всю катушку, комендантские службы сбиваются с ног, растаскивая драки и собирая пьяных. Жены военных неодобрительно косятся из окон на вакханалию пьяной радости, захлестнувшую обычно тихие чинные улицы, и стараются не отпускать детей без сопровождения. Мы стремительно избавляемся от излишков средств, скопившихся на наших счетах. Армейские питейные заведения и учреждения красных фонарей лопатами гребут нехилые комиссионные, словно чувствуя, что после нас им долгие месяцы сидеть на голодном пайке голых окладов.

– Где были-то? – спрашиваю у Гуса.

– А, на побережье. Помогали нацикам лагеря охранять. Патрули по берегу, прочесывание лесов, то-се… А вы, рассказывают, Зеркальный на уши ставили?

Молча киваю. Мы сидим в баре «Цапля». Пьем легкое винцо, чтобы растянуть совместный процесс накачивания до бровей. Виски или там джин – пойло для молодых, что все делают в темпе. Быстро пьют, как будто опаздывают куда, быстро ввязываются в драки с пехотными, что стекаются в Марв из окрестных полевых лагерей, быстро цепляют девок и не успевают оглянуться, как увольнение закончилось, а всех воспоминаний – краткий миг, пока ты был трезвый, да занавески в номере массажного салона поутру. Мы с Гусом – старая гвардия, мы уже можем позволить себе проделывать все вышеназванное и еще много чего кроме этого с расстановкой, смакуя детали. Мы и проделываем.

«Цапля» – заведение для сержантского и подофицерского состава. Ходят сюда все кому не лень, но в основном его об-любовали технари из авиакрыла дивизии. Ребята они все мирные, и хоть посматривают на нас, полевых просоленных сусликов, слегка свысока – как же, специалисты, мать их, но все же мы их не трогаем. Да и вообще, сержанты в драку лезут не так часто, как рядовые. Положение обязывает соблюдать солидность. Разве что повод шикарный выпадет – ну там какой-нибудь техник-оружейник спьяну стул заденет или пальцем в грудь ткнет, перепутав с кем-нибудь или просто сдуру, не в силах ни взгляд сфокусировать, ни выматерить как следует. Тогда конечно. Тогда на спектакль сбегаются посмотреть все кому не лень, даже коменданты не всегда спешат вмешаться, ожидая конца представления. Если бы зубы, выбитые здесь у летунов за многие годы, могли прорастать, то сквер за баром представлял бы собой непроходимые бамбуковые заросли. И еще далеко не все сержанты-морпехи такие мирные, как я. Поэтому нас оглядывают свысока только тогда, когда мы отвернулись, а так все больше норовят мимо проскочить, опустив глаза. Иногда репутация отморозков – полезная штука и помогает общаться с другом без помех.

– Много на счет записал? – интересуется Гус.

– Да нет, парочку всего, – отвечаю, прихлебывая терпкую жидкость.

– Маловато, – сомневается Гус. – Говорили, вы там чуть ли не в капусту черных крошили.

– Так то черных, – говорю я. – Их начальство за людей не считает. На счет они не идут. Разве что если с бомбой на поясе или с пушкой. А таких мало попадалось – нацики таких и без нас пачками отстреливали.

– А мы вот в патрулях настреляли дичи, – задумчиво говорит Гус. – Парни мои огребли халявы.

– Потерь нет?

– Куда ж без них, – усмехается Эрнесто. – Без потерь народ расслабляться начинает. Потери нам мотивацию обеспечивают. Одного моего снайпер в ногу подстрелил, еще один ловушку проворонил.

– Выжил?

– Ему ни хрена, ни царапины, а второй номер его с контузией валяется. Все ничего, да заикается, сволочь. Теперь, пока доклад сделает, партизаны уже кофе дома попивают. «З-з-десь Т-т-т-р-е-н-т. Им-м-м-мели к-к-к-он-т-а-кт…» – передразнивает Гус невезучего.

Невольно улыбаюсь. Гус – тот еще комик, хотя и повод он выбрал для шутки – закачаешься. Вино пробуждает во мне аппетит.

– Кэтти, нам бы горячего, – прошу пробегающую мимо официантку.

– Есть тушенные в сметане овощи, есть телячьи отбивные, есть свинина в горшочках, – отвечает она, выставляя пиво на соседний столик.

Смотрю на Гуса. «Отбивные?» Эрнесто пожимает плечами – все равно, мол.

– Давайте отбивные, милая. И еще вина.

– Хорошо, сержант. – Деловитая крепкотелая девушка мчится дальше.

– Ну и как тебе тут? Освоился? – спрашивает Гус.

– Да будто и не уходил вовсе. Все такое же. Взводный только мудак резьбовой, ну да это пройдет – мы у него первый опыт. Сам знаешь, хорошего начальства не бывает.

– Это точно. Я сам такой, – смеется Гус.

– А тебе как, не надоело еще?

– Надоело, не надоело. Какая разница? Выбора-то все равно нет. К тому же немного осталось – еще пара лет, и я пенсионер. Хочу вот омолаживание пройти. Пока служу, половина – за счет Корпуса.

– На молоденьких потянуло? – ехидничаю я.

– Да пошел ты, – беззлобно огрызается Гус.

– Жениться-то не думаешь?

Гус не спеша допивает стакан. Облизывает губы. Склоняется ко мне:

– Тут такое дело. Вроде как женат уже я. Неофициально, правда…

– Сила! И давно?

– Года три будет. Она администратор в нашем супермаркете. Классная деваха. Что-то такое в ней… – Гус шевелит в воздухе пальцами. – Ну не передать. Я даже пить почти бросил. Не нужно стало.

– Зовут-то как?

– Ильза. Если ухмыльнешься, зубы выбью. Любит она меня, хотя смотрю на себя со стороны – за что вроде?

– С чего мне ухмыляться? – серьезно отвечаю я. – Ты мужик солидный, не пацан, с деньгами. Таких бабы любят. Просто мы все кобелиться привыкли, а как остановишься – только выбирай.

– Нет, я тебе точно зубы выбью, – вздыхает Гус, вертя в пальцах пустой стакан. – Как был ты циник, так и остался. Жизни радоваться надо.

От удивления я чуть не поперхнулся вином.

– Гус, ты ли это? Мы в Корпусе, не забыл? Тут все циники. У нас ведь все просто: нажал курок – за Императора, и дела нет ни до чего. Ты меня просто поражаешь!

– Да херня все это. Жизни радоваться надо. Я это с Ильзой понимать начал. Приходишь домой измудоханый весь, грязный, а она тебя встречает, целует, стол накрыт, и смотрит, как ем, и сама без меня не ужинает. А потом болтаем с ней ни о чем, и так легко, что словами не передать. Мне с ней без всякого траха в кайф.

Он замолкает, ждет, пока официантка выставляет на стол тарелки. Благодарит ее кивком. Разливает нам вина.

– Она ребенка от меня хочет. А я все оттягиваю. Боюсь чего-то. Вот так… – признается Эрнесто.

– Дела… – только и могу сказать я.

– А ты сам? Как твоя подруга? Ника, кажется? Видишься с ней?

– Да нет. После того как обложили меня, поссорился с ней. У нее теперь жених есть. Настоящий, мне не чета. Адвокат. Сытый такой, с бородкой.

– Жалко. Клевая деваха. Высший класс. Слушай, дурень, а пошли ко мне, а? Я тебя с Ильзой познакомлю. Что мы, у меня не выпьем? – Он презрительно качает бокалом.

– Да нет, старик, извини. Не хочется что-то. Давай уж тут посидим. – Меньше всего мне сейчас хочется видеть чужое счастливое гнездышко.

– Ну как знаешь, – легко соглашается Гус.

И весь вечер мы накачиваемся с ним вином, травим друг другу сальные анекдоты и громко хохочем, не обращая внимания на косые взгляды за спиной.

В одиночестве брести по Цветочному бульвару ночью – только нервы себе тревожить. Среди ярких разноцветных огней льется сплошной людской поток, словно где-нибудь в увеселительном районе Зеркального в ночь на воскресенье, людей так много, что их смех и разговоры сливаются в ровный гул, смешиваясь с шелестом листвы на деревьях. Повсюду довольные лица, беззаботные женщины в вызывающих одеждах, лица вспыхивают улыбками. Если присмотреться, отличия от увеселительного района все же есть – не меньше половины присутствующих носят ту или иную форму, а вдоль тротуара туда-сюда фланируют моторизованные патрули с хмурыми военными копами. Такая их судьба – службу свою поганую тащить, когда все веселятся. Вечер хорош удивительно легкий теплый ветерок шевелит ветви, небо, чистое от туч, играет переливами Спирального созвездия. И все бы хорошо, да вот не знаю я, куда податься после того, как с Гусом попрощался, а толкаться среди веселой толпы одному – не в кайф. Грустинка какая-то завязла глубоко внутри, хочется посидеть где-нибудь в тихом месте или поговорить с кем неспешно, по душам, да нет такого места сегодня в Марве. Все заведения забиты до отказа, гул и гомон там такой, что собеседнику кричать приходится, даже в массажные салоны очередь и девочки расписаны на часы вперед. Форт-Марв отрывается напоследок, словно последние дни живет, гудит голосами, наперебой обсуждая недавние перестрелки и зачистки местности.