Всем смертям назло - Вадим Давыдов

— Я хочу навестить Урхельского епископа и сообщить ему о кое-каких планах моих друзей. Я хочу, чтобы он понимал – я всё равно сделаю так, как мне нужно, но при этом у него есть отличная возможность сохранить со мной и моими друзьями безоблачные, более чем приятельские отношения. Подробности вы узнаете – в своё время.

— Как мне сообщить ему о вас?

— Скажите, что его навестит человек с серебряными глазами.

Заглянув Гурьеву в лицо, понтифик содрогнулся и отвёл взгляд:

— Ужасно. Невероятно. Неужели это… Такое… возможно?

— Возможно ещё и не это.

— Хорошо, — по-прежнему избегая снова встречаться с Гурьевым взглядом, кивнул понтифик. — Я сделаю это утром, не откладывая.

— Благодарю. И, падре: мне очень хотелось бы узнать, где мальтийские рыцари спрятали то, что ищут мои противники: а именно, — какую дверь открывает моё кольцо. Если получится узнать, что они спрятали – это было бы просто отлично.

— Этого я не могу вам обещать, — в сомнении покачал головой Пий Одиннадцатый. — Я приложу все усилия, но мальтийцы умели прятать концы в воду.

— Я знаю. Мне достаточно вашего слова в том, что вы будете стараться.

— Как я найду вас?

— Подумайте обо мне, — улыбнулся Гурьев. — А потом свяжитесь с японской миссией – в любой стране – и скажите, что у вас есть новости для Хатимана. Они найдут способ передать мне известия от вас – гораздо быстрее, чем это в принципе возможно.

— Ну, теперь я уже вообще ничего не понимаю, — понтифик снял очки и снова надел их. — Хатиман – это вы?!

— Многие думают так, и я вовсе не тороплюсь их разубеждать. Хатиман – это бог-кузнец.

— Ах, так это… — понтифик покосился на меч в его руках.

— Есть и более веские доказательства, — кивнул Гурьев. — Если вы когда-нибудь увидите рядом с собой большого беркута – не удивляйтесь, хотя он очень большой. А когда у вас возникнет очень странное, прямо-таки пугающее ощущение, что беркут каким-то непостижимым образом похож на меня – не бойтесь и не удивляйтесь тем более.

— Беркут?!? — переспросил понтифик. — Вы сказали – беркут?! Орёл?!

— Да, — кивнул Гурьев. — Тот самый, с вашего герба, падре.

— Так не бывает, — без улыбки посмотрел на него понтифик.

— Чтобы человек оборачивался геральдической птицей? Конечно, нет. Это антинаучный бред, недостойный не только обсуждения, но даже и упоминания иначе, кроме как в шутку.

— Вам никогда не говорили, что вы – сумасшедший?

— Меня постоянно пытаются убедить в этом, но ничего не выходит.

— Да. Было бы удивительно, если бы кому-нибудь так повезло… Будем считать, мы и об этом договорились.

— Когда к вам обратится человек, который покажет вам вот это, — Гурьев положил на стол жетон, — я хочу быть уверен, что вы поможете этому человеку, или этим людям, всем, чем можете. Они не потребуют у вас слишком много или того, на что вы не способны – но то, что вы сможете, вы сделаете до самого последнего предела. И эта маленькая вещица напомнит вам утром о нашей беседе и послужит зримым и осязаемым доказательством того, что всё происходящее сейчас – не ночной кошмар.

— Хорошо, — медленно кивнул понтифик, рассматривая жетон с изображением креста и сокола. — У меня тоже будет к вам просьба… я даже не знаю, как правильно к вам обращаться.

— Называйте меня Сантьяго, — улыбнулся Гурьев. — Я прибыл в Рим под этим именем – пусть так и будет. Я слушаю, падре.

— Хорошо, синьор… Сантьяго, — понтифик осторожно положил жетон обратно на стол. — Надо же, я только сейчас осознал, что всё это время мы беседовали по-итальянски… Я не уверен, что мы справимся со всем до того, как я предстану перед Господом. Поэтому прошу вас: когда мой преемник будет уже совершенно непоколебимо убеждён, что читает завещание окончательно выжившего из ума старика, дайте ему понять, что он – точно такой же окончательно выживший из ума старик.

— Обещаю, падре, — серьёзно кивнул понтифику Гурьев.

Лондон. Октябрь 1934 г

Париж, 17 октября 1934 г. Ещё не улеглось эхо страшного преступления в Марселе, унесшего жизни короля Югославии Александра и министра иностранных дел Франции Луи Барту, как у французского правительства появилась новая головная боль: крошечное княжество в горах, на границе с Испанией – Андорра. Как стало известно, на следующий день после марсельской трагедии, в среду 10 октября, в столице княжества группа военных-кондотьеров, возглавляемая неким Константином Полоцофф, предположительно – бывшим русским офицером, захватила ключевые пункты столицы княжества и при полной поддержке Совета Долин провозгласила суверенитет Андорры от Французской республики и Испании. Через четыре дня, в воскресенье 14 октября, состоялась коронация «Великого Князя Андорры Константина Первого».

Всё происходящее могло бы расцениваться как очередной фарс с участием ряженых путчистов, если бы не крайне странные, чтобы не сказать больше, действия и события, происшедшие буквально через несколько часов вслед за «коронацией». Ватикан в лице епископа Урхельского, ранее являвшегося одним из принципатов Андорры, заявил о признании андоррской независимости и власти «великого князя» Константина. Ожидается, что в ближайшие дни секретариат Апостольского Престола в Риме выступит с соответствующим заявлением. Не менее странными выглядят и одновременные заявления японских дипломатов в столицах Испании и Франции, в которых говорится об «увенчавшейся успехом многолетней борьбе свободолюбивого народа Андорры за равноправие и независимость». МИД Японии отказался комментировать события в Андорре, заявив, что «тщательно изучает ситуацию», но при этом «не видит никакой опасности, могущей послужить для роста напряжённости в Европе». Наш корреспондент в Париже срочно выехал в Андорру для того, чтобы на месте попытаться выяснить, что происходит. «…»

Мероув Парк. Октябрь 1934 г

Несмотря на очевидный успех операции «Аваланш»,[25] настроение в кают-компании было далеко не радостным: нелепая гибель короля Александра произвела на всех тяжёлое впечатление. Уже сделалось известным, что Карагеоргиевича предупреждали о готовящемся покушении и предлагали надеть под мундир панцирь. Более всех убивался генерал Матюшин, считавший себя в силах повлиять на ситуацию. Гурьев тоже был зол, как чёрт:

— Вы только посмотрите, что творится. Ему посылают лодку, а он…

— Яков Кириллович, да как же вы можете!..

— Забота о безопасности не может быть делом второстепенным, господа. А уж такое геройство и вовсе выглядит самой настоящей безответственностью, тем более – со стороны монарха, который собственному телу и здоровью не хозяин. Николай Саулович, господа, понимаю и разделяю ваши чувства. И даже «но» не говорю. Безумие какое-то.

— Мне следовало заниматься именно этим вопросом, а не Андоррой, — генерал был безутешен. — Я сумел бы найти рычаги, как-то воздействовать, я же знаю людей в свите его величества! Господи, ну, как же так?!

— Вот это совершенно эмоционально объяснимая, однако с практической точки зрения абсолютно бессмысленная позиция, Николай Саулович. Сейчас необходимо сделать всё, что в наших силах и по возможности облегчить последствия этой трагедии. Сегодня мы скорбим и не говорим о делах, а третьего дня я хочу увидеть ваши соображения по поводу раскладки политических сил в Югославии, о перспективах русских учебных заведений, — как мы сможем им помочь в сложившейся ситуации. Пускать это на самотёк ни в коем случае нельзя. Теперь у нас есть Андорра, — которая без вашего, Николай Саулович, вмешательства, могла и не состояться столь гладко. Так что давайте не будем заламывать руки от отчаяния – есть, чем ответить, как говорится. Записок ровным почерком мне не нужно, доложите устно, подумаем вместе, а потом оформите это документообразно в качестве руководства к действию. — И добавил, чтобы сказанное не выглядело слишком уж откровенным приказом: – Договорились, Николай Саулович?

— Договорились, — вздохнул Матюшин, встречаясь с Гурьевым взглядом.

— Ну, Яков Кириллович… Ещё неизвестно, как с Андоррой всё повернётся!

— А вот как пожелаем, господа, так и повернётся. На повестке дня сейчас – банк, потому что срочно нужны деньги. На сегодняшний вечер объявляю всех свободными от службы в знак траура по православному монарху и рыцарю, а завтра – будьте любезны, — Гурьев прищурился. — Мы на войне, и происшедшее только подтверждает это. Посему – раскисать и расслабляться запрещаю. Есть ли у господ офицеров вопросы?

— Никак нет, Яков Кириллович, — вздохнул, отвечая за всех, Карташев. — Только просьба.

— Слушаю.

— Разделите с нами тризну, Яков Кириллович. Как-то без вас неуютно будет, ей-богу.