Ошибка просветления - У. Г. Кришнамурти

Ты начинаешь с предположения, что ЛСД – это чтото ужасное. Почему, интересно? Я не поддерживаю и не рекомендую его. Наркотики всего лишь вызывают опыты, а то, о чем я говорю, не является опытом. Но вся молодежь на Западе попробовала их – маленькие девочки и мальчики, каждый – вот почему они вдруг заинтересовались всеми этими индийскими штуковинами; не потому, что они недовольны своим богатством или ценностями. Они попробовали ЛСД, и это дало им чувство того, что должно быть нечто большее в сознании. Но это обычные опыты.

Все эти религиозные опыты ничем не отличаются от опытов, испытываемых при принятии наркотиков. Я знаком с мальчиком, который никогда не слышал о тибетской литературе, но, когда он был «в трипе» (как они выражаются), он пережил опыт всевозможных мандал (мистических схем). Он стал рассказывать о них и както встретил парня с Тибета, который описал их ему. Как возможны такие вещи? Тебе не обязательно быть в Тибете; не важно, где ты, понимаешь, все это часть сознания. Даже Дональд Дак стал частью человеческого сознания.

Ты не можешь испытать ничего, что ты мог бы назвать своим собственным. Что бы ты ни испытывал, каким бы глубоким ни был этот опыт, он является результатом знания, которое есть часть твоего сознания. Ктото когдато обязательно испытал это блаженство – назови его «экстазом», назови его каким угодно именем – не обязательно ты – ктото уже испытал это, и этот опыт является частью твоего сознания. Ты должен прийти к такой точке, где вообще нет такой вещи, как новый опыт: ктото уже испытывал его раньше, так что он не твой.

Святой или мистик – это старьевщик, который испытывает то, о чем говорили видящие, так что он все еще находится в поле дуальности, в то время как видящие функционируют в неделимом состоянии сознания. Мистический опыт необычен, потому что это не интеллектуальный опыт; он помогает им подругому смотреть на вещи, подругому чувствовать, подругому испытывать чтото и интерпретировать для других высказывания видящих.

Мир должен бы быть благодарен скорее святым, чем видящим. Если бы не святые, о видящих бы давнымдавно забыли. Видящие не зависят ни от каких авторитетов; то, что они говорят, и есть авторитет. Об этом говорили видящие, а святые – некоторые из них – переживали опыты, и это стало частью их опыта. Они пытались поделиться этим (опытом) с помощью музыки и всевозможных вещей. Но это не опыт, которым можно поделиться с кемто еще; это вообще не опыт.

Святые пытаются рассказать тебе, так что они всегда в поле дуальности; в то время как видящий, или назовите его как угодно, находится в состоянии неделимого сознания. Он не знает, что он свободный человек, и потому перед ним не стоит вопрос освобождения других. Он просто живет в нем, он говорит об этом, и потом он уходит. У Гаудапады не было учеников – он отказывался учить кого бы то ни было. Рамана Махарши по крайней мере был нашим современником – мы о нем коечто знаем. Он никого не учил, никого не инициировал. Такой человек не зависит ни от чьих авторитетов. Великие учителя никогда не используют авторитеты, и они не интерпретируют святых. Святые помогают тебе подругому смотреть на вещи, подругому их интерпретировать.

Видящим не станешь ни через какую садхану (духовную практику); это не в твоих руках. У видящего не может быть ученика, у видящего не может быть последователя, потому что это не опыт, которым можно поделиться. (Ты не можешь поделиться даже обычным опытом. Можешь ты рассказать комуто, кто никогда не испытывал секс, что такое сексуальный опыт?) Видящие оригинальны и уникальны, потому что они освободились от прошлого в целом. (Даже мистический опыт – это часть прошлого.) Не то чтобы для такого человека прошлое полностью исчезало; но для него прошлое не имеет эмоционального содержания – оно не действует постоянно, окрашивая действия.

Это конец всего: ты должен полностью сдаться. Нет джняна марги (пути видения); нет вообще никакой марги (пути) – признать себя побежденным – и в результате получается джняна (видение). Это не самоотречение в обычном смысле слова; это означает, что ты ничего не можешь сделать. Это абсолютная капитуляция – абсолютная беспомощность. Это нельзя вызвать никакими усилиями или силой воли. Если ты хочешь поддаться чемуто, то только чтобы чтото получить. Вот почему я использую слова «состояние полной капитуляции». Это состояние капитуляции, где все усилия прекратились, где прекратилось любое движение в направлении получения чегото. Любое хотение, будь то хотение того или хотение сего, полностью отсутствует.

Но, вопервых, нет голода. Голодный человек сделает что угодно, лишь бы утолить свой голод, и тогда он обнаружит, что он ничего не может сделать, чтобы удовлетворить его. Должна уйти даже надежда на то, что произойдет какоето чудо, и это снизойдет на тебя откуданибудь. Все те, с кем это случалось, действительно тяжело трудились, дошли до предела отчаяния, рисковали всем. Это не приходит легко. Никто не принесет тебе это на золотом блюдце.

Это очень простая вещь – настолько простая, что сложная структура не хочет оставлять ее в покое. Но в то же самое время я спрашиваю: «Можешь ли ты чтото сделать?» Никто не может создать голод. Я всегда привожу сравнение с рисовой шелухой: стоит только ее поджечь, она продолжает гореть, гореть и гореть, пока не сгорит вся. Это нельзя создать искусственно. Но тебя, вероятно, вдохновит или загипнотизирует какойнибудь предприимчивый делец или гипнотизер – их такое множество.

Здесь нет такой вещи, как опыт. Тебе кажется, что ты знаешь. Ты воображаешь. Воображение должно прекратиться. Не знаю, как это сказать. Отсутствие воображения, отсутствие желания, отсутствие усилия, отсутствие любого движения в любом направлении, на любом уровне, в любом измерении – это и есть оно. Это то, что вообще невозможно испытать, – это не опыт. Тебя интересует переживание опыта блаженства, любви, бог знает чего, но это ничего не стоит. Если я испытываю блаженство, то блаженство ли это? Оно создано знанием, которое у меня есть. Это и есть знание. Нелегко быть свободным от знания. Ты и есть это знание – не только то знание, которое ты приобрел в этой жизни, но знание миллионов и миллионов лет, переживания всех и каждого. Понимаешь, люди переживают некоторые опыты и на этом строят огромную сверхструктуру.

В: Вы говорите, что это простая вещь, а потом говорите, что это сложная вещь.

У. Г.: Нет, понимаешь, она настолько проста, что сложная структура не желает оставить ее в покое.

Мне не нравятся статьи, написанные обо мне. Вы пытаетесь представить меня религиозным деятелем, каковым я не являюсь. Вы не можете понять самое важное, которое я подчеркиваю. Эти статьи не дают ни малейшей идеи о том, что я выражаю. В том, что я говорю, нет никакого религиозного содержания, никаких мистических подтекстов. Человека нужно спасать от спасителей человечества! Религиозные деятели – они обманывали себя и дурачили все человечество. Выкиньте их! Это само по себе мужество, изза мужества там; а не то мужество, которое вы практикуете.

Какой толк повторять «Абхайам вай Брахман» (Абсолютная реальность есть бесстрашие)? Бесстрашие – это не свобода от всех фобий. Фобии важны для выживания организма. У тебя должен быть страх высоты и страх глубины – если этого нет, есть опасность, что ты упадешь. Но вы хотите научить человека мужеству для того, чтобы он сражался на поле боя. Зачем вы хотите научить его мужеству? Убивать других и быть убитым самому – вот ваша культура. Пересечь Атлантику на воздушном шаре или Тихий океан на плоту – это может сделать любой, это не мужество. Бесстрашие – это совсем не подобные глупости.

Мужество в том, чтобы отмести все, что человек испытывал и чувствовал до тебя. Ты единственный, ты больше, чем все эти вещи. Все кончилось, вся традиция кончилась, какой бы священной и святой она ни была, только тогда ты можешь быть самим собой – это и есть индивидуальность. Впервые ты становишься индивидуальностью. Пока ты зависишь от когото, от какихто авторитетов, ты не индивидуальность. Индивидуальная уникальность не может выразить себя, пока есть зависимость. Тебе не нужно зависеть ни от каких авторитетов; у этого есть свой собственный авторитет. Ты никогда ничего не будешь интерпретировать, никогда не будешь полагаться на авторитет и всетаки ты не будешь называть себя «уникальным».

Проблема в том, что даже если такой человек не говорит, само его присутствие становится моделью для когото. Тот факт, что ктонибудь сидит тут с утра до вечера, – что я могу с этим поделать? Иногда они впадают в транс – они говорят: «Как вы можете отрицать то, что происходит со мной?», а я говорю: «Ты можешь делать, что тебе угодно». Как я могу убедить тебя, что у меня нет чегото большего, чем есть у тебя? У меня нет ничего такого, чего нет у тебя. Твое желание получить чтото от когото – это причина твоего несчастья. Конец иллюзии – это конец тебя. Ты не можешь быть без иллюзии; ты можешь только лишь заменить одну иллюзию другой иллюзией.