Большущий - Эдна Фербер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Те два года, что прошли после рождения Дирка, Селина всегда помнила смутно, как будто это был сон, в котором переплетались ужас и счастье. Ребенок был пухленький и крепкий, он всегда умел радостно находить какое-нибудь развлечение, куда бы его ни положили. Внешне он пошел в блондина-отца, но жизнерадостность перенял от брюнетки-матери. В два года мальчик проявлял способности, обычные для детей его возраста, физически был крепок и явно имел хороший характер. Он почти никогда не плакал.
Ему исполнился всего год, когда Селина родила мертвого ребенка – девочку. Дважды за эти годы Первюса сваливали с ног так называемые приступы ревматизма, следовавшие за весенним севом, когда он часто был вынужден стоять по щиколотку в воде. Он очень мучился и во время болезни был покорным, как погоняемый бык. Селина поняла, почему половина жителей Верхней Прерии скрючены и перекошены, а небольшая Голландская реформаторская церковь воскресным утром напоминает храм с ракой, к которой ползут больные и увечные паломники.
Все в Верхней Прерии были добры к попавшим в беду де Йонгам. Женщины присылали им вкусную еду голландской кухни. Мужчины старались помочь в поле, хотя это не всегда получалось, потому что в те дни всем приходилось заниматься собственными посадками. Нередко под ивами на дворе де Йонгов можно было увидеть аккуратный, элегантный экипаж вдовы Парленберг. Парленберг – все еще вдова, все еще Парленберг – привозила супы, кур и кексы, которые Селине не лезли в глотку. Она даже не могла до них дотронуться. Вдова Парленберг считалась женщиной добросердечной. Если кому-нибудь приходилось туго, ее просто обуревала радость. Услышав о болезни или о катастрофе, она восклицала: «Боже мой!» – и бросалась к пострадавшему с кастрюлей питательного супа. Вдова была дамой щедрой, но всегда хотела собственными глазами увидеть, как подопечный поглощает ее щедроты. Если в десять утра она привозила суп, то ей обязательно требовалось проследить, чтобы его съели.
– Скушайте весь, до конца, – уговаривала она. – Прямо сейчас, пока горячий. Видите, вы уже лучше выглядите. Ну еще одну ложечку.
От постигшего де Йонгов несчастья она испытывала гадкое удовольствие, замаскированное под сострадание. Селина, побледневшая и слабая после вторых трагических родов, все же находила в себе силы отказываться от принесенного питательного варева. Вдова, шурша шелками в их маленькой бедной спальне, смотрела на Селину с мерзким выражением, в котором боролись жалость и торжество. А глаза Селины, ставшие огромными, точно два озера, на побледневшем лице, были исполнены фамильной гордости Пиков.
– Как это мило с вашей стороны, миссис Парленберг. Но я не люблю бульон.
– Но в нем сварена целая курица!
– Особенно куриный бульон. Первюс тоже его не ест. Впрочем, я не сомневаюсь, что ваш бульон понравится миссис Ворхес.
Миссис Ворхес – это бывшая экономка Первюса, приглашенная к ним на время в сложившейся критической ситуации.
Нетрудно понять, почему через два года после того, как у Селины появились планы переустройства, дом де Йонгов так и не был покрашен, заборы все еще стояли покосившиеся, телега скрипела, а продукты на рынок везла одинокая лошадь.
После свадьбы Селины прошло три года, когда однажды она получила письмо от Джули Хемпель, которая тоже была замужем. Письмо пришло на ферму Класу Полу и было принесено Йозиной. Хотя со времен учебы в школе мисс Фистер Селина не видела этот тонкий почерк с завитушками и растушевкой, она сразу его узнала, и сердце ее забилось сильнее. Усевшись в своем ситцевом платье на ступеньки кухни, она принялась читать:
«Дорогая Селина! Я удивлялась, почему ты не ответила на мое письмо, но теперь поняла, что и ты удивлялась, почему я не ответила на твое. Я нашла твое письмо, адресованное мне и написанное очень давно, когда на прошлой неделе разбирала матушкины вещи. Наверное, оно пришло, когда я была в Канзасе. Мама мне его не передала. Но я ее не осуждаю. Видишь ли, я тоже написала тебе из Канзаса, но отправила письмо маме с просьбой переслать тебе, потому что никак не могла запомнить твой смешной деревенский адрес.
Мама умерла три недели назад. На прошлой неделе я разбирала ее вещи – можешь себе представить, как это тяжело, – и нашла два твоих письма ко мне. Она их так и не уничтожила. Бедная мамочка…
Так вот, дорогая Селина, думаю, ты не знаешь, что я вышла замуж. Мой муж – Майкл Арнольд из Канзаса. У Арнольдов в этом городе консервный бизнес. И Майкл начал вести дела с папой здесь, в Чикаго. Наверное, ты слышала, что папины дела пошли в гору. Совершенно неожиданно он вдруг стал зарабатывать кучу денег, оставив мясо и переключившись на хранение товара – склады и прочее. Бедная мамочка была очень счастлива в последние годы и получала все самое лучшее. У меня двое детей. Юджин и Полина.
Я становлюсь настоящей светской дамой. Глядя на меня, ты бы посмеялась. Я вошла в Комитет по организации досуга посетительниц Всемирной выставки. Предполагается, что мы должны развлекать этих важных дам. Так что кому пироги и пышки, а нам важные шишки! Ха-ха! Хорошая шутка?
Думаю, ты слышала про инфанту Эулалию Испанскую. И про бал миссис Поттер Палмер…»
Селина, держа письмо в руке, испачканной въевшейся грязью, оторвалась от чтения и взглянула вдаль, на поля, – туда, где прерия встречается с небом и откуда вновь возвращается к ступенькам ее жилища. Мир Селины был теперь здесь. Инфанта Эулалия Испанская… Она снова взялась за письмо.
«Так вот, инфанта приехала в Чикаго на Выставку, и миссис Поттер Палмер должна была устроить ей грандиозный прием и бал. Видишь ли, миссис П. возглавляет наш комитет, и я должна сказать, что выглядит она по-королевски: прекрасно уложенные седые волосы, бриллиантовое колье, платье из черного бархата и все в таком роде. Но в последнюю минуту инфанта отказалась присутствовать на балу, так как узнала, что миссис П. жена трактирщика.
