Грозное лето - Михаил Соколов

На Балканах австрийские войска вторглись в Сербию и захватили ее столицу Белград, но за Белградом были яростно атакованы сербами и отступили за долину рек Ядар и Дрина, потеряв пятьдесят тысяч пленными.

На русско-австрийском фронте, в Галиции, австрийцы вначале имели успех под Красником, потеснив четвертую армию генерала Зальца, но потом барон Зальц был заменен генералом Эвертом — и успех австрийцев на том и кончился.

На русско-германском фронте, в Восточной Пруссии, три корпуса восьмой немецкой армии потерпели поражение от первой русской армии и спешно отступали на запад к нижней Висле, а четвертый готовился к обороне Восточной Пруссии от приближавшейся к ее границам с юга второй русской армии.

Италия объявила нейтралитет и фактически вышла из Тройственного союза центральных держав, предоставив вчерашних союзников, Германию и Австрию, самим себе.

Наконец, на Дальнем Востоке Япония объявила войну Германии и громила ее колониальные владения в Китае — Киао-Чао и Циндао.

Война становилась всемирной. Миллионы солдат шли навстречу друг другу через поля, леса и горы, тащили за собой десятки тысяч пушек и, сойдясь, схватывались в смертельных атаках с яростью и ожесточением, уничтожая друг друга всеми возможными способами и средствами, и оставались на поле брани сраженные, искалеченные, разорванные на куски. Но за ними шли юэвые солдаты, следовали новые атаки, и на поле брани оставались бездыханными новые тысячи и тысячи безвестных жертв молоха войны.

Она лишь только началась, война, и армии воюющих сторон только сходились в первом огненном смерче сражений и еще не знали, что с ними будет и кто останется жив, как не знали, что все они будут перебиты во взаимном побоище, и что те, которые придут вслед за ними, тоже будут перебиты, и когда эта человеческая мясорубка остановится, насытится и кто это сделает — никто не знал.

Вторая русская армия под командованием генерала Самсонова еще не воевала и только шла к Восточной Пруссии с юга. Растянутая на двести верст, удаленная от государственной границы на сто с лишним верст, она подходила к границе позже первой армии под командованием генерала Ренненкампфа, которая уже сражалась, и Самсонов торопился.

Это был тяжкий марш по проселочным песчаным дорогам и по бездорожью, по которому, брызни только дождь, — нельзя было ни пройти, ни проехать. Сегодня дождь уже был, и солдатам приходилось выходить из колонн и выручать плечами своими и руками застревавшие артиллерийские упряжки, да и самим еле удавалось ноги вытащить из первозданной грязи и колдобин, наполненных водой, как в половодье.

Сейчас небо было более или менее чистое, с синими, как васильки, разводами меж белых громад облаков, и солнце пекло по-южному, так что солдатам приходилось утирать пот в две руки, ибо укрыться было негде, да и некогда: главнокомандующий северо-западным театром генерал Жилинский требовал идти возможно быстрее, чтобы атаковать восьмую германскую во фланг с юга Восточной Пруссии и, при одновременной атаке ее первой армии с востока, отрезать ей пути отхода и пленить.

Вот почему Самсонов спешил и не мог дать не только дневки войскам, но не мог даже подтянуть обозы, порядком отставшие из-за плохих дорог, так что нижние чины, как и офицеры, уже сутки не видели горячей нищи, а лошади дожевывали последние запасы овса, и ездовые артиллерии подкармливали их чем бог послал, а втихомолку кляли на чем свет стоял и обозных, и дороги, и тех, кто должен был блюсти их, а не распускать так, что и хляби небесные хуже не сделали бы.

Александр Орлов ехал рядом с другом детства, Андреем Листовым, поручиком и начальником пулеметной команды одного из полков шестой кавалерийской дивизии, и недовольно говорил:

— Вот он, наш план обороны: бездорожье, вблизи — никаких магазинов питания боевого и продовольственного. Чтобы противнику было труднее продвигаться… по нашей территории, если он захватит ее. Можно ли было придумать глупость более несуразную? Одна железная дорога к границе: крепость Ново-Георгиевск — Млава. Удивительное легкомыслие, из-за которого мы вот изматываем себя и лошадей, тащась к границе, вместо того чтобы погрузиться в вагоны и прибыть на исходные позиции через несколько часов.

Андрей Листов покрутил свои светлые, как ковыль, усики и усмехнулся. Однако друг его кипяченый все же способен смотреть на вещи трезвыми глазами. И сказал не без иронии:

— От братца Михаила кое-что перенял? Например, способность трезво оценивать события? В таком случае…

Александр Орлов оборвал его:

— Перестань иронизировать. Я говорю то, что полагаю за должное, и брат здесь ни при чем. Мне только и недоставало учиться у Михаила.

— Учиться — ты все равно не станешь, а вот гордиться братом — обязан.

— Чем же это? Уж не тем ли, что его выбросили из Петербургского в родные веси под надзор полиции, надо полагать? Благо папа — герой японской кампании, и полиция не очень им интересуется, моим братцем, когда он приезжает из Парижа, из Сорбонны.

— Не знаю, как насчет полиции, а насчет высылки — суди сам: Горький сидел в Петропавловской крепости, Пушкин ссылался в Михайловское, Чернышевский стоял у так называемого позорного столба, а после был сослан в Сибирь. И Радищев тоже. И Шевченко, и еще Достоевский. А Короленко — дважды…

— Поручик Листов, прекратить разговоры! — властно повысил Александр голос, но потом мягче добавил: — Ты договоришься, гляди, попадешь под военно-полевой суд.

Андрей Листов улыбнулся и ответил:

— Эка куда ты хватил! — И, понизив голос, спросил: — А тебе не кажется, что мы придем в Восточную Пруссию к шапочному разбору? Из-за таких дорог, из-за такой растянутости фронта, из-за таких командиров и командующих, которые приказывают первой армии атаковать противника в то время, когда наша еще находится на этом дурацком марше? Ну, еще из-за того…

Орлов строго шикнул на него:

— Помолчи, пожалуйста, сейчас не до твоих стратегических разглагольствований. Наслушался моего крамольного братца и болтаешь, сам не ведая, что за сим может воспоследовать. Лучше бы об овсе побеспокоился, лошадей завтра нечем будет кормить, а значит, и не на чем будет ехать.

Андрей Листов нахмурился. Он был немного моложе Александра и привык считаться с ним, как со старшим, еще с поры, когда они вместе потрошили чужие сады, или озоровали в степи с чужими косяками лошадей, или гонялись за «чужими» ребятами, приходившими на станичные гульбища из других станиц и хуторов, но то было так давно… А Александр все еще считает его все тем же Андрюшкой Листовым, которому скажи: прыгай в воду за здорово живешь, лишь бы твои дружки уважали тебя, — и он прыгнет. В местную речку, по крайней мере, прыгал. Но ведь Андрюшки Листова давно уже нет, а есть Андрей Павлович Листов, с помощью Самсонова в свое время — инженер-технолог, только что окончивший Новочеркасский политехнический институт, и вот теперь — офицер царской армии, которую не очень-то любит.

Со стороны шагавших возле орудий солдат донеслось:

— …Да-а… А у нас однова дня счудилось такое, что не приведи господь и во сне узреть: Баба Яга прикатила в избу на метле.

— Так-таки всамделишная и прикатила? — насмешливо спросил седоусый солдат.

— Вот те крест святой — не брешу, — перекрестился рассказчик, маленький солдатик с рыжей бороденкой.

Александр незлобиво сказал солдатам:

— Братцы, помолчите немного, — а Андрею Листову негромко добавил: — Езжай к своим. Пулеметы держи, на всякий случай, в боевой готовности: подходим к границе Восточной Пруссии, а это означает, что всякое может приключиться: аэроплан, например, налетит разведывательный или еще что.

Андрей Листов понял его по-своему и сказал:

— Понимаю: не место, не время слушать неуставные рассуждения, — И продолжал: — Черт с тобой, я в наставники тебе не навязываюсь. Да и какой я наставник тебе, по личному приказанию Жилинского — командиру батареи? Впрочем, расчеты я тебе смог бы сделать быстро, с математикой у меня была дружба…

— Поручик Листов, оставьте меня в покое наконец, — оборвал его Александр.

Андрей Листов улыбнулся, покрутил свои усики и качнул головой лихо и беззаботно. «Эка глупая башка!» — готов он был воскликнуть, но ничего не сказал, а присоединился к строю своих однополчан-офицеров, но потом все же подъехал к пулеметам и что-то стал колдовать там.

Орлов косо посмотрел на его бравый вид, даже немного наигранный, и оглянулся назад: все ли там в порядке? Не застряли ли орудия в этих колдобинах? Но ничего тревожного позади, на батареях, не было, и он погрузился в думы: хватит ли зерна для лошадей, пока подоспеют обозы, удастся ли сегодня накормить людей горячей нищей, и насколько еще хватит сухарей, и подвезут ли снаряды, если придется столкнуться с противником раньше времени, возле Млавы, например, которую он на днях занял и к которой направлялись части первого корпуса и обе кавалерийские дивизии левофланговые, в том числе и шестая.