Императрица - Перл Бак

— В чем же наша слабость? — обратилась Цыси к принцу.

Гнев и возмущение развеяли грезы императрицы, она выпрямилась, крепко сжав подлокотники трона. Образ Жун Лу, который так ясно предстал перед ней мгновением раньше, потускнел и угас.

Принц Гун посмотрел на императрицу. Взгляд его, полный тоски, вновь отметил яркую красоту, соединенную с силой живого ума. Как направить таланты этой великолепной особы на благо и во спасение династии? Слишком она была молода и, увы, родилась женщиной. Однако равных ей принц не знал.

— Уровень китайской цивилизации слишком высок для нынешних времен, — сказал он. — Китайские мудрецы учили, что сила — это зло, что солдата следует презирать, ибо он — разрушитель. Но китайские мудрецы жили в древние века, они не ведали, как поднимутся дикие западные племена белых людей. Подданные Сына неба не знали других народов, Китай был для них единственной страной на Земле. И теперь, поднимаясь против маньчжурских династий, китайцы не понимают, что их враги — не мы, а европейцы.

Как ни горько было слышать эти слова, Цыси оценила их значение.

— Белые люди вошли в Кантон?

— Пока нет, императрица, мы всячески должны препятствовать этому. Я уже рассказывал вам, как девять лет назад они обстреляли из пушек форт в устье Жемчужной реки, на берегах которой стоит Кантон. Тогда европейцы силой вынудили нас отдать им огромный участок земли на южном берегу под склады и дома. Еще белые люди потребовали открыть им через два года въезд в Кантон. Когда срок подошел, наместник презрел соглашение, однако британцы не стали настаивать. Но разве это похоже на мир? Если европейцы уступают, будьте уверены, они думают о более значительных победах.

— Европейцев необходимо отвадить, — настаивала Цыси. — Пока мы сильны, можно не обращать на них внимания.

— Это было бы слишком просто, — ответил принц Гун и тяжело вздохнул. — Дело ведь не в самих белых людях. Китайцы шакомятся с иностранным оружием, наблюдают, как грубая сила противостоит рассудку, и сами подспудно изменяются. Сила, считают теперь китайцы, весомее, чем разум. Они говорят, что ошибались, только оружие может их освободить. Вот что мы должны осознать в полной мере. Уверяю вас, такая смена понятий чревата мощнейшим потрясением государственных устоев, и если мы, царствующие маньчжуры, не сумеем примениться к обстоятельствам, то наша династия может по-i ибнуть до того, как наследник сядет на трон Дракона.

— Ну так дайте китайцам оружие, — предложила Цыси.

— Увы, — вздохнул принц Гун, — стоит только вооружить их против западного врага, как они прежде всего набросятся на нас, правителей. Нас-то они тоже считают иностранцами, хотя паши предки пришли с севера двести лет назад. Великая, маньчжурский трон шатается!

Представляла ли она величину нависшей угрозы? С тревог ой вглядывался принц Гун в прекрасное лицо Цыси и не мог разглядеть в нем ответ. Принц знал, что ум женщины един со всем ее существом. Она не разделяет себя, подобно мужчине, па плоть, ум и сердце, которые составляют ее триединство. Но если принц Гун мог лишь гадать, как императрица воспринимает его наставления, то цепкий ум Цыси работал безостановочно, питаемый нахлынувшими чувствами. Белые люди угрожали не только династии, но ей самой, ее сыну, императорскому наследнику. Императорскому не потому, что он должен взойти на трон Дракона, а потому, что она добилась этого своей волей и энергией. Теперь ее императорский инстинкт поднимался на защиту сына.

Принц Гун ушел, а Цыси вернулась во дворец и послала за сыном. Она с наслаждением играла с ним, качала на руках, смеялась и напевала песенки, которые слышала от матери. Она перебирала крошечные пальчики на ручках и на ножках, уговаривал а малыша встать и подхватывала его, когда тот снопа падал, — словом, вела себя, как все безрассудно любящие матери. Но Цыси не переставала размышлять, как уничтожить крагов сына. Конечно, она думает о стране прежде всего, но ее ем и! Наконец кормилица унесла малыша. Отпустив любимое дитя, императрица усерднее стала изучать сообщения, присыпавшиеся трону каждой из провинций. В особенности ее интересовали вести из южного города Кантона: там наседали белые люди, требуя преимуществ для своей торговли. Несмотря на то что китайские купцы и белые торговцы уже имели неплохую выгоду от существующих сделок, им этого казалось мало. Императрица предпочла бы рискнуть и применить оружие, но время еще не приспело. Если тяготы китайского восстания усугубить невзгодами войны с иностранцами, то сила народного возмущения и в самом деле свергнет трон Дракона и император будет вынужден отречься от престола. Нет, Цыси должна выигрывать время, ждать годы и годы, пока не вырастет сын. Став мужчиной, он поведет войну.

С первым снегом курьер принес донесение от наместника провинции Гуандун. Наместник сообщал, что в Кантонской бухте встали на якорь новые военные корабли. Они имели мощное вооружение, а на борту находились английские посланники высокого ранга. Наместник был разгневан и перепуган, он не осмеливался оставить город, иначе сам бы предстал перед Сыном неба и возопил бы свой позор — ведь он не сумел помешать врагам пересечь моря и океаны! Что прикажет высочайший? Пусть распоряжения отправят курьером, наместник все выполнит беспрекословно.

Расстроенный император немедленно созвал Верховный совет. Отныне каждый день на рассвете в Зал аудиенций являлись высшие сановники — члены Императорского секретариата — четыре Первых канцлера (два маньчжура и два китайца), два помощника канцлера (маньчжур и китаец) и четыре под-канцлера (два маньчжура и два китайца); члены Верховного совета, состоявшего из принцев крови; а также секретари, начальники и заместители начальников приказов: Налогового, Чиновничьего, Церемоний, Военного, Уголовного и Общественных работ. Высочайшее собрание заслушало принца Гуна, который зачитал письмо наместника перед троном Дракона. Доклад долго обсуждали, а затем государственные органы удалились на совещание, каждый в отдельности направил письмо Сыну неба со своей точкой зрения. Письма, посланные высочайшему, возвращались с замечаниями, начертанными императорской алой кисточкой.

Однако всем было известно, что алой кисточкой вместо императора теперь писала императрица Западного дворца.

Ли Ляньинь похвалялся, что каждую ночь Цыси вызывают в спальню правителя, причем не ради любви. Пока император дремал в своей постели и видел опиумные сны, она в одиночен стве подолгу размышляла над исписанными страницами, изучая каждое слово и оценивая каждую мысль. Приняв решение, Цыси брала алую кисточку и вычеркивала слова, призывающие к войне и к возмездию захватчикам.

— Тяните время, — повторяла императрица. — Не подчиняйтесь, но и не сопротивляйтесь. Обещайте и пренебрегайте обещаниями. Разве наша страна не велика, не могущественна?.. Никто не смел ослушаться, потому что свои распоряжения Цыси подкрепляла императорской печатью. Кроме Сына неба, только она могла вынимать ее из специального сундука, хранившегося в высочайшей опочивальне. Распоряжения матери наследника печатались в «Придворной газете», которая ежедневно, вот уже восемь веков подряд, публиковала императорские указы и сообщения. Газету курьеры доставляли всем наместникам провинций и в каждый город городскому голове, чтобы подданные по всей стране знали императорскую волю. Теперь это была воля молодой и красивой женщины, решавшей государственные дела, сидя в одиночестве в спальне властелина, пока тот спал.

Принц Гун прочел алые слова замечаний, и его охватил страх.

— Императрица, — сказал он, когда они встретились в зимней полутьме императорской библиотеки, — я должен вновь предупредить вас, что нрав у этих белых людей горячий и дикий. В отличие от нашего народа они прожили мало веков. Европейцы-дети. Если они видят что-нибудь привлекательное, то сразу протягивают руку и пытаются взять. Проволочки, невыполненные обещания только обозлят их. Надо торговаться с ними, убеждать, идти на подкуп, если нужно.

Огромные глаза императрицы загорелись.

— Но скажите мне, что они могут нам сделать? Разве их корабли пройдут тысячи миль вдоль наших необъятных берегов? Пусть европейцы досаждают одному только городу. Какая угроза от этого самому Сыну неба?

— Угроза вполне реальная, — озабоченно ответил принц.

— Пусть время покажет, — резко возразила императрица.

Ей было жаль, что заботы измучили этого молодого красивого мужчину, и она попыталась успокоить его ласковым словом.

— Не следует взваливать на себя слишком тяжелую ношу. Зачем предаваться меланхолии? Не лучше ли поискать отраду в удовольствиях? Я никогда не вижу вас в театре.

На это принц Гун ничего не ответил и откланялся.

После возвращения из Летнего дворца Цыси не расставалась с придворными актерами. Они состояли на императорском довольствии, жили за стенами Запретного города в собственном доме, а в городе имели павильон, где играли спектакли. По праздникам императрица велела давать пышные представления, присутствовал двор, иногда император, всегда были фрейлины и императорские наложницы, евнухи и младшие принцы с семьями. И хотя к заходу солнца все мужчины со своими женами и детьми должны были покинуть Запретный город, представление часто длилось два-три часа. Незаметно в череде удовольствий весна перешла в лето. Мир в стране сохранялся.