Пятая зима магнетизёра - Пер Энквист

Успех этого отчета, без сомнения, откроет передо мной дорогу в мир науки, который уже давно для меня закрылся. Несмотря на скудость своего ума, я всегда полагал, что дарований у меня не меньше, чем у большинства тех, кто подвизается на этой стезе; мне только недоставало подходящей материи. Вот почему я отклонил все вызовы к моим постоянным пациентам, чтобы всецело посвятить себя мадам Кайзер. В этом случае моя жена совершенно со мной согласна. Вчера она сказала, что день, когда Мейснер явился в наш город, был поистине счастливым днем в нашей жизни.

Рано утром я встретил Штайнера. Он спросил меня, известно ли мне что-нибудь о прошлой деятельности этого самого Мейснера. Я ответил, что нет, неизвестно. Тогда он посоветовал мне собрать о нем сведения.

Я тотчас написал письма кое-кому из друзей моих студенческих лет. Никаких усилий не жаль, чтобы помочь торжеству правого дела.

Ну, а если что не так — стало быть, я просто исполнил свой долг наблюдателя.

Позднее, перед началом сеанса Мейснер попросил меня выписать женщине слабительное. Я выписал один скрупул ялаппы и пять граммов каломели.

Удивительное дело — Мейснер лишен простейших сведений в области медицины. Впрочем, это лишь укрепляет мою уверенность: он обладает одним-единственным даром, и больше ничем. Но этот дар — все.

20 февраля

Пациентка Кайзер в последние дни давала советы и касательно лечения других больных. Мейснер привел кое-кого из своих пациентов и предоставил сомнамбуле в известной мере указывать ему, как их следует лечить.

Вчера я находился в комнате мадам Кайзер, когда к ней вдруг явилась живущая на Виктуалиенгассе вдова по имени Хофрай. Как ни странно, Мейснер на мгновение словно смутился. Но быстро овладел собой и пояснил мне, что предоставил сомнамбуле сказать, как ему следует лечить эту больную.

Женщина в течение десяти лет страдала мучительными болями в левой части гипохондрия, испытывая в болезненной области тяжесть, жжение и позывы, а также судороги. Симптомы эти зачастую сопровождались чувством страха.

Ее пользовали лекарствами, но без всякого толка. Я сам некоторое время был ее врачом и, если верить моим записям, прописывал ей сначала пилюли асафетида, потом алоэ, а когда это не помогло, бычью желчь.

В этот раз пациентка Хофрай выглядела куда хуже, чем в то время, когда я ее лечил. Плоть ее истаяла так, что платье висело на ней престранным образом. Сомнамбула, которая уже спала магнетическим сном и, стало быть, не могла видеть, кто вошел, объявила, что картина болезни для нее неясна оттого, что женщину слишком усердно лечили, но что ей, прежде всего, следует дать рвотное, а потом кварту парного козьего молока в смеси с каплями Гофмана и датского короля и настойкой бобровой струи — по тридцать капель каждого снадобья, если же все это не поможет, больная должна проглотить ложку чайного танина, смешанного с опилками случайно обгоревшего березового полена. После чего не принимать пищу до двух часов следующего дня.

В ответ на прямой вопрос Мейснера мадам Кайзер с особенной настойчивостью подчеркнула, что все это должно сочетаться с сеансами магнетизма, кои следует проводить два раза в неделю в течение двух месяцев.

Вдова Хофрай, растроганная этими предписаниями, громко разрыдалась, рассыпавшись в благодарностях. Банщик Педерсен поспешно вывел ее из комнаты.

Я всегда любил все несложное, все простое и односмысленное. Может, тому причиной собственная моя прямолинейность. И когда я сталкиваюсь, как теперь, с многосмысленными — на мой взгляд, многосмысленными — обстоятельствами, для меня, понятное дело, это тяжкое испытание.

К удивлению моему, несмотря ни на что, все это меня притягивает. И я усматриваю в этом опасность: я склоняюсь к притягательному сомнению, вместо того чтобы искать односмысленности.

Я уже упоминал, что в поисках опоры для своих суждений обратился к прошлому. Первый, на кого я наткнулся, роясь в моем небольшом книжном собрании, был граф Алессандро Калиостро. Его характеризовали как «человека, пользующегося дурной славой, мошенника и экзорциста». Упоминались его весьма странные манипуляции. Похоже, он еще жив.

Внимательней изучив жизненный путь этого необыкновенного человека, я попытался обнаружить сходство между ним и Мейснером, но сходство это невелико, и оно скорее характера общего. Меня возмущает, что Калиостро заклеймили «мошенником». Люди с легкостью выносят скорый приговор тем, кто ищет путей, не подвластных здравому смыслу.

В связи с этим мне вспомнился разговор, который произошел у меня с Мейснером. Я спросил его, считает ли он себя мистиком. Он ответил утвердительно. Тогда я назвал Экхарта.

При звуках этого имени Мейснер повел себя совершенно неожиданным образом. Он стал запальчиво бранить Экхарта, объявив его мистику просто более хитроумным способом утвердить здравый смысл. Тогда я спросил его, что же такое, по его мнению, настоящая мистика.

— Рычаг, подведенный под здание мира, — загадочно ответил он.

Обратившись к еще более далекому прошлому, я набрел на страницы, где вскользь упоминалось о французских королях Средневековья, которые «упражнялись в движениях, удивительным образом исцелявших тело».

Нет сомнения, подобных примеров не так мало. Просто мне не по силам продолжать их выискивать. И все же, на мой взгляд, в более глубоком смысле методы Мейснера совершенно оригинальны — никому не удалось добиться таких результатов, как у него.

Я с волнением ожидаю ответа на свои письма.

Я также пытался узнать, достаточно ли состоятельна вдова Хофрай, чтобы лечиться у Мейснера. По-видимому, да.

Впрочем, это не имеет значения.

22 февраля

Пациентка Кайзер сегодня заявила, что плод уже настолько измельчился, что кости завтра из нее выйдут. Только прежде мы должны дать ей слабительное — английскую соль.

Она сказала также, что после выхода плода у нее из груди начнет сочиться молоко и посему к соскам следует приставить стеклянные трубки, чтобы «отсасывать молоко и разжижать сгустки».

Восемь часов вечера — я заканчиваю свои заметки. Жена только что принесла мне в кабинет легкий ужин. Дочь тоже перестала играть. Возвращенное зрение расширило ее мир, у нее появились другие интересы, кроме музыки. Теперь она играет не больше двух часов в день.

Я уже приготовился ко сну. Нынче ночью я хочу поспать подольше, завтра утром может произойти много важных событий.

Штайнер зовет Мейснера артистом. Сравнение меня поразило, ведь я знаю, Штайнер чрезвычайно интересуется искусством и литературой. А методы Мейснера он называет животными и нечеловеческими.

Стало быть, и Штайнера одолевают сомнения. Я рад это отметить, ведь он мой друг и я ценю его суждения.

Недели две тому назад я как-то спросил Мейснера, верит ли он. Сначала он меня не понял; я пояснил свою мысль, спросив его, верит ли он в Церковь.

Он поспешно ответил: «Нет!»

Я думал еще и о другом. Вот о чем: если бы Мейснер был католиком, вообще христианином в принятом широком смысле, кем бы он стал — святым или крупным религиозным деятелем? Но он применил свои силы на другом поприще. А рассуждение мое зиждется отчасти на том, что методы его очень близки христианским. Подобно великим церковным деятелям он неподвластен подкупу и шарлатанству.

Пишу, уже лежа в постели. Усталости я не чувствую, но понимаю, что должен поскорее уснуть. Пациентка Кайзер заявила, что завтра извергнет из себя кости плода. Если так и произойдет, сомнений не останется. Мейснер совершил революцию, и совершил ее здесь, в Зеефонде, и притом с моей помощью и при моей поддержке.

24 февраля

Я собрал свои вчерашние заметки, они не односмысленны. Изложу их вкратце.

Сначала мы обследовали стеклянные трубки, которые прикрепили к грудям пациентки. В них обнаружилась белая и довольно вязкая жидкость в совершенно незначительном количестве. Я охарактеризовал ее в своих записях как смешанную с молоком слюну. Это, само собой, не анализ, а сравнение. Соски женщины были сухие, и из них не удалось ничего выцедить, сколько мы с Мейснером ни старались. Когда это пытался сделать я, женщина впала в страшное раздражение, поэтому впоследствии по указанию Мейснера я держался поодаль, впрочем, на расстоянии не более трех метров.

После этого трубки были вымыты, насухо вытерты и привязаны вновь.

Прежде всего, конечно, женщина подверглась магнетизированию.

Позднее она рассказала, что ночью спала хорошо, но проснулась в шесть часов утра от озноба. Он продолжался целый час. Потом она почувствовала, что из заднего прохода у нее течет кровь, при этом ощутив, как в прямой кишке что-то копошится, сползая вниз. «Это выходят мягкие части плода», — заявила она.