Пятая зима магнетизёра - Пер Энквист

Моя дочь снова стала играть. Я слышу сквозь пол звуки ее любимой си-бемоль-минорной сонаты — примиряющие, печальные, прибежище от моих мыслей. Я крепко зажмуриваю глаза и слушаю.

26 января

Вчера я вместе со Штайнером обследовал мадам Кайзер. Утром у нее опять были конвульсии, причем, несмотря на это, она порывалась встать с постели и танцевать. Боли, по ее словам, меньше не стали.

Штайнер долго смотрел на нее, не говоря ни слова. Пациентка теперь спокойно лежала в кровати, отвернувшись от нас. Она еще не старая и нельзя сказать, что непривлекательная. Мы спросили ее, не почувствовала ли она облегчения после пиявок; она ответила — нет.

Другого ответа мы и не ждали.

Опухоль не уменьшилась. Штайнер еще раз произвел внутренний осмотр, но ничего нового не обнаружил. После чего мы ушли.

На обратном пути Штайнер был в угнетенном состоянии духа.

— Это станет триумфом шарлатанства, — с горечью сказал он. — Мейснер будет казаться еще большим чудотворцем, чем теперь: весь город будет лежать у его ног. Да что там город. Это пойдет и дальше. Шарлатанство заразительно, при дурном обороте дел ничто его не остановит. Оно будет жить долго и отравит многих.

— Если женщина поправится, значит, он все-таки содеет доброе дело, — заметил я.

— Ее болезнь непонятна, — ответил на это Штайнер. — Исходить мы можем только из того, что есть опухоль, и еще из того, что говорит сама пациентка. Она радуется нашему приходу. Внимание, которое она к себе привлекает, — отрава для этой женщины.

Тогда я спросил Штайнера, как он может называть шарлатаном человека, который спас мою дочь, — не считает ли он сомнительным и ее выздоровление.

Штайнер не ответил прямо на мой вопрос, но продолжал, словно беседуя сам с собой:

— Слишком легко у него все получается. Он обращается к обманщику, который кроется в каждом из нас.

Тогда я решительно прервал его, заявив, что не намерен дальше терпеть, чтобы Мейснера называли обманщиком, — он этого не заслужил. Штайнер посмотрел на меня и улыбнулся.

Вернувшись, домой, я долго размышлял над его словами. Он ослеплен яростью, которую вызывает у него этот удачливый чудодей. В не поддающихся контролю силах — а Штайнер прав, они кроются в каждом из нас — он видит опасность, угрозу. Тут он, несомненно, ошибается. Вспомним, как много добра делает Мейснер! Он не стремится к личной славе, он хочет только, чтобы его идеи получили распространение и послужили всему человечеству. Вспомним, как он вылечил мою дочь.

Штайнер спросил меня также, как это я, неверующий, так легко мог стать жертвой шарлатанства в медицинском обличье.

Я сделал вид, что не понял натянутого сопоставления науки и веры, только усмехнулся и похлопал его по плечу. Ведь он еще так молод.

30 января

Мейснер уже официально заявил, что лечение, которое проводил Штайнер, оказалось неудачным и теперь он сам собирается заняться мадам Кайзер.

Огромный интерес, который в последнее время возбуждает этот случай, и рассуждения о том, каким образом возьмется за дело Мейснер, привели к тому, что увеличился приток желающих записаться на обычные сеансы Мейснера. Говорят также, что он сильно повысил плату за лечение. Теперь только самые состоятельные посещают его вечерние приемы. Такое развитие событий мне не нравится.

Я предпочел бы устраниться от участия в этом деле. Но Мейснер заявил, что я должен присутствовать при лечении как медицинский контролер. Штайнер косвенным образом тоже подтолкнул меня к тому, чтобы я присутствовал при лечении.

Вот почему я не отказался. В каком-то смысле я чувствую, что Мейснер — моя последняя надежда, спасение от моего равнодушия, рука помощи, протянутая мне, чтобы я вышел из своего оцепенения.

Даже если Штайнер прав, значит, именно теперь я нуждаюсь в обмане, притворстве и шарлатанстве. Света без тени не бывает.

2 февраля

Вчера Мейснер начал свое лечение. Я при этом присутствовал.

Во время лечения я записывал все, что происходит.

Я чувствую постоянную необходимость заносить в отчет все. Все.

Шесть часов пополудни. Присутствуют: повитуха, служанка мадам Кайзер, мадам Стройвер, банщик Педерсен, граф фон Дренерт, господин Левийн, Мейснер и я сам.

Сначала мы собрались в комнате, прилегающей к той, где находилась пациентка. Мейснер заявил, что намерен погрузить больную в так называемый магнетический сон. Во время этого сна у нее возникнет потребность заглянуть в себя, и благодаря магнетическому состоянию, которое поддерживается поглаживаниями, она сможет это сделать. И тогда, возможно, она предскажет, какого рода лечение поможет ей избавиться от болезни.

Мы слушали его затаив дыхание.

После чего вошли к больной.

Мейснер подошел к ней и присел на край кровати, ни словом не объяснив женщине, что он намерен с ней делать. Потом положил руку ей на лоб, словно проверяя, нет ли жара. Так же непринужденно он погладил ее по лбу над бровями, после чего веки женщины дрогнули, глаза закрылись; так обычно вели себя пациенты при погружении в магнетический сон. После чего Мейснер несколько раз провел рукой по ее груди и по телу, задержав, наконец, руку на ее сердце. Пациентка лежала теперь совершенно спокойно. Она медленно дышала, черты лица разгладились. Когда она проспала десять минут, Мейснер спросил:

— Вам легче?

Склонившись над ней, он говорил очень тихим голосом, но при этом так внятно, что все присутствовавшие в комнате его слышали.

— Да, — без колебаний ответила пациентка так же внятно. При этом она продолжала лежать с закрытыми глазами и, без сомнения, спала. А потом, не ожидая его дальнейших вопросов, сказала:

— Я все слышу и вижу все совершенно ясно, даже себя и свои внутренности.

— Каким образом надо лечить вашу болезнь? — спросил Мейснер.

Ответ последовал без промедления:

— Теперь я узнала, что может помочь от головной боли, — это обтирания смесью одеколона с уксусом.

Несколько секунд казалось, Мейснера смутил столь внятно и скоро прописанный рецепт, но он овладел собой и спросил, не обращая внимания на сильное волнение, которое охватило нас, стоявших рядом и наблюдавших за происходящим:

— Что за опухоль у вас в животе?

— Это ребенок.

— Еще живой?

— Нет, он умер третьего числа прошлого месяца.

— Но ребенок должен быть необыкновенно большим, ведь уже год назад вы говорили, что у вас в утробе растет ребенок?

— Нет, он совсем маленький, хотя ему уже год и три месяца. Но там, где он лежит, он не мог питаться. Поэтому он такой маленький.

— Где же он лежит?

— Вне матки, ближе к спине, почти спеленутый брыжейкой.

При этих словах в комнате возник гул, вызвавший сильное раздражение Мейснера. Он сердито обернулся и знаком приказал нам замолчать. На пациентку наше неуместное вмешательство не оказало никакого впечатления. Она лежала по-прежнему спокойно, даже веки ее не дрогнули, словом, не было никаких признаков того, что она пробудилась. Мейснер снова обернулся к ней:

— Каким же образом вы исцелитесь?

После этого вопроса впервые возникла пауза. До сих пор женщина отвечала с готовностью и без колебаний. Теперь, казалось, она старается сосредоточиться перед тем, как сделать важное сообщение. Мы все ждали, затаив дыхание.

Наконец она ответила:

— Ребенок распадется и выйдет из тела; то, что не распадется, выйдет целиком. Но мне надо очистить кровь; для этого есть средство: смесь очищающей кровь красной земли и обыкновенного красного вина. С помощью этого средства плод распадется и выйдет наружу.

— Что это за земля?

Женщина снова помедлила, словно всматриваясь вглубь самой себя, где что-то никак не могла рассмотреть. Мейснер напряженно глядел на нее, как будто его взгляд должен был придать ей сил. Наконец она выговорила:

— Такая земля есть у камня, что лежит в трех четвертях мили к востоку от Зеефонда.

— Где это? Можете указать точнее?

— Это земля в рощице возле камня, который величиной и видом напоминает человеческую голову. Возле этого камня лежит другой, поменьше. Они касаются друг друга. Вот под этими камнями и есть та земля.

— Откуда вы это знаете?

На этот раз она ответила без колебаний:

— Магнетическая сила научила меня заглянуть внутрь самой себя.

— А что с вашими судорогами? Долго они будут продолжаться?

— Нет, на этой неделе у меня будет только два приступа. Один завтра утром, второй на другой день вечером. Но они будут легкими и непродолжительными.

Мейснер, сидевший возле пациентки, встал. Никто из присутствовавших не произнес ни слова — мы все выжидательно смотрели на него. Он вдруг улыбнулся мне и развел руками.