Восхитительная - Шерри Томас

Когда девушка осталась в одной рубашке, Стюарт усадил ее на край постели и, не прерывая поцелуя, стащил с себя сюртук и жилет. Она помогла ему снять рубашку через голову.

Стюарт целовал ее горло, плечи, руки. Прикусил кожу у основания шеи, и она тихо застонала от удовольствия. Едва уловимый стон зажег в его жилах огонь. Его единственным желанием было доставить ей удовольствие, и вот теперь она была довольна.

Что бы он ни делал – ей нравилось все. Сладко вздрагивала, когда он целовал ее за ухом. Покусывал внутреннюю поверхность локтя – и она постанывала, отчего у него кружилась голова. А стоило ему лизнуть ее груди сквозь тонкую ткань сорочки, как она сжала его в объятиях и повалила на постель.

Стюарт поднял сорочку, чтобы беспрепятственно насладиться ее пахнущей земляникой кожей. Пупок и соски были совершенной формы, Стюарт стал целовать их горячо и жадно. Она сорвала с себя сорочку, обвила Стюарта своим телом и призывно заерзала, давая понять – она готова его принять.

Это было как в первый раз. Нет, гораздо лучше, чем в первый раз. Тогда он был полупьян, не оправившись толком от первого приступа малярии, и не совсем уверен, что вообще пошел бы на это дело, не будь изрядно навеселе.

Она обжигала, испепеляла. Это было мукой, сладчайшей из мук, что выпали на его долю за всю жизнь. Каждое движение приближало благословенный миг освобождения. Каждый раз, когда он замирал, чтобы продлить наслаждение, тело сотрясалось, предвкушая взрыв.

Содрогнувшись всем телом, она закричала. А он не мог остановиться, даже если от этого зависела бы судьба наций и жизни миллионов людей. Потом он взлетел на вершину, и ударила молния. Тело сотрясали приступы яростного наслаждения, рвали и терзали, грозя уничтожить вовсе.

Он не мог больше сопротивляться, опустил руки и камнем полетел в пропасть.

* * *

Несмотря на некоторую сонливость, Стюарт чувствовал, как его переполняют радость и восхитительное ощущение, что жизнь чертовски прекрасна!

Он повернулся на бок, крепко прижимая девушку к себе. Она раскраснелась, волосы рассыпались спутанной гривой, дыхание все еще было неровным, под стать его собственному.

Он не удержался, чтобы не поцеловать ее – так она была прекрасна.

– Часы пробили полночь, Золушка, – сказал он. – А вы все еще здесь.

Смущенно улыбнувшись, она натянула одеяло до самых ключиц.

– Современная Золушка отлично понимает, что в наших прекрасных городах процветает преступность. Поэтому лучше не покидать безопасный кров ради ночных улиц.

Стюарт погладил ее плечо. Ее .ключицы торчали. Без одежды девушка оказалась еще более худой, чем он предполагал.

– Рад, что современная Золушка столь благоразумна.

– Современная Золушка исчезает на рассвете, – продолжала она. –Когда начинают ходить поезда.

– Благоразумна и умеет мыслить логически. Современная Золушка просто идеал женщины! – Наклонившись, он снова поцеловал ее в губы. – Погодите-ка.

Она удивленно приподняла голову, когда Стюарт вернулся в постель с блюдом в руках.

– Вы проголодались?

– Это вам, – ответил он, ставя тарелку рядом с ней на постель. – Вы должны поесть еще.

Она опустила глаза.

– Спасибо. Никому еще не приходило в голову меня кормить.

– Ну, это преступление. – Стюарт отломил кусочек пирога и протянул ей: – Ешьте же, леди.

– Вы совсем как моя старая гувернантка.

– Ребенком вы не ели как следует?

– Нет. Нужно было меня ловить и держать крепче, да еще пугать всяческими неприятностями. Только так я соглашалась съесть кусочек-другой на ужин.

– Даже не верится.

– Мне было почти безразлично – есть или не есть, пока однажды я не покинула дом и еда перестала появляться на столе сама собой с завидной регулярностью. – Она взяла еще пирожного. – Голод, как ничто другое, заставляет понять, что на самом деле важно.

– Полный желудок?

– Полный желудок. Стюарт улыбнулся:

– А что казалось вам самым важным до того?

– Наряды.

– Наряды?

– Именно. Платья на каждый день и платья для бала, блузки, шляпки, перчатки, туфли. – Она бросила на него быстрый взгляд: – Мне продолжать?

Ему хотелось, чтобы она говорила и говорила, хотя бы для того, чтобы слышать, как звенит ее голосок – словно жемчужинки падают на серебряный поднос.

– Не знал, что Золушка была такой легкомысленной.

– О, но она была именно такой. – Пауза. – И сейчас такая. Я всегда подозревала, что она отправилась на бал не столько ради того, чтобы сцапать принца, но и для того, чтобы покрасоваться в новом бальном платье. Старое-то никуда не годилось. А новое сулило массу удовольствия.

– Хотите сказать, что платья приносят больше удовольствия, чем принцы?

– Намного. – Дразнящая улыбка вдруг сменилась горестной гримасой. – А разве она вам не сказала? Современная Золушка недавно объявила мораторий на принцев, особенно на их жабью разновидность.

– Но не на незаконнорожденных братьев принцев-жаб?

Девушка густо покраснела.

– Да, она просто не может опомниться от удивления. А вдруг брат подумает о ней плохо, решив, что она – особа легкого и распущенного поведения?

Стюарт тоже был изумлен. И счастлив. И преисполнен благодарности.

– Легкого поведения? Бог мой, я в жизни никого так не упрашивал, – заявил он совершенно искренне, гладя ее волосы.

А еще он был на грани Нервного срыва. Многие годы Стюарт учился скрывать страх и волнение и лишь благодаря долгой тренировке не выглядел сейчас полным идиотом. А девушка держала себя так сухо, была оскорблена. Ей и невдомек, что это он у нее в руках, а не наоборот. Ей нечего было бояться. Это он нарушил выработанное с годами правило – никогда не напрашиваться, никогда не упрашивать. Иначе того и гляди – получишь отказ.

Но когда она приказала уйти, Стюарт набрался бесстыдства и ослушался. Остался, вместо того чтобы немедленно уйти, как обещал. Урвал минуту здесь, минуту там, потом еще одну. Рисковал истощить ее терпение, бросая украдкой жадные взгляды. Рассказал о себе – полученные сведения она могла бы использовать как оружие против Стюарта.

Дал ей полную власть над собой.

Но она и не подумала смеяться. Поведала свою историю, от которой у него встали дыбом волоски на задней стороне шеи – настолько она была близка и понятна. Когда девушка описывала вкус карамели и ее губы порхали, готовые сложиться в улыбку, а глаза сияли светом давно прошедшего лондонского утра, она была прекрасна, как сама надежда.

– Думаю, что вы непорочны, как монахиня. Но даже столь строгая добродетель не может выстоять под напором моей храбрости и очарования, – заявил он.