Бессонный всадник - Мануэль Скорса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уткой никто не стал, куда там, очень мы поздоровели. Кладовые набили битком и ни о чем не беспокоились. Правда, Матиас Гойо, наш могильщик, ворчал, что такая тишь не к добру. Обижался он, гробы у него подгнивали. Чтобы он не мозолил глаза (как же так, один могильщик и захиреет до смерти?), городской совет назначил его садовником. Площадь в Янауанке – голая, на ней ни кустика нет, но ради спокойствия мы слова не сказали. Даже сам Гойо и тот обрадовался. Только дон Раймундо по-прежнему громил равнодушных и твердил, что эта тишь выйдет нам боком. Но кто его слушал? Глава общины не пил, не плясал и наводил на всех тоску.
Немочь нашей речки привела к неожиданным последствиям. Новое озеро пожирало землю, но ему полюбились пропасти, скалы, одинокие хижины и участки бедных общинников, так что убытку особого не было. Лишь немногие фермы пострадали. Мало того, Серафин де лос Риос, племянник дона Эрона, бывший матрос, заказал плотнику Орэ какую-то странную штуку. Братья Маргарито смеялись, пока в один прекрасный день Серафин не вышел в морской форме и не разбил бутылку чичи о киль «Титана Янауанки», первого корабля во всей провинции. Туманным вечером наш новый Колумб смело отплыл в неизвестность и через два часа причалил в Янакоче, доказавши тем самым, что озеро – не только приятно (как утверждал его дядя), но и полезно, ибо открывает новые пути. Нет, еще того лучше: оно подарило новые виды развлечений. Когда Серафин, шутки раде, да и для почина, взял с собою в другой раз Мощи и Дурака, приманив их леденцами, жители Янауанки воодушевились и позабыли свои страхи. Все полюбили кататься в лодке. Дон Прематуро Сиснерос, директор мужской школы, произнес речь на годовщину республики и, перечисляя благодеяния правительства, назвал «самое большое озеро округи». Он напомнил собравшимся, что лишь в Европе «есть город, по улицам которого снуют лодки, как сновали некогда ослики по нашим дорогам». Серафин де лос Риос за пять солей переправлял людей из Янауанки в Янакочу. И все платили, чем терять не два часа, а два дня, огибая озеро по суше.
Когда судью Монтенегро пригласили в Тапук на экспертизу, он решил отправиться водным путем. Писари, жандармы, истец ж ответчик, едва живые от страха, взошли на борт за Отцом Города. Судье так понравилось плаванье, что в тот же день он велел Орэ соорудить ему. «Пепиту». Местное общество только этого и ждало. Сиснеросы, Ловатоны, Руисы, Солидоро, Канчукахи, Арутинго последовали его примеру. В Чипитате, в Тапуке и в самой Янакоче собрали денег, которые вскоре превратились в «Тапукского смельчака», «Кондора Чипипаты» и «Акулу Янакочи». Всем льстило, что теперь они как бы живут у моря. Особенно это проявилось на последней ярмарке. Торгуясь из-за быка, дон Эдмундо Руис разозлился на упрямого Ремихио Вильену, обитателя Туей, и крикнул: «Не надо мне твоего быка, горец паршивый!» Вильена выхватил нож, но возражать не стал. А что он мог сказать? К апрелю, к июню (или к чему еще) озеро Чаупиуаранга поглотило всю лощину.
Глава четвертая,
о беседе, которую дон Герман Минайя вел с Амбросио Родригесом, честным человеком (если звание это применимо в нашей стране)
– Дон Амбросио, я везу права! – крикнул старик Эррера снежному перевалу Гуайгуаш.
Пока Рассеки-Ветер боролся с метелью, дон Раймундо старался вспомнить напряженное лицо человека, чья отвага в 1934 году спасла земельные права общины от алчных помещиков. Как узнали хозяева, что права у него? За 1933 год они пять раз нападали на Янакочу, но Амбросио Родригес успевал уйти. А в 1934-м упрямый и злой Матео Семпронио, главный управляющий поместья «Эль Эстрибо», прогонявшись за ним без малого полгода, напал на его след.
– Где он поймал тебя, дон Амбросио? – кричал старик.
Кричал он крику ради. Община Янакочи не знала, где Семпронио настиг ее представителя. Однако Эррера чувствовал, что здесь, в снегах Гуайгуаша, процокали в последний раз копыта коня, который уносил Амбросио Родригеса от затравивших его охотников. Дон Медардо де ла Торре, отец дона Мигдонио, тогдашний владелец поместья, понимал, какого всадника должны нагнать его люди; понимал он и то, как задеть за живое своего чванливого управителя.
– Минайя вернул права, дон Амбросио! – кричал старик. Рассеки-Ветер тонул по самое брюхо в том самом снегу, который, как чуял Эррера, хранил тело Родригеса.
– Ты мог спастись, дон Амбросио, но спас наши права!
Град стал мельче, Эррера снова дивился отваге человека, который под самым носом у надсмотрщиков так мудро спрятал бумаги.
– Важно ли, как мы за это платим! – крикнул он. – Главное, ты спас права. Гляди, дон Амбросио, вот они!
В огромной спальне, где пахло гнилыми яблоками, на резном кедровом ложе умирал Минайя.
– Состенес…
– Да, хозяин.
– Душно мне…
Состенес осторожно открыл окно. Стая уток появилась в зеркале и исчезла. Умирающий поднял голову.
– Амбросио Родригес, – спросил он, – что ты стоишь в дверях?
Состенес поглядел и никого не увидел.
– Там никого нет, хозяин.
– Я помещик, Амбросио Родригес. Тут все мое. Всем, что ты видишь, владею я! И ты предлагаешь мне стать сторожем?!
– Я предлагаю вам добрую сделку, сеньор Минайя, – отвечал Родригес так спокойно, что помещик смягчился.
– Сделку?
– Другие помещики хотят отобрать наши права, сеньор Минайя. Много лет они до них добираются. В Янакоче прав не уберечь. Я ищу, где их спрятать.
– Здесь не монастырь.
– Здесь лучше, чем в монастыре, хозяин.
– Что ты порешь?
– Здесь поместье.
– Не говори глупостей.
– Сюда никто не войдет без спроса, хозяин.
Помещик окинул взглядом ружья на стене.
– Войти-то войдет, а вот выйдет ли… – Голос его был тяжек. – Но что мне до того?
– Вы могли бы сохранить наши права, – отвечал Родригес. Минайя побагровел от гнева, и Родригес прибавил:
– Мы заплатим, хозяин.
Помещик снова смягчился.
– Откуда ты знаешь, что здесь, в Лаурикоче, твоих прав не тронут?
– Те, кому они нужны, ищут на фермах, в селеньях, в часовнях. Им и в голову не придет искать в поместье.
– Кто тебя надоумил?
– Когда ездишь, много чего передумаешь, сеньор, – отвечал Амбросио Родригес, глядя на пампу, где каждую минуту могли показаться Семпронио и его люди.
– Кто дал вам эти права?
Родригес выпрямился.
– Испанский король, – сказал он. – В тысяча семьсот пятом году. – И торжественно произнес: «Повелеваю, чтобы индейцев не лишали земли, не выслушав их и не рассудив по закону и праву».
– Теперь в Перу другая власть.
– Закон все тот же, сеньор.
– Права Чаупиуарангской общины сгорели в тысяча восемьсот семьдесят девятом году, во время войны с Чили.
– Наши уцелели, сеньор. Старейшины спрятали их в Карамарке еще до чилийцев.
– На все у вас есть ответ, – угрюмо усмехнулся Минайя. – Хорошо. Предположим, я приму эти бумаги на хранение. А кто тебе поручится, что я не стану служить двум господам?
Где-то вдали пампа изрыгнула коней. Семпронио напал на след! Родригес представил себе, как тяжко он утомился, и подумал о том, что гордость всадника уязвлена в нем больше, чем тщеславие
Глава четвертая,
о беседе, которую дон Герман Минайя вел с Амбросио Родригесом, честным человеком (если звание это применимо в нашей стране)
– Дон Амбросио, я везу права! – крикнул старик Эррера снежному перевалу Гуайгуаш.
Пока Рассеки-Ветер боролся с метелью, дон Раймундо старался вспомнить напряженное лицо человека, чья отвага в 1934 году спасла земельные права общины от алчных помещиков. Как узнали хозяева, что права у него? За 1933 год они пять раз нападали на Янакочу, но Амбросио Родригес успевал уйти. А в 1934-м упрямый и злой Матео Семпронио, главный управляющий поместья «Эль Эстрибо», прогонявшись за ним без малого полгода, напал на его след.
– Где он поймал тебя, дон Амбросио? – кричал старик.
Кричал он крику ради. Община Янакочи не знала, где Семпронио настиг ее представителя. Однако Эррера чувствовал, что здесь, в снегах Гуайгуаша, процокали в последний раз копыта коня, который уносил Амбросио Родригеса от затравивших его охотников. Дон Медардо де ла Торре, отец дона Мигдонио, тогдашний владелец поместья, понимал, какого всадника должны нагнать его люди; понимал он и то, как задеть за живое своего чванливого управителя.
– Минайя вернул права, дон Амбросио! – кричал старик. Рассеки-Ветер тонул по самое брюхо в том самом снегу, который, как чуял Эррера, хранил тело Родригеса.
– Ты мог спастись, дон Амбросио, но спас наши права!
Град стал мельче, Эррера снова дивился отваге человека, который под самым носом у надсмотрщиков так мудро спрятал бумаги.
– Важно ли, как мы за это платим! – крикнул он. – Главное, ты спас права. Гляди, дон Амбросио, вот они!
В огромной спальне, где пахло гнилыми яблоками, на резном кедровом ложе умирал Минайя.
– Состенес…
