Месть трефового короля - Михаил Ера

Представившись полковнику Илье Федоровичу Чубарову, заверившему меня, что к девятнадцатому часу квартира на постой отыщется, и денщика подберут, я отправился прогуляться по городку.

Пока прохаживался, все к дамам присматривался, искал взглядом траурный туалет: ведь княгиня в трауре быть должна — сорока дней еще не прошло. Однако надежды увидеть ее в тот же день были призрачны. И не знал я наверняка — возможно, покинула она провинцию. Что ей, княгине, там делать оставалось? Да и Афоничев сказывал, что намеревалась она в Белгород перебраться, а то и вовсе в Москву.

Проходя мимо кладбища, укрепился я во мнении, что нет ее в городе — наверняка князя в родовом имении схоронили, даже могила мужа не держит.

Но Полина Григорьевна все еще оставалась в Печенегах — это известие я получил вечером от полковника, когда предложил он посредство, коли мне угодно приобрести усадьбу у вдовы. Однако одна тонкость имелась в деле — права наследования по завещательному письму князя наступали лишь к осени. Тогда я не придал значения странному пункту завещания, потому как возможность увидеться с Полиной Григорьевной затмила все другие мысли.

Временную квартиру на постой предоставил купец Елизаров. Старый пройдоха надеялся сбыть мне дом покойной матушки своей. Дом, к слову, крепкий, однако ж, стар чрезвычайно, и дух имел старушечий неистребимый.

Денщиком назначили Степана, бывшего денщика князя Овечкина, да и должность моя в полку принадлежала покойному. Вот такие обстоятельства в жизни случаются. Как только судьба с нами не играет.

Несколько дней понадобилось, чтоб быть представленным местному дворянскому обществу, завести знакомства с однополчанами, навестить, прибывшего из Москвы, приятеля Афоничева (на дому, разумеется, а не по средствам интересов супруги его).

И вот к вечеру пятого по приезду дня был я приглашен в дом того-самого немца — Альтберга. Бедняга Афоничев напутал или преувеличил значимость гостевого дома, сравнив небольшую залу с воксалом, да откуда ж ему знать.

Хотя у немца постоянно собиралось общество, не умолкал рояль, даже столы были покрыты зеленым сукном, однако это был обычный провинциальный клуб.

В тот вечер довелось мне услышать мадмуазель Катрин, племянницу коллежского советника Труфанова. Пела она незатейливую французскую песенку, но прелестный голос ее превратил нехитрую мелодию в нечто ласкающее слух. Я восторженно аплодировал, как и все присутствующие.

— А вы, ротмистр, с преферансом ознакомлены? Гер Альтберг привез нам эту диковинную французскую игру. Весьма занимательная штука, скажу я вам, — обратился ко мне штабс-ротмистр граф Андрей Федорович Чинский, когда дело дошло до карточного стола.

— Полноте, граф, — вмешался поручик Лепнин, — преферанс игра экономная — не приживется он у нас.

— Нет, поручик, вы не правы. Преферанс — игра стратегическая, потому весьма полезен любому офицеру, — наотмашь ответил граф, и тут же вновь обратился ко мне: — Так что, Иван Александрович, может, составите компанию?

— Отчего ж, — ответил я, и уже через минуту мы сидели за ломбером.

Альтберг метал за соседним столом, он был весел, много шутил. Акцент его был ужасен, но понимали его без труда. Поглощен я был не игрой, а наблюдением за немцем. Пытался понять — что могла найти в этом сером человечке Полина Григорьевна, и решительно отказывался верить в саму возможность каких бы то ни было отношений между ними.

Талья закончилась — я проиграл. Сговорились повторить, метал Чинский.

— В каком же месте Франции вас удерживали Иван Александрович, — между делом спросил граф.

— В Артуа, — ответил я, что пришло в голову.

— Артуа! Замечательное место. А довелось ли вам, Иван Александрович, побывать в замке Демпьер? Говорят, он великолепен.

Граф спрашивал ненавязчиво, я не заметил тогда подвоха.

— Внутри не приходилось видеть, а снаружи выглядит он весьма внушительно, — соврал я, так как во Франции, не смотря на победоносную войну, мне так и не довелось побывать.

Чинский больше вопросов о плене не задавал, отчего я почувствовал облегчение. Вторая талья закончилась для меня выигрышем, так что в тот вечер мы остались при своих интересах, с тем разошлись.

Чинский окликнул меня уже на улице. Ночь стаяла теплая, луна вышла полная, освещая улицу — будто день.

— А ведь вы не были в плену, Иван Александрович, — прямо высказал он.

— С чего вы взяли?

Я старался держаться неопределенно, интонации использовал неясные: то ли оскорбился недоверием, то ли сознался.

— Замок Демпьер расположен в Шеврезе близ Парижа, а не в Артуа!.. Да вы не отчаивайтесь, я в некоторой степени с вами заочно знаком, — начал он, не давая мне опомниться. — Мой дядя имеет честь служить при генеральном штабе, посему мне известно, что некоторые офицеры были привлечены к сопровождению господ переговорщиков, непрерывно действующих по всей Европе. Мне известно, что вы один из таковых. Упаси бог расспрашивать вас о делах заграничных, но есть другие обстоятельства, о которых мне желательно непременно услышать ваше мнение.

Граф на мгновение умолк, стараясь уловить мою реакцию. Я оставался спокоен. В конце концов, нет ничего дурного в том, что ему известно некоторое из моей жизни.

— Слушаю вас, граф, — ответил я как можно спокойнее.

— Иван Александрович, прежде всего мне хотелось бы узнать о ваших намерениях относительно Полины Григорьевны? — спросил он, внимательно всматриваясь в мои глаза.

Я опешил, и некоторое время не мог произнести ни слова. Чинский, по-видимому, уловивший мои затруднения, пояснил:

— Мне известно, что до войны между вами имелись некоторые отношения…

— Довольно, граф! — прервал я. — Вас это не должно касаться!

Я хотел тотчас уйти, но Чинский остановил меня уже вторично за этот вечер:

— Постойте! Я не сказал вам главного. Не далее как на прошлой неделе я предложил Полине Григорьевне руку и сердце.

Я остановился пораженный.

— И что она? — обреченным голосом спросил я.

— Она согласна. По истечению года мы обвенчаемся.

— Желаю вам счастья, — выдавил я, хотя в тот момент возжелал его смерти, причем немедленной.

— Спасибо, ротмистр, — не замечая моей неприязни, совершенно открыто поблагодарил он, чем обезоружил вспыхнувшую ненависть.

— Теперь я должен рассказать вам всё, — вдруг объявил он.

— Есть еще что-то? — язвительно осведомился я.

— Есть причины весьма странные, демонические… Князь был мне другом, и пока был жив, я ни в коей мере не позволял себе ухаживание за супругой его. Слово дворянина! Однако молва приписывает Полине Григорьевне амурные дела с немцем, чего не может быть. Я разговаривал с княгиней по этому поводу — заверяю вас, что это не более чем сплетня.

— К чему мне это знать?

В тот