Маэстро - Юлия Александровна Волкодав

Поставили камеру, закрепили микрофоны. Артем пристроился напротив и приготовился задать первый вопрос. Но спрашивать ничего не потребовалось. Едва оператор кивнул, что запись идет, Агдавлетова заговорила сама.

— Мы прожили с Маратом Алиевичем двадцать пять лет. Знаете, если есть браки, заключенные на небесах, то наш был именно таким. Наша работа не позволяла нам ежеминутно находиться вместе, но не мешала ежеминутно думать друг о друге, чувствовать друг друга. Вполне естественно, что, когда он заболел, мне пришлось уйти со сцены. Кто-то должен был о нем заботиться. А сейчас? Сейчас можно было бы вернуться, ведь голос еще есть и поклонники не забыли. Но как, скажите, как я могу петь, если его больше нет?

Монолог получался долгим. И, слушая его, Артем думал, как же сокращать отснятый материал. Агдавлетова говорила так стройно, слова лишнего не выбросишь. Как будто по-писаному. Он сам, закончив журфак не последнего вуза в стране, так бы не смог. И кадр действительно получился красивый. Кресло с золотыми подлокотниками. Любимое кресло артиста, о нем она тоже рассказала. Портрет самого Агдавлетова на заднем фоне. Его пепельница на переднем плане. И забавная фигурка какого-то толстяка рядом с ней.

— Здесь всё как при Марате Алиевиче. И мне кажется, будет правильным сделать в доме музей. Если правительство Москвы откликнется и поддержит эту идею… Я очень хочу, чтобы память о замечательном артисте, гениальном, не побоюсь такого эпитета, музыканте жила. Его инструмент, его костюмы, а главное, его ноты и, конечно, записи могут вдохновлять не одно поколение исполнителей.

* * *

На подготовку передачи ушел почти месяц: пока удалось отловить всех коллег Агдавлетова, на время посленовогоднего затишья разъехавшихся по теплым странам, пока отсняли с ними материал, пока смонтировали. К тому же вдова потребовала, чтобы передачу перед эфиром обязательно показали ей. И теперь Артем без особого энтузиазма возвращался в неприветливый дом. Хорошо хоть добираться удобно — самый центр города. Своей машины у Артема еще не имелось, да и служебную по такому поводу не выпросишь. А мороз градусов двадцать. Держащая портфель рука уже закоченела. Вторую руку Артем предусмотрительно прятал в кармане дубленки. И все же, несмотря на погоду, он остановился в скверике напротив дома Агдавлетовых и закурил. Вдова наверняка захочет посмотреть всю передачу целиком. Еще и ценные правки внесет, как пить дать. А в их доме курить нельзя, она в прошлый раз сразу об этом сообщила. Мол, решительно не переносит табачного дыма. Потом, когда Артем собирал архивные записи, интервью самого Агдавлетова для использования в своей передаче, ни разу не видел певца без сигареты. Как они, интересно, уживались?

Напротив, возле мусорных баков, стояли две женщины. Лет по пятьдесят, может быть, и больше. Добротно одетые, у одной шуба, кажется, натуральная. Бобер? Вторая в сапогах на каблуке — в такой-то гололед. Обе при макияже. Ждут кого-то? Артем хотел уже выбросить окурок и уходить, но произошло нечто неожиданное. Из подъезда, того самого, куда нужно было Артему, вышел парень азиатской внешности с огромным мешком, какие обычно используют для строительного мусора. Внешность, заляпанный краской комбинезон и затравленное выражение лица не оставляли сомнений — парень был гастарбайтером. Удивительным показалось то, как отреагировали на его появление те самые хорошо одетые барышни. Они отчаянно замахали парню, одна даже перекрыла ему дорогу к мусорным бакам.

— Сюда-сюда. Да ставь, мы сами разберемся.

— Нельзя! — запротестовал парень. — Я вчера такой пакет отдал, меня ругали. Вы мусор раскидаете, меня опять ругать будут.

— Не раскидаем, давай сюда!

Барышня в бобровой шубе чуть ли не вырвала тяжелый мешок. Сунула парню что-то в руку, вероятно купюру. Артем уже жалел, что не брал с собой оператора с камерой. Происходило что-то явно выдающееся. Правда, у них приличный канал, а всякий треш — скорее формат соседней «кнопки», конкурирующей. Но профессиональное любопытство уже подняло голову, и Артем поспешил к женщинам, потрошащим содержимое мусорного мешка. Он еще не придумал, что им сказать, как представиться, а та, вторая, на каблуках, уже на него накинулась:

— А тебе чего надо? Что смотришь? Сегодня наша смена. Из «Лиры», что ли? Совсем совесть потеряли. Иди давай отсюда!

— Простите, я не из «Лиры». Я журналист, телевидение, канал…

— Серьезно? А где камера? Вы обязаны это снять! — тут же сменила тон с грозного на требовательный барышня. — Потому что здесь происходит форменное безобразие! Архивы великого артиста летят в мусорку! И если бы не поклонники…

Но Артем уже и сам догадался, а точнее, увидел, как из мусорного мешка достаются исписанные нотные листы, помятые афиши и даже пластинки Марата Агдавлетова. А представительные женщины, скорее всего, оказались поклонницами певца.

— Ремонт она решила сделать, — делилась Татьяна Алексеевна, когда они полчаса спустя сидели в кафе неподалеку, отогреваясь горячим какао, — Артем угощал. — Сорока дней дождалась и сразу бригаду гастарбайтеров пригнала. Уже неделю дежурим по очереди. День наш фан-клуб, день «Лира». Тоже поклонницы, только у них молодежь. Вчера, говорят, костюмы попадались. Значит, все перетряхивает, даже шкафы. Не терпится забыть, наверное.

— Не суди да не судим будешь, — вставила Лидия Васильевна, задумчиво оглаживая мех на рукаве. — Люди по-разному горе переживают. Может быть, ей слишком тяжело видеть его вещи?

— Ну конечно. А без гардеробной и будуара, или что она там решила в его кабинете сделать, так просто жизнь не мила!

Артем слушал барышень и не переставал удивляться. За десять минут он узнал об Агдавлетове больше, чем за месяц, пока готовил передачу. Если бы еще что-то из услышанного можно было в ту передачу включить.

* * *

На ужин планировался салат. Только салат из самых прекрасных тосканских овощей, сочных и ароматных. Может быть, с ложечкой киноа. И никакой пасты. И без хлеба. Нужно поддерживать форму. Алла начинала худеть с периодичностью раз в неделю. Чаще всего это случалось после сытного обеда. Диетический ужин она героически выдерживала, с чувством гордости за собственный стоицизм ложилась спать без традиционного чаепития с булочкой или шоколадкой. Утром пила кофе. Впрочем, ее утро всегда начиналось с кофе, вне зависимости от диет. А к обеду она срывалась, всегда, без исключений. Придумывала себе тысячу оправданий, среди которых были особенности организма, приближающиеся критические дни, надвигающаяся депрессия, неподходящее для диеты время года. И вообще, итальянским мужчинам нравятся пышные формы. Все вышеперечисленное не мешало ей спустя неделю снова грустить, глядя на отражение в зеркале (давно пора заменить зеркальную душевую