Ватага «Семь ветров» - Симон Соловейчик

— Новый танец, не слыхала?

— Брат привез из загранки… Прямо из Калифорнии!

Клава Керунда, такие вести услыхав, быстро созвала весь свой колхоз:

— Боша! Проша! Гоша! Сева! Идите скорей! Новый танец! Как называется, мальчики?

Как только начался урок, Костя Костромин поднял руку и вежливо спросил молоденькую англичанку Евгению Григорьевну, что означает английское слово «майкапар».

Евгения Григорьевна на минуту растерялась — она никогда не слыхала такого слова, — но показаться незнающей ей не хотелось, и она сообразила:

— Мэйкапар? Произносите правильно! «Мэйк ап» — это грим, косметика, «арт» — искусство, но последнее «ти» почти не слышно. Получается «мэйк ап арт», можно перевести: «искусство маски»… С пластинки, на слух взяли?

— С пластинки, — подтвердил Костя. — Спасибо, Евгения Григорьевна.

— Танец новый, — повернулась Керунда к подругам. — Лицо неподвижное, как деревянная маска, вот так… Сама вот так, а лицо вот так… Умпа, умпа, умпа-пара…

— Киреева, Клава, ты что гримасы корчишь? — рассердилась Евгения Григорьевна. — Где твоя тетрадь?

Класс был занят новым танцем. Великий доставала Роман Багаев объявил, что он может добыть настоящую запись этого давно известного ему танца, и назначил цену, Гена Щеглов, один из трех главных технарей класса, учил мэйкапар почти вслух, жалуясь на слабые музыкальные способности; человек с фамилией Козликов, над которым вечно все смеялись, пропел мэйкапар густым басом и на весь класс.

— Ну и как же мы будем продолжать урок? — спросила Евгения Григорьевна. — Наташа Лаптева, что происходит?

— Не знаю, — поднялась растерянная Наташа Лаптева — групорг, культорг и физорг. — Вы же сами сказали: мэйкапар… Тише вы! Козликов, тебе больше всех надо?

— Умпа, умпа, умпа-пара… Умпа, умпа, умпа-пара, — ответил ей Козликов.

— Козликов, выйди из класса, — вздохнула устало Евгения Григорьевна.

— А чего я? Чуть что, сразу и Козликов!

— Выйди, Козлик, не расстраивай молодую учительницу, — сказал Володя Фокин — местный злодей, учительское несчастье.

— Фокин! — закричала Евгения Григорьевна.

— А что он вас расстраивает, низкий человек? Вызовите его родителей!

Евгения Григорьевна побросала в портфель книгу и тетрадь, схватила журнал и выбежала из класса.

— Ну вот, — сказала в тишине Наташа Лаптева. — Еще в новой школе ни разу уроков не срывали, да?

— А кто виноват? — спросил Костя Костромин невозмутимо.

— Этот… этот… мэйкапар! — радостно закричал Козликов.

А что вы хотите? Ребятишки упитанные, на соках выросли, на фруктах, на бебимиксах, под строгим врачебным контролем, и прививки все сделаны в срок, с отметкой в обменных медицинских картах.

Но признаком глубокой деморализации когда-то дружной семьветровской ватаги надо признать тот факт, что класс не поднялся единодушно и весело, как в былые времена, и не разбежался по домам, а начал вяло дискутировать: уходить ли теперь и с остальных уроков или сидеть и ждать суда и расправы, и в конце концов все остались на местах. Вот до чего довела их «стекляшка»!

Аня Пугачева, Анка-хулиганка, известнейшая на Семи ветрах авантюристка, повернулась к своим дружкам Игорю Сапрыкину и Сереже Лазареву:

— А вот если бы велели на другую планету лететь… В научных целях и без возврата… Полетели бы?

Игорь и Сергей без возврата лететь на другую планету отказались, даже и в научных целях.

— А я бы полетела, — сказала Анка. — А то что тут — все известно, все одно и то же, и люди все известны… А там, может быть, что-нибудь новенькое встретилось бы…

Суд и расправа, как и ожидалось, наступили на уроке литературы, когда в класс вошла Елена Васильевна Каштанова, классная руководительница. Чтобы быть совсем честным, скажу, что девятый потому еще не сбежал с уроков, что всем было немножко интересно, как же будет сердиться Елена Васильевна, в какие формы выльется ее гнев. Было известно, что Елена Васильевна никогда не сердится, но как на этот раз?

На этот раз Каштанова и вправду была сердита, потому что ее сильно поругали в учительской за срыв урока в подшефном ее классе и потому что она сама сильно поругалась с мужем, историком Алексеем Алексеевичем Каштановым, который имел неосторожность подшутить над ее тревогами и сказать:

— Ну, ты там полегче, Елена Васильевна, поаккуратнее орудуй!

— А вы, Алексей Алексеевич, — ответила ему на это Каштанова, — вы всегда в стороне! Вы только и знаете «полегче» да «поаккуратнее», а сами, Алексей Алексеевич, даже от классного руководства отказались, да?

И хотя она сама добивалась для мужа освобождения от нудной обязанности классного руководства, которую Алексей Алексеевич не переносил, сама ставила это главным условием их совместного перехода в новую школу, теперь ей было обидно. У нее несчастье, у нее класс урок сорвалдоговорились и сорвали урок, — а он стоит и улыбается!

Хоть бы пожалел!

С мрачной решимостью вошла Елена Васильевна в девятый свой класс, холодным взглядом осмотрела поднявшихся за партами учеников, ледяным голосом спросила, что все это значит.

— Это наваждение, — коротко ответил за всех Костя Костромин.

— Что-о? — Каштанова широко открыла глаза, и на лбу у нее образовался треугольничек, от которого она сразу становилась такой беззащитной на вид, что сердца всех, у кого еще были сердца, дрогнули.

— Поветрие, — пояснил Костя Костромин.

— Что-о???

Игорь с Сергеем переглянулись: вот умеет Кострома!

Любому милиционеру, любому дружиннику зубы заговорит, и всегда их ватага сухой из воды выйдет. С Костромой ничего не страшно.

А Костя продолжал невозмутимо, только глаза веселые поблескивали:

— Научно говоря — эпидемия, а если у животных — то эпизоотия, но поскольку мы хоть и не люди, конечно, люди уроков не срывают, но все же ближе к людям, то я настаивал бы на слове «эпидемия», если, конечно, не бояться иностранных терминов…

— Ко-стро-мин!

Казалось, еще мгновение — и Елена Васильевна тоже хлопнет дверью и уйдет из класса, и тогда что? Тогда суд и расправу Фролова будет творить, директор школы, а это в интересы девятого класса не входило.

— Кончай, Кострома! — зашептали со всех сторон.

Но Костя и сам уже успел шепнуть Маше: «Ну что? Пойдем сдаваться?» — и объявил, что во всем виноват он, Костя Костромин, он зачинщик, и тут же поднялась Маша и сказала, что это она во всем виновата, что она наперед знала, как все будет, но мер не приняла, и еще встали двоюродные братцы Медведевы, и неразлучная тройка — Игорь, Сергей и Анка — поднялась, и Наташа Лаптева, групорг, тоже сочла себя виноватой, а Козликов вскричал обиженно:

— Да вы чего? Чего? Меня же выгоняли! Меня! Из-за меня всё!

Елена Васильевна не выдержала. Ну что это ей со всех сторон твердят: «Семьветровские, семьветровские, бандиты, беспризорники двадцатого века!» Ну, какие они бандиты? Все бы такие бандиты и беспризорники были…

— Кого же наказывать? — сдерживая улыбку, спросила Елена Васильевна, деловито советуясь с классом. Ей сейчас же ответили:

— Всех! Весь класс!

— Всех! — передразнила ребят Елена Васильевна. — Это мне известно: для вас нет больше удовольствия, когда вас всех сразу ругают и наказывают. В такие минуты вы просто отдыхаете!

Нет, этого удовольствия она им не доставит. Но на том суд и расправа кончились, приступили к литературе, а там пошли своим чередом стереометрия, химизм доменного процесса, история первой пятилетки… Кто сказал, что время Ломоносовых ушло? Да вот же они, Ломоносовы, в любом девятом-десятом классе сидят, во всех науках мастера…

Правда, поневоле мастера, но это деталь.

Маша спросила Костю Костромина:

— Ну что? Доволен? Успокоился?

— Машенька! — сказал Костя. — Маша! Неужели ты думаешь, что мне в жизни так мало нужно?

— А что тебе в жизни нужно. Костя?

— Много-много-много-много-много, — протянул Костя, — и еще ложечку, успел добавить он и откликнулся на вызов физика Лося:

— Я, Виктор Петрович!

— Решил задачу?

— Да, Виктор Петрович!

— Покажи.

— А я в уме, Виктор Петрович.

— В уме? — прищурился молодой физик Лось и погладил круглую свою бородку. — Иногда бывает… Иди к доске, покажи, в чем Багаев ошибся.

Роман Багаев, великий доставала, давно уже томился у доски, решая задачу. Костя подошел и сразу увидел, что физик хотел его подловить.

— Багаев ошибся? — трагическим шепотом произнес Костя. — Роман Багаев в расчетах никогда не ошибается! У него мощная интуиция! — И Костя восстановил пропущенный Романом ход в вычислениях.

— Костромину — пять, Багаеву — три, все по местам, — объявил физик, но тройка в расчеты Романа не входила.

— Мне — четыре, — кротко сказал он, не трогаясь с места.