Ватага «Семь ветров» - Симон Соловейчик

Вот с этой-то Любиной пьески и пошла, и покатилась история ватаги «Семь ветров»! Но об этом дальше; пока что никто из героев наших ни о чем не подозревает, разве что Маша Иванова, подружка вожака Кости Костромина, которая всегда всё наперед знает — такой у нее дар, — и сегодня, поднимаясь по лестнице к Саше, сказала Косте Костромину:

— Вот я чувствую: сегодня что-то случится! Или сегодня, или скоро, или когда-нибудь!

— Сегодня, Маруся? — переспросил Костя, и Маша ткнула его кулачком в плечо: не смей! Не смей называть меня Марусей! Когда Костя называл ее так, это означало, что у него дурное настроение, а когда у Кости Костромина было плохое настроение, то и вся ватага немедленно рассыпалась, и некоторые учителя не могли даже урок вести в такие дни, только и спрашивали:

— Да что с вами сегодня, ребята?

С первого сентября их девятый класс целиком перевели в только что открытую на Семи ветрах новую школу, сразу прозванную «стекляшкой», потому что она просматривалась вся насквозь, чуть ли не все стены были из огромных толстых стекол. Как будто неизвестный архитектор нечаянно выразил дух Семи ветров: все насквозь просматривается, все продувается. Сквозняк!

С непривычки семьветровские сильно тосковали в новой школе. Они с детства обожали тайные уголки, закоулки, укромные темные местечки, с детства была у них одна забота: куда бы спрятаться? А в этой «стекляшке», с ее широкими коридорами и прозрачными классами, никуда не спрячешься, и даже если на задней парте тайком книгу достанешь почитать, то директор вполне спокойно углядит тебя с твоей книгой прямо из коридора. Впрочем, читать семьветровские не особенно любили, не было у них такой охоты, ни у кого, и ни один из них не испортил себе зрение книгами, ни у кого не согнулась спина от долгого сидения за письменным столом, никто в очках не нуждался, да и вообще во врачах — здоровяки!

— Я бы, например, если бы в отделе кадров работал, я бы как? — говорил в тот вечер Игорь Сапрыкин своему дружку Сереже Лазареву. — Я бы на отметки смотрел.

Пришел наниматься отличник какой-нибудь — в подметалы его! Жизни не знает! Опыта жизненного нет! А вот двоечник с аттестатом — это да, это человек! Из какого хочешь положения вывернется, между струек прошмыгнет, всех обдурит и после этого будет ясно улыбаться! — Игорь изобразил по возможности ясную улыбку на своем вечно хмуром лице.

— Уехать бы отсюда подальше, — бурчал Паша Медведев — двоюродный брат хозяина квартиры Саши Медведева — по прозвищу «морячок»: у него было пристрастие к тельняшкам и ходил он особой морской походкой, которая, уверял он, была у него от рождения, хотя на самом деле он долго и постоянно тренировался, чтобы при ходьбе ставить ноги широко и крепко. Уехать куда-нибудь… посевернее, повосточнее, а? — говорил Паша и маленькими своими глазками смотрел на друзей прямо и строго, словно хотел сказать: «Ну? Ответьте мне сейчас же! Только определенно!»

Но никто ему не ответил, никто и спорить не стал: посевернее так посевернее, а повосточнее так повосточнее.

— Костя, ты почему все время молчишь? — спросила Маша-колдунья.

— Идеи нет, — вздохнул Костя. — Идеи нет, так чего же говорить?

Он был занят серьезной игрой: ставил на стол карандаш, откидывался на стуле и делал губами легкое «фу!», и если карандаш падал от этого «фу!», то Костя невозмутимо, стараясь не выглядеть победителем, ставил карандаш дальше, примерялся и опять сдувал его.

— Идеи, ребятишки, нет никакой, — повторил Костя, внимательно устанавливая карандаш на попа.

В этой новой школе-«стекляшке» даже идей не стало!

А летом какие блестящие идеи в голову приходили? То укатили от магазинчика бочку с пивом — чуть-чуть дело на них не завели, спасло лишь то, что бочка оказалась с квасом, да и прокисшим к тому же; то на спор лазили на какой-то полусгнивший столб на строительном пустыре, а столб рухнул, чуть не поубивались все, так что сосед Кости Костромина, учитель истории Каштанов, сказал Косте: «Вы это кончайте… А то или ограбите кого-нибудь сдуру, или сами угробитесь». Костя оценил эту красивую формулу: «ограбите или угробитесь» — и спорить с Каштановым не стал. К тому же он и сам не понимал, что с ними со всеми происходит, почему им все время хочется испытать и мир и свои собственные жизни на прочность, дойти до самого предела и хоть краешком глаза туда, за предел заглянуть: что там?

— У нас в деревне хорошо, — вытянув длинные ноги чуть не до середины комнаты, рассказывал Сережа Лазарев, дружок Игоря Сапрыкина. — С гулянки в три часа вернешься, часок поспишь, в четыре встанешь — косы, вилы, грабли — и идешь на покос километров пять, а то и пятнадцать… А это лето пришли на гулянку трое каких-то, мы их кольями… А у них монтировка и кувалда… Совсем убили бы, а дядя Петя, есть у нас один, выскочил на крыльцо в семейных трусах по колено, с двустволкой: «Застрелю!» Ну, мы через забор и огородами… Он такой: убьет и «ох» не скажет. А вообще-то меня ногами били, кастетом, кольцом, свинчаткой, — с оттенком мечтательности закончил свой рассказ Сережа Лазарев, — но и он не смог произвести должного впечатления. Кто не дрался? Кого не били. Кто не бил сам, впятером на одного нападая, если считалось, что надо избить?

— А у нас в деревне, — сказала Аня Пугачева, — один студент приехал, девушку на мотоцикле завез за пятнадцать километров и говорит ей… А она: «Нет!» Тогда он знаете что сделал? Он ее оставил там — и пешком до деревни топай, представляете?

Аня Пугачева с Игорем и Сергеем пришла, они всегда втроем ходят, друзья они, и вот, следовательно, кто был в этот вечер в квартире Медведевых: братья Саша и Паша Медведевы, Костя Костромин с Машей Ивановой и неразлучная троица: Игорь Сапрыкин, Сережа Лазарев и Аня Пугачева.

И еще была за стеной Люба — она по-прежнему разучивала на пианино: умпа, умпа, умпа-пара…

— Люб, ты что играешь? — крикнул Саша, когда занятия за стеной окончательно надоели ему.

— Что задали, то и играю!

— А что это: умпа, умпа… Как лягушки квакают: ква-ква…

— Какие лягушки? — прокричала Люба из-за стены. — Это Майкапар!

— А ты другую не можешь поиграть?

— Тебе другую, а мне эту задали, — отвечала из-за стены Люба.

— Перестань! — закричал Саша. — Сейчас ка-ак дам!

— А я маме скажу, что ты мне мешал. И еще угрожаешь мне. Сколько раз тебе мама говорила, чтобы ты мне не угрожал?

— И угрожать ей нельзя, — пожаловался Саша ребятам. — Умпа, умпа, умпа-пара… Теперь она с утра до ночи будет играть, а у меня в голове все время будет: умпа, умпа, умпа-пара…

Все посмеялись над бедным Сашей Медведевым и начали на все лады распевать: «Умпа, умпа, умпа-пара…» Когда Люба справилась впервые со своей пьеской и доиграла ее до конца, то оказалось, что мелодийка эта обладает поразительным свойством: лишь только кончаешь ее напевать, как непреодолимая сила заставляет тебя начинать ее сначала, и так без конца…

Через несколько минут все присутствующие сгрудились вокруг Любочки и хором, не переставая, пели вместе с ней:

— Умпа, умпа, умпа-пара! Умпа, умпа, умпа-пара! — и подмигивали друг другу, и размахивали руками, и дирижировали.

А Костя Костромин поставил карандаш почти на метр от себя, с силой выдохнул: «фу!», сбил карандаш, огляделся гордо, сверкнув веселыми глазами, и взялся за свою вязаную шапочку с бело-красным шахматным узором.

— А есть идейка. Маша, — сказал он своей подружке. — Не так чтоб напрострел, но все-таки…

— Вот видишь. — Маша посмотрела на него огорченно. — Я же тебе говорила? Я же говорила тебе, что сегодня что-то случится! Ну, что ты еще придумал, Кострома? Ну, какая у тебя еще идея, а?

На следующий день перед уроком английского языка Костя Костромин спросил у Игоря Сапрыкина:

— Игореха… Как? Как спал?

— Вроде ничего, — удивился вопросу Игорь Сапрыкин.

— А я всю ночь вертелся, все этот Майкапар в ушах: умпа, умпа, умпа-пара… — и Костя внимательно посмотрел на Игоря, словно внушая ему что-то.

— Вот! — закричал Игорь. — А я думаю: что это у меня голова такая тяжелая? Я вчера геометрию первый раз в этом году делал — думал, от геометрии! А это у меня в ушах: умпа, умпа… Прямо как очумелый!

Через несколько минут все участники вчерашней встречи были опрошены, и оказалось, конечно, что они все как очумелые и все ничего на свете не хотят, а только стоять кружочком и, пританцовывая, снова и снова бубнить: умпа, умпа, умпа-пара… Умпа, умпа, умпа-пара…

— Мальчики, что это? — подбежала Клава Керунда, королева Семи ветров самая красивая, самая заметная, самая смелая.

— Новый танец, не слыхала?

— Брат привез из загранки… Прямо из Калифорнии!

Клава Керунда, такие вести услыхав, быстро созвала весь свой колхоз:

— Боша! Проша! Гоша! Сева! Идите скорей! Новый танец! Как называется, мальчики?