Дело о «Красном доме» - Андрей Константинов

— Где этот главный по тарелочкам? — стуча кулаками по столу, сопел Володя Соболин.

Завхоз появился с тыла, из глубины коридора, ведущего на черный ход. Схватив меня за локоть, он загадочно поманил в темноту пустой курилки.

— Жильцы с первого этажа совсем озверели, — внушительно зарокотал Алексей. — Обещали гвоздей насыпать под колеса. И насыплют непременно. Машина по часу под их окнами греется. Ангельское терпение лопнет. Я и сам на их месте хлопушку придумал бы. А что делать? — и Скрипка выжидательно уставился на меня.

Солидность Скрипки во всех вопросах, касающихся починки водопровода, ремонта стульев, обескураживала и расслабляла. И на этот раз я, как лунатик, последовала за Алексеем в курилку, предчувствуя по меньшей мере грядущую смену кабинета в правительстве… Но, к счастью, проблема ставилась Скрипкой риторически, и завхоз, выдержав многозначительную паузу, продолжил:

— Хочу отгул взять за свой счет. Будь другом, подмени, надо в двигателе разобраться…

Неловкое молчание прервал Спозаранник. Он возник на пороге курилки, как тень отца Гамлета, и ликующе произнес:

— Неслужебные отношения будете выяснять в другом месте, Нонна Евгеньевна! А сейчас потрудитесь рассказать о ваших успехах.

Говорят, Спозараннику всюду чудятся заговоры, но мне удалось убедиться в обратном: заговоры рождаются волей Спозаранника.

— Исключительный слух, — выдохнул Скрипка, как только величественная тень скрылась. — Ему бы оркестром балалаечников заведовать. Или телефоны без аппаратуры прослушивать.

Но с мнением начальника трудно не считаться, так же как с желанием ребенка играть в синий, а не зеленый мячик. Я, не говоря ни слова, послушно последовала за Глебом, оставив в курилке надежду на личную жизнь, получку вне очереди и прочие блага.

Вопросы Спозаранника всегда были конкретны, как на допросе:

— Тебе удалось выяснить, что хочет эта девушка?

У прозорливого начальника отдела расследований была одна странная привычка: он регулярно подозревал своих сотрудников в полной или частичной невменяемости. Например, слушая отчет о беседе с вице-губернатором, не упускал случая посоветовать:

— Обязательно выясни его полное имя, фамилию и отчество. Узнай, кем он работает и как долго.

Рассказывая о случае на ЛАЭС, непременно добавлял:

— ЛАЭС — это Ленинградская атомная электростанция. Как известно, ЛАЭС входит в систему РАО ЕЭС. РАО ЕЭС — это Российское Акционерное Общество Единая Энергетическая Система.

И так далее.

Понять, шутит он или говорит серьезно, с первого раза еще никому не удавалось. И на этот раз я выжидательно уставилась на Глеба. Что хочет эта юная девушка Катя, было ясно сразу. Вывести безобразника-оперативника на чистую воду и наказать. И еще защититься от его надоедливых притязаний.

— А ты задавала ей этот вопрос?

Вопрос в такой форме действительно не звучал. Я вытащила из Кати самые далекие воспоминания о переезде в Петербург, о встрече с Олегом, об общих знакомых. Мне стало казаться, что всю эту историю я пережила за несколько часов сама. Но чего именно добивается Катя… именно этот момент ускользнул от моего внимания. Шеф, как обычно, оказался прав. Надо было звонить Полушкиной,

— Алло, кто говорит? — я решила, что ошиблась номером. Но цифры на табло АОНа были верные. А голос слишком развязный.

— Да, это я. Вы, Нонна? — нет, все верно, ручейковое журчание принадлежит Кате. — А я не видела статьи. Специально ходила в киоск, скупала все городские газеты… Как не было статьи? Вы же обещали!

А вот голос повышает девушка зря. Нам нахалов не надо — мы сами нахалы. Но Катя уже сменила тон:

— Разве вы не знаете? Олега увольняют. Может быть, уже арестовали, уголовное дело, во всяком случае, возбуждено. Спешите со статьей, будет поздно, все напишут.

— Кто все? И при чем здесь статья? Какая статья? — я искренне не могла понять, как газетная статья может помочь двум людям разобраться во взаимоотношениях, даже если один из них — белоглазый оперативник, а другой — очаровательная простушка. — И при чем здесь уголовное дело?

— Так вы не знаете? — ахнула Катя. — Об изнасиловании.

— Ко-го? — еле выдавила я из себя.

— Меня, конечно.

— Кем?

— Да Олегом, Алапаевым.

Ничего не понимаю. Следователь… изнасилование… Пришел Алапаев в прокуратуру, конечно, «с земли», поработав участковым где-нибудь в «сорок третьем истребительном» ОМ. Не сразу пришел, конечно, довелось поморщить узкий лобик на вступительных экзаменах в академию милиции. Поучился заочно, вооружился знаниями, как хитрая обезьяна вооружается дубиной. Теперь не укулупнешь.

Но внутри он — его свинство мент, способный в пьяном виде поступить хуже бандита, избить, украсть, изнасиловать и виртуозно отмазаться.

В сорок третьем… или в двадцать третьем отделении года четыре назад был участковый: приковал молодую девчонку к трубе, вымогая показания, избивал, выбил из нее самооговор, — помнится, Кононов рассказывал об этом случае. Дело о краже пошло в суд, но по ходу выяснилось, что сучок этот девчонку изнасиловал, дернуться-то ей от трубы было некуда…

В общем, нашлись тогда люди в РУВД, помогли «прикрыть задницу», вовремя убрали мента из отделения. Поехал он, гад, на переподготовку в Пушкин, потом получил звание капитана, и, кажется, успешно продолжил учебу. Имя-фамилию сразу не вспомнить. Неужто тот самый? Надо спросить у Макса.

Тогда он опасен — но надо уметь говорить с такими, знать, чего они боятся.

А боятся они непонятного, нерасшифрованного: «новой метлы», внезапно прибывшей бригады Генпрокуратуры, агентуры РУБОПа, каких-то хитрых ошеломительных компроматов, интриг коллег, в результате которых можно потерять голову или свободу. Ведь для больших людей такой Олег — мелочь.

Тем более сейчас этот кобель-законник временно отстранен от дел и сам находится под следствием…

Я скомкала разговор, обещала перезвонить и бросилась к милицейским сводкам. На прошлой неделе. Попытка изнасилования. Обстоятельства выясняются. Все верно. И тем непонятнее.

— Слушай, а зачем твоя Катя, после горючих слез, размазанных по жилетке Спозаранника да и по твоей, Нонна, зачем она пошла к Олегу? — реакция Зудинцева на мой монолог, неосторожно произнесенный в кабинете, выходила за рамки приличия. Катя реально пострадала, а циничный журналист абстрагируется, парит на детективных высотах… Но от зудинцевских пророчеств не скрыться, и сейчас он бесцеремонно загородил мне дорогу кольцами дыма от «Беломора»:

— Ведь натурально дрожала от страха, говорила, что боится на улицу выходить. Так? А зачем твой Олег потащился в Сосново — чтоб изнасиловать Катю, при которой всегда дежурит брат? Ерунда! Кстати, знаешь, почему этого опера «убийцей» называют? Я узнавал. Интере-есная история, опер знакомый рассказал. Короче, отправили его на лето в деревню, к дедушке. А дом у деда был старый, трухлявый, и места в горнице маловато. Запесочили внучка на чердак спать. А чтоб уважить городского, затащили туда же и кровать железную. И вот ночью раздался треск да гром: балки не выдержали и рухнули прямо с внуком на кровати — и на деда. А старику лет под восемьдесят было. Увезли в больницу — но бедняга так и не оклемался. Вот как в жизни-то бывает!

Зудинцев — хороший человек, но свои поучительные истории лучше бы иногда при себе оставлял…

В прокуратуре подтвердили, что Алапаев отстранен от исполнения, но назвать причину отказались, отослав в пресс-центр. Я набирала номер весь день. Издевательские длинные гудки сменялись короткими. Наконец я решила проявить выдержку и, набрав номер в сто четырнадцатый раз, принялась медитировать:

— Совершенно спокойна… спокойна…

Удалось. На тридцать третьем гудке другой конец провода дал вялый щелчок и недовольный голос ответил: нет, еще ничего не известно. До выяснения обстоятельств.

Кратчайшее расстояние между точками — кривая. Каждый раз эта аксиома давалась мне с трудом. Когда-то мой дед-стахановец внушал мне обратное и угощая яблоками. Яблоки с тех пор ассоциируются для меня с прямотой и бескомпромиссностью. Очевидно, потому, что дед не рвал дармовые фрукты в собственном саду, а покупал их в магазине на честно заработанные деньги.

Плохо, что в агентстве не практикуется разделение труда. Не бросая Катино дело, мне предстоит разобраться и со старухами. Хорошо, что вспомнила, надо связаться с Кирой Игнатьевной. Интересно, почему вспомнила, почему мысль о Кате навела на другое?

— А почему бы тебе не обратиться за помощью, к тетке в Выборгскую прокуратуру? — Спозаранник не столько прервал размышления, сколько ответил на вопрос. Да, без «мохнатой» лапы не обойтись. А к Выборгскому району привязаны оба дела. Только в суматохе можно было пропустить такую элементарнейшую, детскую подробность.

Внутри похолодело. Такое странное чувство приходило перед Поступком. Например, в студенческие годы, во время журфаковского стройотряда. Дело было под славным городом Выборгом-Виибори, где будущие журналисты доблестно копали дренажные канавы на местах советско-финских баталий и пили портвейн. Я была студенткой первого курса и на спор прошла по балке разрушенного дома на головокружительной высоте четвертого этажа. Внизу была черная вода, из которой торчали погнутые взрывом железные рельсы. Смерть грозила мгновенная — и грубая, неизящная. Но я прошла, потому что надо мной пытались посмеяться ребята (писклявых и жеманных девиц я тогда в упор не замечала и мнением их не интересовалась). Похолодела внутри — и пошла.