Чагудай - Александр Ермак

– Не знаешь.

Тут не выдержал мой друг Серега:

– Ты че, Колян?

Я отмахнулся:

– Ни че… Через плечо…

Из школы шел побитой дворняжкой. И мелюзга тыкала в меня пальцем:

– Колька Парфенов сегодня получил.

– Врешь.

– Сам видел. Юрка Сурепов ему накостылял…

В другое время только зыркнул бы в их сторону, и они разлетелись бы как воробьи. А тут, того и гляди, в спину камнем запустят:

– Кольку Парфенова побили… Побили…

Зайдя домой, я бросил портфель, упал на кровать и уткнулся лицом в подушку. Заревел.

Потом просто лежал. Смотрел в потолок.

Пришел Сема, работавший с родителями в разные смены:

– Ты чего валяешься? Заболел?

– Не, – подала голос сестренка, – его Юрка Сурепов побил.

Брат так и сел рядом на кровать:

– Да ты чего, Колян? Я тебя как учил? Мне, что ли, за тебя заступиться?

Когда доставалось от старших пацанов, я всегда мог честно позвать его. Брат приходил в своем танкистском комбинезоне. С тяжелым ремнем на поясе. И помогал кулаками. А когда их не хватало, то снимал с пояса ремень. Отвешивал налево и направо, по головам и по спинам, не разбирая.

Но чтобы брат решал проблемы со сверстниками – это противно. Это значит, что не можешь сам. И все пацаны потом будут перешептываться:

– Колька Парфенов – ссыкун, за брата прячется…

– Нет, – буркнул я Семе, – сам разберусь…

Брат встал:

– Ладно, разбирайся…

А и отцу, наверное, уже на заводе скоро расскажут, что его сына побили в школе:

– Слышь, Петрович. Твоему-то сегодня накостыляли…

Отец ответит:

– Быть не может…

А вокруг засмеются:

– Точно-точно. Да сам спроси своего…

Отец никому в жизни спуску не давал. И Сема тоже. И я до сегодняшнего дня был как все Парфеновы. Умел держать удар. И умел бить.

Я не хотел драться. Но знал, что если поддамся еще хотя бы в одной драке, то никто меня больше уважать не будет. Ни во дворе, ни в школе, ни дома. Отец с братом сначала будут продолжать воспитывать, а потом махнут рукой – в семье не без урода.

Но я не был ни слаб, ни труслив. И хотел ходить по поселку, в школу, как все нормальные пацаны, не опуская глаз.

Я не хотел драться. Но я был должен.

Не дожидаясь возвращения с работы отца и матери, двинул на улицу. Зашел к Сереге:

– Собирай пацанов. Я иду Юрку бить.

Серега мигом облетел соседей. Слух о том, что я иду бить Юрку, разнесся столь же быстро, как и тот, что меня побили. За домом собралась целая толпа пацанов и девчонок.

Серега вызвал Юрку. Тот вышел за дом с куском хлеба в руке. Непонимающе оглядел всех, посмотрел на меня:

– Чего тебе еще?

Ни слова не говоря, я дал ему в нос. Потом под дых. Юрка уронил хлеб на землю, безмолвно открыв рот, присел, а я дал ему коленом в ухо.

Он упал. Ботинком в бок:

– На, на, получи. На еще, еще…

Юрка корчился от боли. А я в исступлении все пинал и пинал его. И вдруг отлетел в сторону. Услышал:

– Хватит.

Это взявшийся откуда-то брат отшвырнул меня:

– Забьешь пацана до смерти. Пошли домой.

Вечером, когда все заснули, я снова ревел в подушку. За себя и за Юрку. Я ненавидел Чагудай…

Авторитет мой был восстановлен. Но радости от этого я не испытывал. Все думал и никак не мог понять: «Зачем надо драться, если все можно решить на словах? Ведь нужно только выслушать друг друга, потом просто подумать и договориться…»

Но особо углубляться в размышления мне не стоило. История с Юркой была хорошим уроком. А тут еще в классе начались новые игры. Раньше мы, как и у себя на «болоте», играли в школьном дворе в футбол, в «чижик-пыжика». Но вот Поташ с Дырой объявили:

– Будем играть в «паханов» и «шестерок».

Поташ зазывал:

– Я – «пахан». Кто будет моей «шестеркой», того никто не тронет ни в школе, ни дома.

Дыра вербовал кулаками:

– Теперь ты – моя «шестерка». Или каждый день бить буду…

Самые слабые в классе и с «вербовки», и с «болота» стали «шестерить». Две группы возили своих «паханов» на руках до школьных дверей. А еще «шестерки» дрались друг с другом под вскрики Поташа и Дыры:

– Гаси его!

– По почкам, по почкам ему…

«Шестерки» пыхтели, ревели, но терпели. Терпели. Терпели…

Ни мне, ни моим дворовым друзьям эта игра не нравилась. Но мы не вмешивались. Связываться ни с Поташом, ни с Дырой не хотелось. Тем более, что некоторые пацаны шли в «шестерки» добровольно, чтобы иметь защиту.

– Их дело…

Дыра уступал Поташу в силе и в количестве «шестерок». Ему нужны были новые. И он посматривал в сторону «свободных». В мою, в Серегину, в Лешкину…

Каждый из нас был готов к новой драке, но мы понимали, что теперь эта будет какая-то другая «разборка». Дыра может навалиться не один на один, а вместе со своими «шестерками». А еще у него появился нож. И то, что Дыра может им воспользоваться, никто не сомневался. Поташ давно мог бы силой забрать себе всех Дыриных шестерок, но после того, как тот в одной из драк ткнул его ножом в ногу, старался зазря не задирать второго «пахана».

Поташа тогда перевязали в школьном медпункте. Дыру вызывал к себе директор. Они о чем-то в кабинете поговорили. И все. Только этим дело и кончилось.

В тот раз. Что будет дальше? Браться за нож не хотелось. Так же, как и стать «шестеркой» Дыры.

За нас все решил случай. Ночью кто-то разбил окно центрального магазина, утащил несколько блоков сигарет, вино и еще что-то. Утром у школы всех встречала милиция и мужик-свидетель.

Хмурый сержант хватал пацанов за воротники:

– Этот?

– Нет.

– Этот?

– Нет.

– Этот?

– Похож.

– Так он или нет?

– Похож, говорю.

За руку и за волосы схватили Лешку Зубенко:

– Давай в машину!

– Куда? За что?!

– Сам знаешь…

К обеду директор и Пойгу привели Лешку из милиции в школу. Помятого, с перепуганными глазами. Волосы из Лешкиной головы лезли пучками, как у собаки во время линьки.

Мы Лешку шепотом:

– Леха, чего там было?

Но он только отмахивался:

– Потом… Потом…

Потом узнали, что свидетель спутал. Обворовал магазин, конечно, вовсе не Лешка. Это был Дыра. Его позже тоже взяли, но уже не отпустили. Увезли на милицейской машине в Кольцовку.

– А оттуда – на Синюю горку. В колонию для малолеток. – прошелестело по школе.

– Что ж тут поделаешь, – развели руками директор и Пойгу.

А Лешка все вычесывал и вычесывал из головы вырванные с корнями волосья.

Поташ тут же подобрал под себя дыриных «шестерок». Но по своей лени и видимо из-за отсутствия конкуренции он скоро остыл к игре. «Шестерки» самораспустились.

А потом большая часть класса, получив школьное свидетельство о неполном среднем, ушла из школы. Как и загадывали учитель Пойгу с директором. И Поташ, и мои приятели Юрка Сурепов, Володька Тумкин, Серега и другие одноклассники подались в профессиональное училище при заводе. Из нашей «болотной» компании заканчивать среднюю школу осталось несколько человек. В том числе я, Лешка Зубенко и Наташка Федотова.

Лешка собирался поступать в военное училище в Шольском. Наташка – в медицинский институт тоже в Шольском. И я хотел учиться дальше. Хотя отец и говорил:

– Будешь, как и мы с Семеном, на заводе работать…

Я думал о другом. Меня тянуло строить. В детстве я лепил домики в песочнице во дворе. На болоте сооружал хижину из веток и палок. Потом мне стали интересны кирпич, бетон, фундаменты, лестничные проемы, крыши. Куда бы ни бросал свой взгляд, прикидывал, как бы я это построил. Что бы добавил или убрал, изменил.

Я лез с чертежами к отцу, к брату и к матери. Они отмахивались:

– Некогда…

И только сестренка Варя серьезно рассматривала мои проекты нового клуба, школы. Изучала их, критиковала:

– Некрасиво как-то…

Я все перерисовывал, перечерчивал и к окончанию школы у меня набрался целый генеральный план «Как перестроить Чагудай» – защитная зона между заводом и поселком, елочкой – непохожие друг на друга дома с балконами, между ними рядом со школой – бассейн, чтобы в нем и зимой купаться можно было…

Я расставлял по поселку строения, прокладывал дороги и задумывался о том, что одним строительством жизнь в Чагудае не улучшить. Вот ведь больница у нас есть, а все равно сколько народа болеет. Если внимательно поглядеть, так получается здоровыми в Чагудае только малые дети бывают. Да даже и они не все. У нас Варенька чахоткой, туберкулезом болеет. У трехлетнего Мишки со второго этажа под нами почки ни к черту.

А взрослые, так те – все подряд хворые. Бабка Настя болеет – чагу пьет. Мать чем-то непонятным, внутренним болеет. Соседка теть Даша болеет…

И мужики тоже маются. У отца – отдышка. Старший брат Сема, как вернулся из армии и пошел на завод, так видит все хуже и хуже. Я, правда, здоровый – только шрамы да царапины от порезов.