Условия выживания - Леонид Кудрявцев

Боль стала почти нестерпимой, но я все еще медлил, все еще пытался удержаться на грани, надеясь почувствовать, что мне все это не привиделось, доказать себе реальность некоей исходящей от желтых тоски и осознание своей обреченности, сквозь которое все же пробивалась надежда на немыслимую удачу.

Удачу?

Ну-у-у… если честно, то какие-то основания для нее были.

Время от времени кому-то из жителей моря все же удавалось прорваться сквозь заслоны и уйти в глубь нашего острова, уйти, проскользнуть в Нижний город, даже осесть в нем на постоянное жительство. Но только не у нас. Мы несли свою службу как надо. Может, где-нибудь у болотников…

Время!

Оно уходило, и с каждой секундой боль становилась все сильнее. Она уже мешала четко видеть окружающий мир.

Я стал уходить, возвращаться, но все же, прежде чем процесс пошел в обратную сторону, успел даже взглянуть на наш берег, попытался присмотретъся к пятнышкам валявшихся возле воды трупов желтых. С убитыми более суток назад все было и так ясно. Они все были тусклого серого цвета. А вот со свеженькими… Это была еще одна моя надежда. Мне казалось, что в один прекрасный день я сумею отличить труп менее чем суточной давности от живого, только притворяющегося им человека: Если подобное мне удастся, то потрошильщики почувствуют себя гораздо спокойнее. Исчезнет опасность, что кто-то из желтых вдруг «оживет» и попытается одного из них убить. Если я сумею на расстоянии определять, кто из желтых только прикидывается мертвым, потрошение превратится в обычную прогулку.

Ничего у меня не вышло и тут. Точки, являющиеся свежими трупами, были примерно такого же цвета, как и у живых людей. И никаких исходящих от них эмоций или чувств я не ощутил.

Как обычно — ничего. И это в очередной раз нанесло удар по моим надеждам, но не добило их, даже не нанесло им ощутимого вреда.

Я прекрасно знал, что в следующий раз сделаю еще одну попытку. А если она снова окажется неудачной, то будет ведь новый, подходящий случай. Вообще, как говорится, блаженны верующие.

А миру меня перед глазами уже вновь сворачивался и разворачивался, из плоского опять становится объемным, возвращал утраченные тени и оттенки.

Я же думал о желтых.

Похоже, мне их ощущения и в самом деле лишь почудились.

Так ли трудно вообразить, что они должны чувствовать? Тоску, осознание неизбежной гибели и глубоко под ними — робкую надежду на удачу? Именно это я якобы и уловил. Только на самом ли деле? Не занимаюсь ли я самообманом? А может, мне действительно удалось что-то почувствовать, пусть ненадолго, пусть на несколько секунд?

Нет, эти надежды стоит оставить.

Окружающий мир окончательно приобрел обычные очертания, а я соответственно снова стал самим собой. И тотчас на меня навалилась усталость такая, что не было сил даже думать о всех этих ощущениях, о том, например, почему мертвые еще целые сутки остаются такого же цвета, как и живые, о несчастных желтых…

Терзавший кожу нестерпимый зуд исчез словно по мановению волшебной палочки, но на смену ему пришла дикая слабость, и я стал медленно заваливаться набок. К счастью, сержант уже нее первый раз видел, как я «нюхаю горизонт». Он это предвидел и поэтому успел вовремя подхватить меня под мышки.

— Ну как? — спросил он, после того как помог мне сесть на край окопа.

Я рассказал об увиденном.

— Угу, — задумчиво пробормотал сержант. — И лодки, значит, лежат далеко от берега?

— Да, — подтвердил я.

— Думаешь, в ближайшие несколько часов они переправляться не будут?

— Возможно, до тех пор, пока не скроется великий фонарь. Однако кто может поручиться?

— Да, да, — пробормотал сержант. — И все-таки это приятные новости…

Наверняка он в этот момент думал о том, что, пока великий фонарь не скроется, переправляться желтые не станут. Почему-то делать это при его свете они не любили. Может быть, они считали, что он им мешает? Хотя каким образом? Большая часть воинов заслона состояла из нестандартов и видела ночью так же хорошо, как и днем, а чистюли — сержанты и офицеры — ночью использовали светособирающие линзы.

Правда, желтые об этом могли и не знать…

Ну ладно, о чем это я? Да о том, что если желтые, как обычно, полезут на берег лишь после того, как исчезнет великий фонарь, то воевать с ними придется нашим сменщикам. Так получилось, что их сержанта наш сержант не любил. И это еще мягко сказано. Какая-то там в прошлом черная кошка между ними пробежала. И можно было поспорить, что сейчас он обдумывает, стоит ли предупреждать о близкой высадке желтых наших сменщиков. Своего нюхальщика горизонта у них, понятное дело, не было.

Вот только все его сомнения напрасны. Счеты счетами, а работа есть работа. И значит, он никуда не денется, подумает, подумает, но предупредит.

Я вздохнул.

Дал бы хоть еще одну сигарету, что ли? Только разве дождешься?

Сержант уже топал прочь.

Медленно, поскольку все тело у меня саднило так, словно я только что участвовал в довольно приличной драке, я вытащил портсигар, а из него — окурок.

Прикуривая, я подумал, что сержант в общем-то прав. Вся эта слабость у меня пройдет минут через десять — пятнадцать. А ему что, все это время стоять рядом со мной со скорбным выражением на физиономии и ждать, когда я оклемаюсь? Вот еще, других дел у него как будто нет?

Сделав пару затяжек, я услышал, как сержант сухим отрывистым голосом дает надлежащие распоряжения Жигеру, советует ему зря не рисковать и прочую, надлежащую в таких случаях муру, от которой пользы, конечно, никакой. Для чего же ее говорят? Ну, преимущественно для прикрытия собственной задницы на случай каких-то неприятностей. Дескать, проводил инструкции, предупреждал…

Я выкинул то, что осталось от окурка, и снова пошарил в портсигаре.

Целых сигарет там было аж пять, но я на них даже не смотрел.

Меня интересовали окурки. Их было едва ли не десяток — и большинство довольно приличного размера. Но если я начну курить хорошие окурки один за другим, надолго моих запасов не хватит. И значит, максимально, что сейчас могу себе позволить, это самый маленький, малюсенький окурок.

Такой, как, например, вот этот.

Я внимательно осмотрел окурок со всех сторон и пришел к выводу, что курить его придется с иголки. Уж больно мал. Хотя для чего тогда я его таскал в портсигаре, как не для того, чтобы выкурить?

Иголка была туг же, в портсигаре. Осторожно наколов на нее окурок, я удовлетворенно вздохнул. Ну вот, теперь можно сделать еще четыре-пять затяжек и при этом совсем не нужно жечь пальцы. Если, конечно, действовать достаточно осторожно.

К тому времени, когда я покончил и с этим окурком, представление уже развернулось вовсю. Сунув иголку в портсигар, я взглянул на потрошильщихов. Они действовали четко, слаженно, как надо, поскольку занимались этим делом уже не первый раз.

Впереди шел Щапа. Он старался подойти к очередному трупу так, чтобы не закрывать его от Жигера и самое главное — от вышки, на которой сидел Многонагонович со своей снайперской винтовкой.

Убедившись в том, что желтый мертв, Щапа опустошал его карманы, забирал оружие, если оно было в неплохом состоянии, а также все патроны. Вооружен Щапа был пистолетом, и не зря. Если один из желтых вздумает ожить, то пистолет для ближнего боя подойдет лучше всего. Жигер был вооружен посолиднее. В руках у него был «панкор-крешер», этакая дура со сдвоенным стволом, с помощью которой можно было запросто отправить к праотцам любого пожелавшего «воскреснуть» желтого. Кстати, и не только желтого. Любого, кого потребуется. За Жигером четыре травоядных йеху тащили здоровенную повозку для трупов. То, что Жигер выбрал именно травоядных йеху, имело некоторый смысл. Конечно, в случае опасности плотоядные могли и помочь, но зато, взяв их на такое дело, все время беспокоишься, как бы они при виде такого количества дармового мяса не потеряли голову. А это — отвлекает, мешает сосредоточиться на потрошении.

Нет, все верно. Плотоядные йеху хороши в окопах, а вот для подобной операции лучше всего брать травоядных.

Кстати, насчет неприятностей…

Я подумал, что в случае заварушки было бы неплохо укрыться, и соскользнул в окоп. Положив свою личную машинку для производства дырок так, чтобы в любой момент ее можно было схватить, и навалившись на край окопа, я продолжил наблюдение за потрошильщиками. Собственно, стрелок сейчас из меня был не ахти какой. Много ли настреляешь, если пальцы все еще тебя не очень хорошо слушаются, особенно если придется стрелять, стараясь не попасть в находящихся на линии огня своих? И значит, на большее, чем быть наблюдателем, мне сейчас рассчитывать не имеет смысла. Однако все же работала привычка для надежности все время держать оружие под рукой. Здесь, в заслоне, эта привычка была более чем полезна.