Псевдоним(б). В поисках Шекспира - Даниэль де Труа

Для большинства людей никакого шекспировского вопроса не существует вовсе. Они просто не в курсе, что за именем Шекспир мог скрываться кто-то другой. И хотя факты – вещь упрямая, это самое большинство еще упрямее.

Вот все, что достоверно известно о Шекспире, вернее, Шакспере – а именно так лучше перевести на русский язык фамилию того, кого считают Великим бардом. Он родился в 1564 году в Стратфорде-на-Эйвоне, там женился и там же родились трое его детей, потом он отправился в Лондон, где был пайщиком театра «Глобус» и, вероятно, актером, а потом неизвестно как разбогател, вернулся в Стратфорд, где написал завещание, и был похоронен в 1616 году.

Для большинства постулат о том, что все произведения, на которых стоит имя Шекспира, написал Шекспир, вернее Шакспер, – это практически Символ веры. Уверенность в том, что малообразованный или даже совсем неграмотный Шакспер создал величайшие художественные произведения, – это как вера в непорочное зачатие Христа. Но там речь идет о божественном, а здесь все-таки о человеческом. Гениальный драматург – явление, близкое к чуду, но это чудо имеет в своей основе обыкновенные составляющие: образование, определенный круг общения, жизненный и духовный опыт. А в том, что такие составляющие могли быть у Уильяма Шакспера, – большие сомнения…

Сентябрь 1579

У Уильяма Шакспера были большие сомнения, что учеба приносит ему хоть какую-нибудь пользу. Латинский язык ему не давался, а когда он слышал, как учитель по-гречески декламирует «Илиаду», с ним вообще начинало что-то происходить. Он не понимал ни слова, но при этом завораживающий ритм гекзаметра действовал на него буквально на физическом уровне. У Шакспера было чувство, что где-то глубоко внутри него появляется миниатюрное веретено, которое начинает вращаться и накручивает на себя дюйм за дюймом его плоть.

Если учитель достаточно долго не прерывал чтения и не переходил к объяснениям, то боль становилась почти непереносимой. Тогда не оставалось иного выхода, кроме как поднять руку и попросить разрешения покинуть класс. Уходя, Уильям демонстративно держался за живот, чтобы ничего не говорить в ответ на молчаливо-вопросительный взгляд преподавателя. Язык Уилла в такие моменты был как деревянный, и пошевелить им нечего было и думать. Эта пантомима всегда вызывала у учеников общий сдержанный хохот и отдельные едкие замечания:

– Глянь, опять Уилл свинины объелся до колик в желудке!

– Отцу кожа нужна, перчатки делать, снова свинью забил, значит, большой заказ. Продать столько мяса не может, вот и обжираются всей семьей!

– Даром что папаша большая шишка в городе, а своего ни на грамм не упустит. Чем мясу пропадать, пусть лучше пузо лопнет! А этот тоже жадный, весь в отца…

– Принес бы нам по кусочку свининки, месяцами мяса не видим. Все овсянка да овсянка.

Уилл и сам бы поел свинины от пуза, но он, как и все остальные домочадцы, получал лишь небольшую порцию окорока накануне Рождественского поста и на Пасху. Хотя официально никакого поста теперь не существовало. С воцарением Елизаветы Первой англичане снова перестали быть католиками. Однако отец Уилла, Джон Шакспер, продолжал соблюдать все посты и заставлял поститься семью. Лишь изредка для проформы меню домочадцев пополнялось небольшим кусочком сала: сало хранилось долго, но в семье Уилла ели его так мало, что оно все равно умудрялось портиться. А кому продать свиные туши, Джон знал лучше других, так что все обвинения учеников грамматической школы не имели под собой ровным счетом никакого основания.

Но Уиллу от этого было не легче. Его дразнили Pigwill, «Свиная страсть» или «Воля к свинине». Была и другая кличка: Бекон, то есть свиной окорок. Мальчик страдал безвинно, как, впрочем, и многие дети. Уильям и правда совершенно не был виноват в том, что его отец делал свой бизнес на свиньях, как и в том, что за двенадцать лет до его рождения Джон Шакспер был оштрафован на один шиллинг за вылитые перед крыльцом собственного дома нечистоты.

Наконец Уильям Шакспер выскользнул за двери класса, сполз по лестнице, держась за перила, и выбрался из школы. Он прислонился к стене, вытер пот со лба и закрыл глаза.

Декабрь 2010

Александр открыл глаза и несколько секунд спросонья не мог понять, где находится. Он озирался по сторонам и тер лоб. Наконец голос Эдуарда вернул его к действительности.

– Так не желаете обсудить наши дальнейшие действия? – гнул свою линию Эдуард.

– Позже. Дайте мне все хорошенько обдумать.

– Что ж, не буду вам мешать.

Александр поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и снова закрыл глаза. Он вдруг отчетливо вспомнил разговор с Мигелем в ночь перед его то ли хамским, то ли таинственным исчезновением. Испанец долго и нудно убеждал Александра прекратить поиски автора:

– Что ты как пиявка прилип к этой попсовой проблеме. Это тема не для ученого. Это сюжет для бульварного детективчика, pulp fiction, которым будет зачитываться толпа. Толпе же интересно все таинственное. Шекспиром был не Шекспир, а Фрэнсис Бэкон! Или Кристофер Марло? История с убийством – вымышленный трюк! А дальше – сюжет Железной маски. Занимайся текстами, Александр, в них весь смысл.

– Я и так пятилетку отдал текстам. Вернее, тексту «Гамлета». Я его перевел дважды. Это трагедия о творце и его творении, и тут принципиально важно знать, кто творец. Ты понимаешь? Офигительно принципиально…

– Чего ж тут не понять – о-фи-ги-тель-но. Очень понятно.

– Вот именно. «Гамлет» показал мне все свои возможные смыслы…

– Все?

– Или почти все. Но основной, глубинный смысл не показан, а скрыт: он зависит от того, кто эту трагедию написал. Если это ростовщик Шакспер, то смысл один. Вернее, все теряет всякий смысл. Если это Фрэнсис Бэкон, смысл совершенно другой, а если это Кристофер Марло – все снова меняется.

– Брось, Александр. Это бредовые идеи. Что ты говоришь? «Гамлет» останется «Гамлетом», кто бы его ни написал.

– Конечно, текст останется прежним, но смысл текста радикально изменится. И поэтому крайне важно решить главную задачу – кто скрывался под маской, прятался за личиной человека из Стратфорда, за Шакспером.

– Обман еще нужно доказать.

– Я этим и занимаюсь, и, кажется, уже на верном пути. It seems to me.[7]

– I know not seems. Пока не будут найдены такие убедительные доказательства, чтобы самый закоренелый скептик в них поверил, Шекспир останется Шекспиром.

– Нет, Мигель, то, что Шакспер – это Шекспир, так же не доказано, как и то, что Шакспер – всего лишь маска.

– Это доказано тем, что никто не может доказать обратное. Доказательство методом от противного. Ты мне нальешь?

– Мигель, ты хреновый математик.

– Хре-но-вый, – тщательно повторил Мигель новое незнакомое слово, глотнул из фужера и после этого серьезно кивнул. – Почему?

Александр тоже выпил и пристально посмотрел на приятеля, чем вызвал новый вопрос.

– По кочану?

Кто же учит Мигеля русскому языку? Пора переходить на испанский.

– ¡Basta! – Александр заговорил на кастильском диалекте. – Метод от противного работает не тогда, когда нет доказательств обратного, а когда есть доказательства отсутствия этого самого обратного. Чувствуешь разницу?

– Хотя я и хре-но-вый математик, но разницу… – Мигель посмотрел себе в рюмку, откинулся в кресле и уставился в потолок, – вот сейчас почувствовал.

– Методом от противного придется доказывать, что Марло не мог быть Шекспиром, Сидни не мог быть Шекспиром, де Вер не мог быть Шекспиром, Бэкон не мог быть Шекспиром, Дерби не мог быть Шекспиром и что еще десятков пять человек не могли быть Шекспиром – ни все вместе, ни по отдельности.

– И только тогда Шакспер – это Шекспир, да? Чертова математика! Послушайся моего совета, Александр, брось ты этот опасный шекспировский вопрос, переводи «Гамлета», сонеты – все что хочешь. Изучай текст, ты же филолог. Зачем тебе все эти расследования? Живи себе тихо и мирно со своей женой. Зачем тебе искать приключений, – Мигель опять перешел на русский, – на свой тыл?

– На свой зад, – поправил Александр. – А еще точнее будет: на свою задницу.

Они тогда неплохо выпили, и Александр не придал особого значения настойчивым уговорам Мигеля бросить исследование. Не удивила его и осведомленность испанца о его личной жизни. Ведь он ни разу не сказал Мигелю, что женат, да и Татьяна никогда не появлялась в квартире на Академической в присутствии заморского гостя…

Александр поднял спинку кресла, открыл тонкий кожаный портфельчик, выданный ему как участнику конференции, и вынул листы своего доклада. На первой странице было написано:

Академическое шекспироведение никак не объясняет свой выбор на роль главного драматурга и поэта нашей эры ничем не примечательного человека из Стратфорда. По традиции некто Шакспер из городка Стратфорд, расположенного на реке Эйвон, сын неграмотного или почти неграмотного Джона и неграмотной Мэри, муж неграмотной Энн, отец трех так и оставшихся неграмотными детей, считается автором тридцати восьми (впрочем, о точном числе специалисты спорят) драматических произведений (среди которых «Гамлет» – трагедия трагедий), ста пятидесяти четырех сонетов и пяти больших поэм. Да, его фамилия была очень похожа на авторское имя на титульных листах многочисленных шекспировских кварто и знаменитого Первого Фолио – книге книг европейского Возрождения. Но все-таки Шакспер – не Шекспир, или, если говорить точнее, предположение, что Шакспер – это Шекспир, нуждается в доказательстве в не меньшей степени, чем то, что Шекспир – это кто-то другой.