Псевдоним(б). В поисках Шекспира - Даниэль де Труа

Мигель стоял у каталогов и беспомощно озирался по сторонам, а Александр, проходя мимо, почему-то предложил ему помощь. Мигель подумал, что он сотрудник библиотеки, и начал что-то объяснять на ломаном русском. Александр тут же выяснил, какой язык у него не ломанный – испанский! Ба, да его сам Бог послал!

Александр как раз в то время глубоко погрузился в изучение испанского языка, устав от английского, переводами с которого зарабатывал на жизнь в последние годы. Вернее, делал вид, что зарабатывает, чтобы теща не допекала. Нет, конечно, что-то и зарабатывал, но не на жизнь семьи, хотя, разумеется, как честный человек все заработанное семье и отдавал. Для себя ему вообще ничего не нужно было. Пропитания хватало: в доме всегда полный холодильник. А если не полный или вообще пустой, значит, родители в Испании. Тоже не беда: можно и тещу навестить… Да и жена работает, получает пусть и небольшую, но стабильную зарплату. Английский Сомову был больше нужен для изучения Шекспира, а не для зарабатывания денег. Собственно шекспировский язык и не совсем английский, он особенный. А испанский для чего? Чтобы не сойти с ума от особенного английского.

Выяснилось, что испанец жил в Лондоне и занимался, представьте, тоже Шекспиром. Хотя теперь, после всего того, что произошло, Александр начинал понимать, что неспроста этот Мигель появился в его жизни.

Они познакомились, поговорили, обменялись адресами, потом еще пару раз увиделись в библиотеке. И как-то само собой вышло, что Александр пригласил его в гости. Потом завязалась переписка, в которой горячо обсуждались проблемы жизни и творчества Шекспира, и когда Мигель в следующий раз засобирался в Россию, Сомов, поддерживая традиции московского гостеприимства, пригласил его пожить у себя, чтобы коллега не тратился на гостиницу.

Три недели назад Мигель прилетел и остановился в огромной трехкомнатной квартире Александра в профессорском доме на Академической. Вернее, квартира была не его, а родителей, но теперь формально принадлежала ему, о чем он, впрочем, совершенно не задумывался.

Получили родители эту квартиру в девяностые, в первые постсоветские годы, хотя получить от государства хоть что-нибудь в то время было уже практически невозможно. Но отец Александра не зря был математиком: он все просчитал заранее. Перед тем как защитить диссертацию по конечности бесконечно малых, он организовал в университете пикеты студентов и аспирантов, которые выступали за прямую трансляцию Всесоюзного съезда депутатов… ну того самого, где с разоблачениями выступили приснопамятные Гдлян и Иванов и где заблистала риторическая звезда Анатолия Собчака. Тем, кто эти времена не застал, первые два имени совсем ничего не скажут, а третья фамилия вызовет ассоциацию с нынешней теледивой, и правильно: покойный Анатолий Собчак, бывший мэр Ленинграда – Санкт-Петербурга, ее отец. А Дмитрий Николаевич Сомов – это отец Александра.

Итак, Дмитрий Николаевич косвенно помог отцу Ксении Собчак совершить головокружительную карьеру, а всей нашей стране – головокружительное падение в пропасть, ту самую, что нельзя преодолеть в два прыжка, и глупо надеяться преодолеть одним. Вообще не обязательно было прыгать через пропасть всей страной. Как известно, скорость движения колонны – это скорость самого медленного из марширующих. Что-то подобное можно сказать и о коллективном прыжке. Не трудно догадаться, что прыжка вообще не получилось.

Знакомые родителей Александра, у которых был фантастический плодовый сад на берегу Волги, рассказывали, что, когда территорию их дома занял некий завод, этот сад вместе с плодородным слоем почвы бульдозером сдвинули в реку, хотя небольшой сад предприятию совсем не мешал, и бывшие хозяева просто умоляли руководство завода не губить деревья. Они пытались объяснить, что лучше, чем уничтожать сад, каждый год лакомиться свежайшими яблоками, грушами и абрикосами.

Примерно так же сдвинули целый культурный слой большой страны: никто никуда не прыгал, даже разбежаться не успели. И вдруг – всё, летим в пропасть, как расширяющаяся Вселенная, рассыпаемся на новые галактики!..

Впрочем, в свободное падение отправились далеко не все. Те, что сидели в бульдозере, вовремя затормозили и покинули кабину. Ну а на поверхности этой, оставшейся еще, почвы вместо старой культуры возникла новая – инфраструктура. Кое-что от этой инфраструктуры удалось ухватить и отцу Александра: он быстро защитил пару диссертаций, причем вторую уже по математическому обеспечению прогнозных запасов недр России. Затем возглавил в МГУ кафедру математического прогнозирования социальных процессов. В общем, про должал предсказывать судьбы малых сих, чтобы большим сим было сподручнее с ними управляться. Тут ему почему-то квартиру от университета и дали.

Теперь у родителей имелся дом в Испании, коттедж в Подмосковье, и совсем недавно они закончили ремонт новой просторной квартиры в элитном доме, куда и переехали.

Итак, Мигель остановился у Александра. Вечерами они сидели в гостиной и, слегка выпивая, разговаривали. Преимущественно о Шекспире. Александр совсем по-русски пытался вывести Мигеля на откровенность: раскрывал объятия новоиспеченному другу. Но Мигель этого не понимал, на откровенность не шел и где-то пропадал целыми днями – говорил, что в библиотеке.

Тогда Александру совсем не казалось странным, что Мигель так живо интересовался его работой: выспрашивал, что он думает о шекспировском вопросе, чем он сейчас непосредственно занимается и в каком направлении решил двигаться дальше. Он рассказал Мигелю все. И то, что «Гамлета» два раза перевел, и все остальное. Тогда его ничто не насторожило, ведь Мигель тоже шекспировед. А теперь? Вот уж точно, имей характер: думай, не болтай!

Весь день перед отъездом Мигеля Александр проспал мертвецким сном. Вот это уже тогда показалось ему несколько странным. Но не более. Да, они засиделись с гостем далеко за полночь – даже, можно сказать, глубоко под утро. Александр, если работал до утра, часто вставал после обеда, но так, чтобы проснуться в восемь вечера… Странно было и то, что Мигель собрался и уехал в аэропорт, не простившись и не оставив записки. И уж совсем загадочно: на телефонные звонки Мигель не отвечал. Вот тебе и благодарность за гостеприимство… Но и этому факту Александр не слишком удивился: благодарность – штука тонкая.

В тот же вечер раздался звонок из Лондона, который тоже почему-то не вызвал у Александра никаких подозрений. Ледяной голос, безупречный, пожалуй, даже слишком безупречный, русский язык, правда, с небольшим акцентом.

– Александр Дмитриевич?

– Да, это я. А кто это?

– Добрый вечер. С вами говорит профессор Свенсен из Оксфорда. Я хотел бы пригласить вас на конференцию по шекспировскому вопросу. Нас заинтересовали ваши исследования.

– Да? Очень приятно. А когда конференция и где?

– Конференция в Оксфордском университете через две недели. Тезисы своего доклада вы сможете отправить по электронному адресу, который найдете в своей почте. Все расходы организаторы берут на себя: билеты, проживание в гостиницах в Оксфорде и Лондоне. Официальное приглашение вам уже отправлено. Вы можете его распечатать и в понедельник утром в посольстве получить визу. У вас есть какие-нибудь вопросы?

Какие у Александра могли быть вопросы? На халяву в Лондон на неделю! А ведь вопросы непременно должны были возникнуть. Как они нашли номер его домашнего телефона? Ну это, допустим, не трудно. Но откуда они узнали о том, что у него есть работы по проклятому шекспировскому вопросу, как они говорят, damn authorship problem?

Стюардесса разносила традиционный английский завтрак.

– Porridge, sir?[6] – издевательски спросил Эдуард.

Александр пропустил мимо ушей слова своего надсмотрщика. Эдуард же и дальше продолжал по-английски:

– Вы, как я вижу, не склонны вести разговоры? Напрасно. За приятной беседой с умным человеком и длинная дорога покажется короче. – Эдуард посмотрел на часы. – Кстати, лететь осталось три часа. Приятного аппетита.

Наглый все-таки этот Эдуард. Видит же, что говорить с ним не хотят, а все равно лезет.

Эдуард был мужчиной среднего роста, среднего возраста с усредненной внешностью. Настолько усредненной, что запомнить его лицо или одежду было практически невозможно. Сомов видел его третий раз в жизни, и после каждой из двух предыдущих встреч пытался восстановить в памяти черты его лица, но оба раза безуспешно.

«Наверное, именно таких берут для выполнения грязной работы», – подумал Александр, доедая свою овсянку, которая более приятных мыслей не навевала. Но то, что появился аппетит, уже неплохо, отметил он про себя и заказал еще один двойной кофе. «Вот это сервис! Жалко только, что курить нельзя, – с какой-то почти забытой тоской подумал он. – Но ничего. Три часа как-нибудь продержусь». И он опять принялся листать Первое Фолио. Пора было поразмыслить над случившимся.