Дворянские поросята - Сергей Хитун

- Нет, он жив, - обронил доктор.

- Жив? Где? - взметнул бровями Адрианов, сидя с полуоткрытым ртом.

- Он выписался в прошлом году из моей лечебницы Богоугодного Заведения. ( Богатая старая дева завещала все свое состояние городу Чернигову с условием, что построенная на ее деньги больница будет называться Богоугодным Заведением.)

- Ска-ажите! И что же он... значит... лучше?

- Да-а, настолько, что намеревается, пользуясь тем же роковым законом, судить своих детей, размотавших все его состояние, пока он был на излечении.

- Ска-ажите! - Повторил все еще изумленный Адрианов.

Он уселся глубже на сидении, похлопал по карманам своего чесучевого пиджака и, обнаружив местонахождение порсигара, вынул его наружу. Его руки немного тряслись, зажигая папиросу, он втянул щеки,

глубоко затягиваясь табачным дымом, который затем вышел между его синеватых губ, небольшими клубами, окутавшими его скудную бороду, в то время как он снова начал говорить:

- Вынесенное Съездом решение было единогласно и категорично: построить на наши средства здание на 30-ти десятинах земли, соседней с Гимназией, и назвать его Черниговский Дворянский Пансион-Приют.

Двухэтажное, желтого кирпича, здание было закончено в течение двух лет. Внутри его - много света, воздуха и необходимого места для больших комнат, с высокими потолками и зеркального стекла окнами и, как блестящая поверхность янтарного пруда, паркет повсюду... Позади главного здания стоит тождественной постройки двухэтажный корпус с квартирами для воспитателей, больница и баня. Остальная часть участка разделена на секции, приноровленных для различных видов спорта, чтобы держать физическое развитие 50-ти пансионеров на должной высоте...

- Принятые мальчики и юноши, физическое состояние которых было профильтровано строгим медицинским осмотром, оказались в 100 процентной норме здоровья.

- 80-ти, - вставил доктор. Лицо Адрианова, с округлившимися глазами и поджатыми губами, подалось вперед.

- Да, да, восемьдесят, - подтвердил доктор, проводя ладонью по своей седой, подстриженной бобриком, голове, - я, как пансионский врач, производил осмотр.

Губы Адрианова медленно расплылись в улыбку, показав, табаком закопченные редкие зубы, глаза его замигали:

- Ну Вам и карты в руки... наша статистика перебрала.., - он молча пошевелил губами и, как бы вспомнив что-то, продолжал:

- Все самое лучшее по качеству было вложено в это здание для маленьких дворян и, естественно, оно должно было быть самым лучшим, так как мы заплатили двести тысяч рублей за постройку Пансиона.

Некоторое время они сидели молча, очевидно отдыхая - Адрианов от своей восторженно-описательной речи, а доктор по случаю конца ее...

В коридоре вагона было слышно, как кондуктор объявил о следующей станции. Доктор поднялся и, взяв пальто, шляпу и саквояж сказал:

- Я должен посетить больного на этой остановке. Они пожали руки, уверяя друг друга в приятном знакомстве и о том, как незаметно прошло время в совместном пути.

- Когда мы будем в Чернигове? - остановил кондуктора Адрианов.

- В восемь часов утра. Мы будем стоять здесь до встречи с прибывающим поездом.

- Расстояние в 80 верст... ехать 9 часов..? Вспыхнул Адрианов. Он втянул шею в свои плечи и закатил глаза. - Это, это же-ш... насмешка! Я э-то-го не допущу! Кто, к-то? - Заикаясь кричал он с багровым лицом, - К-кто владелец этой никудышной железной дороги с ее болтающимися на все четыре стороны скрипящими вагонами? Кто? Я вас спрашиваю! - Его маленькое лицо уперлось горящими глазами в лицо доктора, затем в испуганного кондуктора и снова в доктора.

- Эта железнодорожная ветка взята на концессию группой акционеров. Пассажирское движение настолько бедно, что оно с трудом оплачивает их расходы, - спокойно сказал доктор. - Их неоднократные просьбы освободить их от концессионного договора хронически игнорируются Правительством.

- Акционеры! - почти заорал Адрианов. - Экономят, за счет наших удобств! Он метался в узком проходе купэ. С верхней полки свесилось вниз заспанное лицо подростка с вздернутым отцовским носом. Адрианов схватил свой дворянский картуз.

- Я сейчас же... на этой же станции... напишу в Книгу Жалоб. - Его глаза сузились до щелок. Через выпяченные трубочкой вперед губы, под напором, посыпались слова:

- К-как.., ккк-ак, я хотел бы встретиться.., лицом к лицу, с акционером этого никуда негодного учреждения! - Его указательный палец барабанил по столику. - Я б... сказал бы ему мно-ого!!

- Вы можете сказать это теперь, - сказал невозмутимо доктор.-Я-директор Правления акционеров!

Мы - Леночка, которая сопутствовала мне, чтобы поместить меня воспитанником в Дворянский Пансион, и я тоже просидели 21 час на станции Круты, ожидая поезда на Чернигов. Попав в то же купэ, где в отдаленном углу дивана напротив, борясь с сонливостью от бессонной предыдущей ночи, выслушали все диалоги и заключительную "вспышку" Адрианова.

Через окно вагона мы видели, как на перроне станции, жестикулирующий Адрианов, с растерянным лицом, на котором плавала такая же улыбка, быстро шевеля губами, пытался в чем-то убедить доктора. А тот, стоя в полуоборот к Адрианову, коротко кивал ему головой и отступал, как-то боком, в сторону выхода со станции.

Курносый Мишка Адрианов оказался хорошим борцом легкого веса. Уложив матрацы с наших пансионских постелей на паркет в рекреационном зале, мы боролись c ним до изнеможения. После чего, готовя заданные на следующий день уроки, мне приходилось в продолжение доброго часа подпирать подбородок ладонью: моя шея, натруженная, "намыленная" двойными нельсонами, отказывалась поддерживать голову прямо.

Впоследствии окрепнув и "накачав" бицепсы до 32-х сантиметров, в очередной схватке на матрацах, я сломал Мишке руку. А так как мой брат, Дима, сломал ногу Захржевскому, то нас стали называть Хитуны - братья разбойники. Таковы были дела. Но об этом в свою очередь...

КАК Я СТАЛ ДВОРЯНСКИМ ПОРОСЕНКОМ

Кроме дворянства, следующим необходимым условием для приема в число воспитанников Пансиона было - принадлежность к одному из двух среднеучебных заведений г. Чернигова: местной Классической Гимназии или Реальному Училищу.

По приезде в город, я сразу же выдержал вступительный экзамен в первый класс Гимназии. На следующий день мы явились в Пансион.

Директор Пансиона, H. E. Хлоский, прозванный воспитанниками "черепахой" за медлительность в речи, движениях и решениях, сопровождал Леночку и меня по всему Пансиону, с руками в карманах брюк, которые он изредка подтягивал и представлял нас воспитателям и воспитанникам, которые попадались нам навстречу.

Они оставили меня среди дюжины моих сверстников в Первом отделении. Всего было 4 отделения. Там я сразу же узнал много для меня интересного.

Два брата Шеверких могли закладывать обе ноги за шею, как цирковые акробаты... У Жоравко, на чердаке Пансионской бани жили в коробке два галочьих птенца; он лазил туда несколько раз в день и сбрасывал в их глотки кусочки котлет, а воду заливал из старого наперстка, выпрошенного у экономки Пансиона.

Они же сказали мне, что завтра я получу казенное обмундирование и что и зимой и летом пансионеры носят белую парусиновую косоворотку и штаны цвета маренго, и что в городе и в Гимназии пансионеров заглазно зовут "дворянскими поросятами".

Жоравко угощал нас всех домашним печеньем - коржиками, которые он, получив их из дома вместе с банкой варенья, должен был отнести к эконому Пансиона на хранение.

На одной из кроватей, в спальне, сидела группа первоотделенцев. Один из них, с птичьим носиком, весь рябой от веснушек, с паузами и расстановками завзятого рассказчика, полушептал что-то страшное: "а он... хрюк, хрюк... схватил ее за ногу...". Я не дослушал, потому что сбоку ко мне подошел, в парусинке с желтыми блестящими пуговицами, крепкий малец, с серыми, немного навыкате глазами и короткой шеей.

- Ты откуда? - Его левая рука цепко зажала рукав моей матроски.

- Из Горы-Горки.

- Значит ты кацап?

Я не знал, что это такое кацап, но оно звучало для меня обидно. К тому же этот реалист, уперев свой большой палец правой руки в мое темя, быстро и больно ковырнул им по моим волосам (называлось - дать запятую).

Я его оттолкнул, но он тотчас же обратной стороной своей ладони провел от моего рта кверху, приплющив мой нос (называлось - легкой смазью).

Этого было достаточно. Схватив друг друга за уши, мы упали и катались в злобной драке на паркете спальни, оба выдавливая шипящее "сдаес-с-си"?

- Процка, не сдавайся! - подбадривали его сторонники.

Процка, не выпуская моих горящих ушей из его кулаков, таранил своим коленом мой живот, из которого коржики уже поднимались к моему горлу.

Не опозорившись друг перед другом, мы были разняты Игнатом - дядькой 1-го отделения:

- Господин Хитун (меня до этого времени никто не называл господином), вас ваша мамаша хочуть у приемной.