Дворянские поросята - Сергей Хитун

"На что наткнется сын портного - на бричку или на лошадь?" - гадал Проценко, пристально следя за немного качающимся от объемистого груза молодым Юдашкиным.

Извозчик закурил, поднял вожжи и тронул лошадь. Юдашкин благополучно перешел дорогу и теперь ясно были видны его глаза - изюмины среди кучи перепутавшихся рукавов рубашек и штанин.

Проценко, потеряв интерес к тому, что делается за окном, смотрел на Лаголина. А тот, почувствовал его глаз на себе, повернулся к ученику с улыбкой на успокоившемся лице.

- Не думаете ли Вы о том, что гораздо лучше доставить удовольствие и даже радость другим своим хорошим поведением, нежели доставлять им неприятности злыми, непристойными выходками? - его голос звучал ровно, мягко и убедительно. Он сел на диван, закрутил свои длинные тощие ноги одну за другую так круто, что Проценко с трудом определил, которая нога где. - Вам 14 лет, скоро Вы вступите в самостоятельную и ответственную перед другими жизнь, - продолжал воспитатель. - Учитесь контролировать себя в стремлении быть справедливым, правдивым в словах и честным, продуктивным в поступках. Тогда Вы почувствуете самоудовлетворенность, свое счастье и красоту жизни, - темные глаза Лаголина засияли, дымящаяся, докуренная до ее почерневшего картонного мундштука, папироса в его правой руке, описывала небольшие круги по воздуху, в то время, как его левая нервно перебирала часовую цепочку на жилете. Он встал и зашагал по комнате. - Готовьте Ваши мысли к будущим великим делам и достижениям. Дворяне возлагают все свои надежды на их собственное возрождение и омоложение в вашем поколении, - его синеватые губы сложились в трубочку, втягивая дым папиросы. Костистое лицо с втянутыми щеками и круглыми блестящими черным глазами походило на лицо голодающего индуса.

"Что за обормот! - подумал Проценко, - по чему он не позаботится о своих "великих делах". Его волосы просят гребня, плечи засеяны перхотью, штаны мешковатые разбухли на коленях, от него несет водкой... жена мало бьет его ночной туфлей, метлой", - поправил себя Проценко и улыбнулся. Его улыбка еще более вдохновила воспитателя рисовать будущую дорогу славы и радости жизни своему воспитаннику.

- Вы можете идти теперь. Но помните, что Вы все-таки будете наказаны. Я еще подумаю о степени наказания, - окончил Лаголин, слегка смягченный после высказанных нравоучений.

- Кто Вас видел... когда... Вы делали... это, - воспитательские пальцы как бы солили воздух пока он подбирал подходящие для случая слова, - этот грязный салют?

- Щегол.

- Кто это щегол? - поднял брови Лаголин.

- Николай Евфимович, - пояснил Проценко.

- Почему Вы зовете Надзирателя птичьим именем? - спросил сухо воспитатель.

- Вся гимназия зовет его так.

- Идите! Лаголин махнул рукой на выход, с поджатыми губами и помрачневшим лицом.

Проценко твердо знал, что ему не будет наказания. Добродушный, сентиментальный, восторженный воспитатель 3-го Отделения, Виктор Петрович Лаголин - Кандидат Юридических Наук, был слишком дружественным в отношениях к своим воспитанникам, чтобы их наказывать. Настолько дружественным, что воспитанники делились с ним всеми своими любовными проблемами. Это делалось с такими подробностями и откровенностью, что эмоциональный Лаголин влюблялся по очереди во всех гимназисток, победы над которыми горделиво обсуждались вместе со стратегией для будущих успехов. За его скорее женственные черты характера и лирические теноровые разговорные нотки, воспитанники звали его заглазно "Машкой".

Выйдя из кабинета воспитателя, Проценко очутился в Главном рекреационном зале, где воспитанники 1-го и 2-го отделения играли в пятнашки; они со смехом и вскриками гонялись, шлепали, тащили друг друга за хвосты парусиновых рубах, в азарте пренебрегая какими бы то ни было правилами игры. Многие падали от полученных подножек, но быстро, без жалоб поднимались и пытались сшибить на паркет того, кто сшиб их. Другие, не участвовали в играх или схватках, разогнавшись скользили на подошвах ботинок по глянцевитому паркету во всех направлениях зала.

Отшлепанные и усталые спасались в "доме", касаясь рукой одной из двух кафельных печей в двух концах зала. Малец толстяк с оттопыренными ушами пытался подбить сухощавого черноглазого сверстника, одна рука которого держалась за край подоконника, а другая вцепилась в рукав нападавшего. Закрутив оба кулака в парусинку противника, толстяк тряс его до тех пор, пока тот начал терять равновесие. Тогда быстрым скользящим движением ноги по паркету подсек его ноги и тот повалился на пол. Не отпуская своих кулаков, зажатых в материю косоворотки, толстяк помог подняться упавшему только для того, чтобы, тем же приемом сшибить его вторично. Проценко подошел и наблюдал за борющимися. Когда более слабый шлепнулся в третий раз, толстяк ойкнул... Проценко больно крутанул своим большим пальцем об его гладко остриженную голову. Борцы разошлись.

- За что ты дал мне запятую? - толстяк чесал свое темя, - мы просто играем.

- Ты бычок, Шаповал. играй да не переигрывай! Смотри, Лашкевич уже побледнел, - предостерег Проценко.

- Нет, я не бледный, - протестовал запыхавшийся Лашкевич, - собирая с полу оторванные никелевые пуговицы, - я его... тоже... подшиб... раз.

- Не смей спорить с дядькой (старшим, авторитетом - по самими установленном лексиконе пансионеров), буркнул Проценко. - Шаповал, отвези меня в клозет.

Шаповаленко послушно подставил свою спину.

- А ты, Лашкевич, - продолжал диктовать Проценко, - принеси мне твоих коржиков. Я ведь спас тебя, - и не дожидаясь ответа, отправился на спине Шаповаленко через весь зал в коридор. Уборная была занята, поэтому всадник приказал своей "лошадке", отвезти его в уборную 2-го Отделения, но внезапно слез на пол...

Ниже среднего роста, худой, с военной выправкой, орлиными глазами и таким же носом над его коротко подстриженными усами и бородой, воспитатель 2-го Отделения, барон фон дер Дригген, быстро поднимался по лестнице. Не дойдя до верха, на площадке под часами, он встретился с французом, пансионским инструктором фехтования. Они обменивались оживленными французскими словами о чем-то очевидно курьезном, потому что барон, отбросив от своего "аршин-прогло-тившего" туловища руки назад, вдруг захохотал. Его верхнее "гы" прокатилось гаммой до нижнего "гы" и гулко отдавалось в высоких потолках Пансиона.

- Если баран видел меня на твоем горбу, скажи... ты сам попросил меня... шоб испробовать свою силу, - прошептал Проценко в ухо Шаповаленко, а сам смешался с группой пансионеров, скучившихся в малом рекреационном зале 2-го Отделения, для примерки их зимних брюк и косовороток.

С сантиметром на шее, с булавками зажатыми толстыми губами и с серым мелком в руке, сизоносый, рыжебородый портной Юдашкин вел примерку.

- Юдашкин, пожалуйста сделайте пошире. Мне тесно в плечах, - просил Карпенко. - И воротник жмет. - Он выпятил грудь и, закинув голову назад, раздул шею. Он был весь поглощен французской борьбой. Бычьи шеи, могучие плечи, громадные бицепсы гиревиков и борцов местного цирка, были идеалами мужского телосложения для Карпенко. Несмотря на некоторую физическую недоразвитость своего 13-ти летнего тела, он ходил медленно, немного вразвалку, ("все борцы так ходят"), держал чуть отведенные в стороны руки так, как бы страдая от чирей под мышками ("большие бицепсы") и всегда носил косоворотку с двумя пуговицами на вороте расстегнутыми ("шея велика").

- Да, да, сделаю, - бормотал портной углом рта, несмотря на то, что его два пальца свободно проходили между "тесным" воротом и "могучей" шеей просящего.

- Юдашкин, пожалуйста сделайте так, чтобы рукава моей суконной рубахи не были похожи на рукава женской кофты, - беспокоился франтоватый Гамалея, носитель собственной купленной в Киеве формы.

- Да, да, сделаем, - покорно вторил Юдашкин, меряя, закалывая, отмечая мелом, по-еврейски диктуя своему сыну Лейбе цифры размеров...

Бледный Лейба с глазами как черные оливки, наблюдал за работой своих младших братьев Исаака и Давида, которые прикалывали к одежде булавками бумажки с именами их будущих носителей.

- Гаспадин Прецелько, по-жа-алуйста не перепутайте билетики, - просил Исаак Проценко.

Проценко помигал глазами и, оставив кучу штанин, засунул руки в карманы. Он шмыгнул носом, пожевал губами, точно хотел сказать что-то, но стоял тут же молча. Вдруг, как будто какая-то новая мысль взбудоражила его. Он снова шагнул к новой одежде, поднял косоворотку и поднес ее к своему носу.

- Это чем-то скверно пахнет, - объявил он. - Эта рубаха пахнет чесноком. Его озорные глаза блестели, - чья она? - И, прочтя билетик, "Гамалеи", он продолжал давясь от смеха. - На балу танцуя с своей симпатией, будешь обдавать ее запахом чеснока!

- Он зажал свой нос двумя пальцами и хихикал. Гамалея сделал гримасу и покраснел.

- Пожалуйста, гаспадин Прецелько, пожалуйста... Эта примерка для 2-го Отделения. Ваша будет на следующей неделе, - намекнул на Проценкино излишнее присутствие Лейба.