Правило четырех - Йен Колдуэлл

— Бери деньги, — советует Джил, не отрываясь от Одри Хепберн.

Джил — сын банкира из Манхэттена. Принстон для него не самоцель, не пункт назначения, а окно с хорошим видом, остановка по пути на Уолл-стрит. В этом отношении он просто карикатура на себя, но Джилу все же удается улыбаться, когда мы начинаем доставать его шуточками по этому поводу. Он и по дороге в банк будет улыбаться — даже Чарли, который, несомненно, станет весьма прилично зарабатывать на больных, никогда не увидит на своем счету столько нулей.

— Не слушай его, — подает голос из спальни Пол. — Следуй велению сердца.

Я вскидываю голову, удивленный тем, что он замечает что-то, кроме своей диссертации.

— Иди за деньгами, — говорит Джил, поднимаясь, чтобы взять из холодильника бутылку воды.

— Что предлагают? — спрашивает Чарли, на секунду отвлекаясь от магнитов.

— Сорок одну тысячу, — высказывает предположение Джил и закрывает дверцу. Несколько елизаветинских слов падают при этом на пол. — И бонус — тысяч пять. Плюс премиальные.

Весенний семестр — сезон поиска работы, и в 1999-м рыночная конъюнктура благоволит покупателю. Сорок одна тысяча — это примерно вдвое больше, чем я могу заработать со своей степенью, преподавая английский язык, но по сравнению со сделками, которые заключают некоторые однокурсники, сумма кажется не такой уж и большой.

Я беру письмо из некоей интернет-фирмы в Остине, называющей себя «Дедал» и хвастающей тем, что она разработала самое продвинутое программное обеспечение для модернизации вспомогательных офисов крупных корпораций. Я почти ничего не знаю о самой компании, еще меньше о том, что такое вспомогательный офис, но один знакомый предложил обратиться к ним, и я, питаясь слухами о высоких заработках в этой неизвестной техасской фирме-выскочке, так и сделал. «Дедал», следуя общей тенденции, не обратил никакого внимания на мое невежество в том, что касается их бизнеса. Мне сообщили, что работа моя, если только я на собеседовании смогу решить несколько головоломок, докажу свою способность ясно выражать мысли и произведу приятное впечатление. И вот, выражаясь языком Цезаря, я взял, сделал и получил.

— Около того, — говорю я, заглядывая в письмо. — Сорок три тысячи в год. Бонус при подписании контракта — три тысячи. Премиальные — полторы.

— И журавль в небе, — добавляет Пол. Он всегда ведет себя так, словно говорить о деньгах еще непристойнее, чем прикасаться к ним. — Суета сует.

Чарли снова передвигает магнитики на холодильнике и громовым баритоном, подражая священнику своей церкви, скромному парню из Джорджии, только что получившему степень в теологической семинарии Принстона, объявляет:

— Суета сует. И всяческая суета.

— Ты же сам понимаешь, Том, — нетерпеливо говорит Пол, избегая смотреть мне в глаза, — никакая компания, которая считает, что ты заслуживаешь таких денег, не просуществует долго. Ты ведь даже не знаешь, чем они занимаются. — Он раскрывает тетрадь и начинает что-то писать. Подобно большинству пророков, ему не суждено привлечь внимание к своему предупреждению.

Джил продолжает смотреть телевизор, однако Чарли, уловив в голосе Пола резкие нотки, поднимает голову, трет щетину на подбородке и говорит:

— Ладно, парни, хватит. Думаю, нам всем пора спустить пар.

Впервые за последний час Джил отворачивается от телевизора. Наверное, услышал то же, что и я: легкое ударение на слове «пар».

— Прямо сейчас? — спрашиваю я.

Джил смотрит на часы — похоже, ему идея понравилась.

— У нас будет минут тридцать, — говорит он и в знак солидарности с предложением Чарли даже выключает телевизор.

Одри Хепберн сворачивается в трубочку и пропадает.

Чарли решительно захлопывает Фицджеральда. Сломанный хребет пытается распрямиться, но книга уже летит на диван.

— Я работаю, — возражает Пол. — Мне нужно закончить.

Он как-то странно смотрит на меня.

— Что? — спрашиваю я.

Но Пол молчит.

— Какие проблемы, девочки? — нетерпеливо интересуется Чарли.

— Снег идет, — напоминаю я всем.

Первая за зиму метель нагрянула как раз сегодня, когда весна уже, казалось, уселась на веточки деревьев. Снега, по прогнозам, выпадет на фут, может, и больше. Расписание пасхального уик-энда, предусматривавшего лекцию референта Пола, Винсента Тафта, срочно пересмотрено. Действительно, не лучшая погода для того, что имеет в виду Чарли.

— Ты ведь встречаешься с Кэрри не раньше половины девятого, верно? — обращается Джил к Полу. — К тому времени мы уже закончим. А вечером сможешь поработать подольше.

Ричард Кэрри, эксцентричный друг моего отца и Тафта, исполнял обязанности руководителя Пола начиная с первого курса. Он познакомил Пола с некоторыми из наиболее известных историков искусства и финансировал большую часть исследовательских работ по «Гипнеротомахии».

Пол взвешивает на ладони тетрадь, и от одного взгляда на нее в глазах у него появляется усталость.

Чарли чувствует, что он готов сдаться, и приводит последний аргумент:

— Закончим к без четверти шесть.

— Как разделимся? — спрашивает Джил.

Чарли на секунду задумывается.

— Том со мной.

Игра, в которую мы собираемся сыграть, представляет собой версию любимого всеми пейнтбола, только местом действия служит запутанный лабиринт теплокоммуникаций прямо под кампусом. Крысы там встречаются куда чаще, чем лампочки, жара держится даже в самую холодную зиму, а топография настолько сложна и опасна, что полицейским запрещено преследовать нарушителей. Идея родилась у Чарли и Джила в экзаменационную пору на втором курсе, после того как Джил и Пол обнаружили в клубе старую карту, и получила развитие под влиянием рассказов отца Джила об играх в туннелях, которыми они развлекались когда-то в студенческие годы.

Новая игра быстро набрала популярность, и вскоре в ней уже участвовало около дюжины членов «Плюща» и большинство друзей Чарли. Для многих стало сюрпризом, что Пол проявил себя как один из лучших навигаторов, но мы-то хорошо знали, сколько раз он пользовался туннелями по пути в клуб и обратно. Однако постепенно его интерес затух и практически сошел на нет. Его раздражало, что никто другой не замечает стратегических возможностей игры, того, что он называл тактическим балетом. Так что Пола не было внизу, когда однажды, посреди зимы, неверно пущенная «пуля» пробила паровую трубу. Последовавший за этим выброс, скорее напоминавший взрыв, сорвал пластиковую изоляцию на десять футов в каждую сторону и вполне мог привести к более серьезным последствиям, если бы Чарли не утащил двух полупьяных юнцов в безопасное место. Прокторы, как называется полиция кампуса, рьяно взялись за дело, и через десять дней декан обрушил на головы участников лавину наказаний. Впоследствии Чарли заменил винтовки и пульки с краской на более быстрое, но менее опасное оружие: купленные на распродаже лазерные ружья. Вместе с тем и администрация не осталась в долгу и, учитывая приближение выпускных экзаменов, объявила строжайший запрет на пользование подземельем и ввела дополнительные дисциплинарные меры в отношении нарушителей. Пойманным на месте грозило по меньшей мере временное отстранение от учебы.

Чарли исчезает в спальне, которую делит с Джилом, и выносит два огромных рюкзака, один из которых передает мне. Потом натягивает шапочку.

— Господи, Чарли! — стонет Джил. — Мы же уходим всего-то на полчаса. Я на каникулы брал меньше.

— Будь готов, — отвечает Чарли, вскидывая на плечи рюкзак побольше. — Так говорю я.

— Ты и бойскауты, — ворчу я.

— Игл-скауты[4], — уточняет Чарли, знающий о том, что мне не удалось подняться выше первой ступеньки в этой иерархии.

— Дамочки готовы? — вмешивается Джил, подходя к двери.

Пол глубоко вздыхает, трет лицо и кивает. Потом берет и пристегивает к ремню пейджер. Расстаемся у входа в Дод-Холл, наше общежитие: мы с Чарли войдем в туннели с одной стороны, Джил с Полом — с другой. Наша задача: оставаясь невидимыми, найти «противника» первыми.

— Вот уж не думал, что на свете существуют черные скауты, — говорю я Чарли, когда мы остаемся вдвоем.

На улице холодно, и снег глубже, чем можно было ожидать. Я кутаюсь в лыжную курточку и натягиваю перчатки.

— Ладно, — отвечает Чарли. — Я вот, пока тебя не встретил, не знал, что есть, оказывается, белые педики.

Мы идем как будто в тумане. В последнее время мир представлял собой поток хаотичного, бессмысленного движения: первокурсники, спешащие на вечерние семинары, выпускники, спешно допечатывающие финальные главы в пропахших потом лабораториях, сейчас — танцующие кругами снежинки.

Мы еще только идем через кампус, а у меня начинает болеть нога. Вот уже несколько лет шрам на бедре предсказывает перемену погоды примерно через шесть часов после того, как она произошла. Шрам — память об одном старом происшествии. Незадолго до своего шестнадцатого дня рождения я попал в автомобильную аварию, в результате чего провел в больнице большую часть лета. Детали случившегося помнятся смутно, кроме одной: левая бедренная кость прорвала мышцы и кожу и смотрит прямо на меня. Это все, что я успел увидеть, прежде чем отключился от болевого шока. Сломанными оказались также обе кости левого предплечья и три кости бедра с той же стороны. По словам врачей, кровотечение удалось остановить как раз вовремя. А вот мой отец к тому моменту, когда меня вытащили из искореженной машины, был уже мертв.