Без дураков. Лучшие из людей. Эхо Москвы - Олеся Рябцева

Т. ТОЛСТАЯ: Котов или собак, вы имеете в виду?

С. КОРЗУН: Нет, людей или животных? По сентиментальности.

Т. ТОЛСТАЯ: Я думала подразделения животных. Ну, это совсем разные виды любви. В общем, людей, конечно, потому что о них все время думаешь и за них испытываешь ответственность. У меня с любовью в этом смысле взаимоотношения такие. Я к ним привязываюсь и несу ответственность.

С. КОРЗУН: Котов или собак, если уж об этом речь зашла?

Т. ТОЛСТАЯ: У нас дома были собаки всегда. У моих родителей. А так я всегда мечтала иметь большого, очень жирного кота. Очень хотела. Но невозможно, потому что я езжу, а кот требует постоянного присмотра.

С. КОРЗУН: И дома никто не остается? Не с кем оставить кота бывает?

Т. ТОЛСТАЯ: Так бывает. Да. Не остается и невозможно совершенно.

С. КОРЗУН: То есть вы ответственны за тех, кого приручаете?

Т. ТОЛСТАЯ: Безусловно. Ну, что Вы, конечно. Не продам кота за бутылку водки, нет.

С. КОРЗУН: В родственниках давайте чуть-чуть, может быть, разберемся. Сестра Наталия Толстая, писатель скандинавист, преподаватель в Питере.

Т. ТОЛСТАЯ: Отдельно писатель, отдельно скандинавист.

С. КОРЗУН: Писали вместе что-то?

Т. ТОЛСТАЯ: Нет, мы вместе ничего не писали. Мы издавали вместе под одной обложкой.

С. КОРЗУН: А под одной обложкой просто. То есть «Сестры» и что там еще было?

Т. ТОЛСТАЯ: «Двое». «Сестры» – это просто старое издание. Это практически то же самое, только «Двое» дополнены. А дело в том, что я в начале 90-х годов жила за границей, а она жила здесь. И мы с ней писали параллельно разные вещи. Никак не сообщаясь. А потом как-то посмотрели и увидели, что мы описываем одну и ту же эпоху в разных жанрах. Я писала в основном статьи такие полужурналистские, а она писала прозу. И наш круг интересов очень схож. Мы решили соединить это под одной обложкой, потому что нас очень многое связывает. И в то же время разделяет.

С. КОРЗУН: Конкуренция существует на уровне литературы?

Т. ТОЛСТАЯ: Нет.

С. КОРЗУН: Совсем нет никакой? Вообще с сестрой дружны были? Она старшая ваша сестра, да?

Т. ТОЛСТАЯ: Да, я очень с ней дружна.

С. КОРЗУН: Не ссорились в детстве никогда?

Т. ТОЛСТАЯ: Она старше. Не получается ссориться.

С. КОРЗУН: Из ваших двух самых известных дедов Алексея Толстого и Михаила Лозинского – к кому ближе по духу?

Вообще как вот в вашей семье какая-то конкуренция между ними или воспоминания?

Т. ТОЛСТАЯ: Нет, ну, я не застала Алексея Николаевича, он умер в 1945 году. Михаил Леонидович, соответственно, десятилетием позже. Ну, я их не помню. То есть я и Михаила Леонидовича не помню в этом смысле. Они совсем разные, как я их понимаю. Совсем разные семьи, совсем разные приоритеты, характеры, установки. Тут есть такая вещь, как генетика. Вот мне генетически гораздо ближе Алексей Николаевич. И я его понимаю. Я его изнутри знаю. Я знаю, как он писал. Я открываю его текст, и я вижу, что он делал. Вижу, как он водил рукой, не важно пером или машинкой. Я это понимаю.

С. КОРЗУН: И голубая кровь чувствуется не в смысле вот того…

Т. ТОЛСТАЯ: Оставьте цвет, потому что это совсем другие вещи меряются здесь. Я просто знаю, как это делается. Он сделан из того же материала, что и я. При том, что его я не знала, я знаю про него все. Отношения вполне сложные. Потому что развелся, например, с моей бабушкой, которая его очень любила, аж в 1935 году. Бабушку я очень хорошо помню. Бабушку я очень любила. Она другой совсем человек, она была поэтессой, Наталья Васильевна Кандиевская. И она мне тем самым милей. Мой один человек, которого я не знала, и любимая бабушка, чьи стихи я обожаю. Но генетически я вот туда отношусь.

С. КОРЗУН: Если серьезно, аристократичность ощущаете в себе? Есть порода? Вас же называют соответственно, да Екатериной называют даже, знаю.

Т. ТОЛСТАЯ: Здесь дело не в аристократизме, когда меня называют Екатериной. Это мой тиранический характер и самоволие, я бы сказала, обзывается. А что такое аристократизм? Ну, Пастернак считал, что русские аристократы – самые большие демократы. Вот в этом смысле демократическое отношение ко всему живущему – да. Это то, на что я, во-первых, ориентируюсь, во-вторых, я воистину так отношусь ко всему. Для меня все равны внутренне. Я не чувствую никакого самоумаления перед людьми, которые находятся по каким-то там статусам выше и никакой надменности по отношению к тем, кто является как бы по статусу ниже. У меня этого не существует. Совсем другие отношения к людям, совсем другие мерки.

С. КОРЗУН: Прислуга есть в доме?

Т. ТОЛСТАЯ: У меня есть домработница, которая приходит ко мне. А прислуги в доме нет.

С. КОРЗУН: Вы к ней относитесь как к домработнице?

Т. ТОЛСТАЯ: Я ее обожаю.

С. КОРЗУН: Или как к члену семьи?

Т. ТОЛСТАЯ: Нет, не как к члену семьи. Она не живущая, она приходит. Она друг. Она совершенно потрясающая женщина, абсолютно замечательная. Мне жалко, что она у меня вынуждена быть домработницей, потому что это человек исключительного редкого, внутреннего достоинства, огромного ума и такой душевной тонкости, которую я редко встречала. Я ее просто очень люблю.

С. КОРЗУН: К дедушке Толстому, если вернуться, не бывает стыдно за какие-то его…

Т. ТОЛСТАЯ: А чего за его-то? Он сам имел возможность ответить за себя. Нет, мне бывает стыдно только за себя.

С. КОРЗУН: Вы не распространяете свое покаяние, стыд или, наоборот, достижения на Ваших предков?

Т. ТОЛСТАЯ: Нет, потому что я не была в их шкуре. Не жила в их времени. Не подвергалась давлению так, как подвергались именно они. И соответственно не имела их характера и не могу судить об их решениях, о том, как они жили и выживали.

С. КОРЗУН: Заранее прощаете или относитесь совершенно нейтрально к тому, что…

Т. ТОЛСТАЯ: Нет, я просто принимаю. Я принимаю это. Для меня сейчас принято, опять же от стремления, от тяги к скандальности автоматически приписывать Алексею Николаевичу какие-то ужасы поведения. А там никаких ужасов не было, насколько я знаю. Я думаю, что он был неприятен многим. Многих он раздражал. Некоторые вещи, которые он вынужден был говорить и писать, приводят людей в ужас, но он спас очень многих людей. Можно его за это осуждать, можно смеяться, можно грозить кулаком, но благодаря ему выжили многие люди. В частности, жил, пока мог, сын Марины Цветаевой. Вот он единственный кормил его.

С. КОРЗУН: Ну, известно и о письме в защиту Бунина написанном в годы войны как раз Сталину, письмо это довольно известное.

Т. ТОЛСТАЯ: Да много кого. Много людей, которые… эти же вещи не рекламируются.

С. КОРЗУН: Но с другой стороны вместе с Фединым и письмо было и против троцкистско-зиновьевского блока.

Т. ТОЛСТАЯ: Вы бы тоже подписали. С. КОРЗУН: Эпоха такая?

Т. ТОЛСТАЯ: Да. Очень страшная. Сколько мог, держался. А сколько человек может, я не знаю.

С. КОРЗУН: А сейчас не вернулась?

Т. ТОЛСТАЯ: Вернется, если люди не будут говорить «нет» на ранней стадии. Конечно, всегда может вернуться. Охота на ведьм происходит в любой стране время от времени. Ну, назовите мне страну, где совсем без нее обходились. Невозможно.

С. КОРЗУН: Скандинавские, может, традиционно там особо не было охоты на ведьм. Хотя и примеров тоже, ну, правда, на улице, да, стреляли, и это бывало в последние годы.

Т. ТОЛСТАЯ: Там другие пороки общества. Например, Голландия, Скандинавия, там непосредственно охоты на ведьм нет, но там такое законодательство, что если преступник у тебя на глазах что-то делает, грабит или размахивает ножом, то прохожие не могут на него накинуться и связать, потому что они ограничивают свободу личности. Они должны дать знать полицейскому. И тогда полицейский появится и будет искать ветра в поле. Есть такие реальные случаи.

С. КОРЗУН: В Америке вы долго жили?

Т. ТОЛСТАЯ: Около 10 лет, но не сплошь.

С. КОРЗУН: Узнали Америку? Вот что для русского человека – ваше открытие Америки – что это? Политкорректность в первую очередь? Что Вас поразило, как человека с проницательным взглядом?

Т. ТОЛСТАЯ: Понимаете, она очень разная Америка. Там разные области. Есть внутренняя Америка, есть Америка побережья. Они голосуют по-разному, кстати. Побережье голосует за демократов, а сердцевина голосует за республиканцев. Видно по картам, там, где выборы.