Упырь - Вячеслав Доронин

  Медленно, подволакивая ноги, ссутулившись как старик — мгновенно потеряв свою нечеловеческую силу и ловкость, он потащился к окну. Его тошнило; кровь, сладкая, недавно выпитая кровь толчками ходила в желудке. Я — упырь?!

  В двух шагах от окна желудок не выдержал, чёрная волна изверглась на пол. Жуткий, невыносимый кровяной дух. Он закричал. Позади раздались испуганные полусонные голоса. О, Боже! К тебе взываю!

  Его снова вывернуло. Вид хлещущей из собственного рта чёрной массы привёл его в ужас. Я был слеп, боже. Я стал слугой диавола, упырём, убийцей… Прости, боже!

  Неземной свет старой иконы бил в затылок, словно молот. Вперёд, подгоняло звериное начало, ещё чуть-чуть… А в глазах с сузившимися вертикальными зрачками стояли слёзы. Прости, боже! Ибо не ведал я, что творил! НЕ ВЕДАЛ.

  Звериный инстинкт бросил его вперёд. Зазвенело выбитое стекло, хрустнуло дерево рамы. Он перегнулся через подоконник на улицу, руки бессильно повисли. Что я делаю? — мысль была вполне человеческая.

  Ноги заскребли по залитому густой кровью полу. Рывок. Инстинкты упыря вдали от иконы снова брали вверх. Ещё рывок. Ботинки скользили.

  Истошный женский крик. Мужской бас, грохот падающего тела.

  Упырь из последних сил вытолкнул себя наружу. Размякшее тело упало на землю, причинив немалую боль. Вперёд! — в отдалении от иконы зверь становился сильнее, человек же исчезал, таял… Прости, боже…

  Исчез.

  Он снова был упырём.

  Прихрамывая и прикрывая глаза ладонью, он доковылял до забора. Прыгнул, ухватился за край. Руки ослабели, едва не упал. Подтянулся, рывком перекинул себя на другую сторону. Приземлился в кусты смородины, лёг на рыхлую землю. Не то! Заставил себя подняться, пересёк огород — залаяли собаки, учуяв чужака — и увидел то, что искал. Компостная яма. Гнилая земля.

  Блаженно провалялся там, чувствуя прибывающие силы, несколько часов. Всё это время за оградой слышались вопли и голоса, мигалки милицейских машин рассекали серую неподвижность ночи. Вой сирен неприятно резал уши. Приехали пожарные и скорая помощь. Жену хозяина дома увезли — она забилась в истерике, разглядев кровавую лужу на полу. Менты искали следы и отпечатки пальцев, собирали клочья одежды, оставленные им во время бегства. Собаки давились лаем…

  А потом он ушёл, и никто не пытался его остановить.

  Князь Ночи…

  Упырь.

  Теперь он чувствовал голод.

  Колька стоял у входа в Дом Упыря. Тёплый ветерок мягко теребил волосы, охлаждал горячий лоб.

  Охотник на упырей.

  Колька одел по такому случаю маскировочные брюки, старые кеды, серую куртку-ветровку, поверх нацепил верёвочную перевязь с гнёздами для колышков. Пояс туго стянул отцовский ремень с прицепленной к нему фляжкой, грубо струганной киянкой, складным ножом… На бёдрах косо висит ковбойская кобура, в ней водяной пистолет со святой водой. Карманы куртки набиты чесноком, на шее — дедов крест, а на среднем пальце правой руки — отцовский серебряный перстень. В рюкзаке за спиной — банка с бензином, фосфорные спички, гвоздодёр, фонарь и запасные к нему батарейки.

  Ну всё, с богом…

  В доме было темно и сыро, стоял мерзкий запах гнили. Воздух был тяжёлый, застоявшийся, так бывает в подвалах старых домов. Ощутимо тянуло холодом. Колька поёжился, поправил висящую через левое плечо перевязь с колышками. Вперёд.

  Он миновал захламлённую прихожую, заглянул в комнату. Ногами разбросав мусор, оглядел пол в поисках люка. Ничего. Прошёл, не останавливаясь, кухню, осмотрел вторую комнату. Повторил процедуру с полом. Опять ничего. Значит — кухня.

  В кухне царил полумрак. Маленькое оконце давно лишилось стёкол, но чья-то заботливая рука плотно задвинула ставни; только через узкую щель между досками пробивался солнечный свет. Печь разбита, кирпичи валяются на полу, у окна чудом уцелел покосившийся, ссохшийся от времени стол. Колька положил на него свой рюкзак, вынул фонарь и гвоздодёр. Посмотрел на часы. Без пяти час. Шесть часов до полной темноты. Вперёд.

  Первым делом он расчистил пол от мусора. С кирпичами пришлось повозиться, пока перетаскал их в угол — прошёл час. Но зато он обнаружил люк, замаскированный слоем пыли и старых бумаг.

  Колька включил фонарь, положил его рядом с собой на пол. Лезвием перочинного ножа провёл по щели, выскребая щепки и грязь. Ручки у люка не было, остались лишь ржавые гвозди в местах крепления. Колька отложил нож в сторону и взялся за гвоздодёр. С третьей попытки крышку люка удалось зацепить и приподнять. Заскрипели несмазанные петли. Колька поднатужился. Крышка со страшным грохотом и лязгом откинулась, открыв путь вниз. Запах оттуда шёл неописуемый — что-то вроде сгнившего мяса вперемежку с блевотиной.

  Вперёд!

  Он осторожно спустился. Лестница скрипела, заставляя сердце уходить в пятки. Это уже не игрушки, сказал Колька сам себе. Я скоро встречусь с упырём. И он можёт меня убить. Просто взять и…

  Хватит, прекрати ныть! — оборвал он себя. Ты должен. Если не ты, то кто же? Помни: Севка мёртв, мертвы и те двое. Он выпил их кровь.

  Он — упырь.

  Вампир.

  Отродье Ночи.

  Будь он проклят!

  Луч фонаря выхватил из темноты бледное лицо. Колька едва сдержал готовый вырваться крик, рука непроизвольно дёрнулась — фонарь упал на землю, покатился. Колька присел, схватил фонарь — руки не слушались, луч света плясал, как пьяный. Колька закусил губу. Возьми себя в руки, велел он. Давай, вот он, ты его нашёл.

  Он долго не решался подойти поближе. Потом всё же пересилил себя, сделал шаг, другой. Фонарём осветил незнакомое бледное лицо. Какая красивая! Это была девушка лет восемнадцати, с классическими чертами лица, которые не смогла изуродовать даже смерть. Она лежала в позе покойника на отпевании, со сложенными на груди руками. Рваное летнее платье из цветастого ситца в грязи и тёмных пятнах, словно кто-то побрызгал на него чернилами.

  Колька трясущимися руками вынул из гнезда колышек. Правой рукой взялся за рукоять киянки. Поставил колышек в районе сердца — долго не мог попасть, мешали и её руки и выпуклость груди. Примерился…

  И не смог ударить.

  Он опять долго рассматривал её прекрасные черты, чувствуя что не может вот так, с размаху, уничтожить подобную красоту. Во рту собралась тягучая слюна. Он замахнулся…

  Севка, прости! Я не могу.

  Можешь, донеслось словно издалека. Можешь. Ты только не думай о том, какая она красивая, а думай о тех, чью кровь она выпьет в следующий раз.

  Кто это? — мысленно спросил Колька. — Севка, ты?